Собрание сочинений в одной книге - Джек Лондон

Заглянув туда еще раз, она увидела, как он положил лист перед Джонни Патмором, и услышала его слова:

– Суди сам. Вот она!

– Но почему такой траурный тон, старина? – спросил Джонни Патмор, внимательно разглядывая фотографию.

– Потому что мы встретились слишком поздно. Я должен был жениться на другой. И мы расстались за несколько часов до того, как ей предстояло обвенчаться с другим. Ее свадьба была назначена задолго до того, как я узнал о ее существовании. И женщина, на которой я женился, – пожалуйста, запомни это! – прекрасная, очаровательная женщина. Я буду предан ей вечно. Но к несчастью, она никогда не будет владеть моим сердцем.

В одну страшную минуту вся горькая правда открылась царице. Прижав к сердцу стиснутые руки, она едва устояла на ногах – так поразил ее этот удар. Хотя разговор в библиотеке продолжался, она уже не слышала ни слова из того, что там говорилось. Не сразу и с трудом она овладела собой. Вся поникнув, печальная тень той великолепной женщины и жены, которой она была всего несколько минут назад. Медленно пройдя через вестибюль и спотыкаясь, точно в кошмарном сне, она поднялась по лестнице. В своей комнате молодая женщина отдалась охватившему ее отчаянию. Она сорвала с пальца кольцо Фрэнсиса и стала топтать его ногами. Бросившись на кровать, царица забилась в судорогах, вздрагивая от неудержимых рыданий и бормоча про себя невнятные слова. Только в ту минуту, когда Фрэнсис, направляясь к себе, заглянул в дверь ее спальни, она нашла в себе достаточно сил, чтобы несколько секунд пролежать спокойно из страха себя выдать.

Целый час, который показался ей вечностью, она прождала, чтобы дать ему уснуть. Затем встала, схватила грубо украшенный драгоценными камнями кинжал, который она привезла с собой из долины Погибших Душ, и бесшумно, на цыпочках, вошла в его комнату. Там, на туалетном столике, она увидела большую фотографию Леонсии. Царица в нерешительности остановилась перед ней, до боли сжимая в руке кинжал. Она долго выбирала между мужем и Леонсией. Была минута, когда она, подойдя к кровати, занесла кинжал над головой Фрэнсиса. Но слезы горячей волной хлынули из ее глаз и скрыли от нее мужа. Горькое рыдание вырвалось из груди царицы, и она опустила руку, сжимавшую оружие.

Наконец приняв твердое решение, царица овладела собой и направилась к туалетному столику. Внимание ее привлекли лежавшие тут карандаш и блокнот. Она нацарапала несколько слов, оторвала листок и, положив фотографию Леонсии на блестящую полированную поверхность стола, накрыла ее этим листком. Затем точным ударом кинжала она приколола записку, так что лезвие, пройдя между глаз Леонсии, врезалось в дерево и осталось там, все еще дрожа от силы ее удара.

Глава XXV

В то время как в Нью-Йорке Риган продолжал искусно осуществлять свой широко задуманный план разорения Фрэнсиса, а Фрэнсис и Бэском безуспешно пытались разгадать, кто скрывается за этими коварными происками, в Панаме происходили не менее важные события, снова столкнувшие Леонсию, Солано, Торреса и начальника полиции, а всех их вместе – с далеко не последним по своей значительности лицом – И-Пуном, толстым китайцем с лунообразной физиономией.

Маленький старый судья, ставленник начальника полиции, дремал в зале суда в Сан-Антонио. Он спал таким образом уже около двух часов, изредка покачивая головой и невнятно бормоча какие-то слова, хотя слушавшееся в это время дело было чрезвычайно серьезно и грозило обвиняемому двадцатью годами ссылки в Сан-Хуан, где даже сильнейшие выдерживали обычно не больше десяти лет. Однако судье незачем было прислушиваться к свидетельским показаниям и прениям сторон. Начальник полиции успел продиктовать ему решение и приговор задолго до начала процесса. Наконец защитник закончил свою длинную речь, секретарь суда чихнул, и судья проснулся. Он весело огляделся вокруг и произнес:

– Виновен.

Никто не удивился, даже сам преступник принял это как должное.

– Приговор будет объявлен завтра утром. Следующее дело!

Распорядившись таким образом, судья уже было собрался погрузиться в новый отрадный сон, как вдруг увидел входивших в зал суда Торреса и начальника полиции. Судье достаточно было одного взгляда на начальника полиции, чтобы понять его желания, и он быстро закрыл заседание суда до следующего дня.

– Я был у Родригеса Фернандеса, – объяснил ему пять минут спустя начальник полиции, когда они остались одни в пустом зале. – Он говорит, что камень настоящий; и хотя вес его значительно уменьшится при огранке, он готов дать за него пятьсот долларов золотом. Покажите его судье, сеньор Торрес, да заодно уж и все остальное.

Торрес начал лгать. Он вынужден был лгать, ибо не мог признаться в том, что Солано и Морганы с позором отобрали у него камень и вышвырнули его из гасиенды. И он лгал так вдохновенно, что убедил начальника полиции. Судья же был всегда согласен со всем, с чем соглашался начальник, и расходился с ним во мнениях разве что в вопросе о марках крепких водок. В общих чертах рассказ Торреса, если отбросить многочисленные цветистые подробности, которыми он его уснастил, сводился к следующему. Будучи уверен, что оценка Фернандеса занижена, он отправил камни с нарочным своему агенту в Колон с просьбой переслать дальше, в Нью-Йорк, знаменитому ювелиру Тиффани, чтобы установить настоящую стоимость драгоценностей и, если удастся, выгодно их продать.

Когда они вышли из зала суда и спустились по ступеням между колоннами, хранившими следы пуль предшествовавших революций, начальник полиции сказал:

– Так вот, чтобы обеспечить себе защиту закона, необходимую для этой рискованной экспедиции за драгоценностями, а главным образом, чтобы доказать нашему доброму другу судье свое расположение, мы предоставим ему скромную долю того, что найдем. На время нашего отсутствия он будет нашим заместителем в Сан-Антонио и, если понадобится, окажет нам законное покровительство.

Случилось так, что в это самое время за одной из колонн, надвинув на лицо шляпу, полусидел-полулежал И-Пун. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он очутился здесь благодаря чистой случайности. Хитрый китаец давно уже смекнул, что ценные секреты сосредоточены вокруг судов, куда стекаются, достигнув своего наивысшего выражения, все людские горести, тревоги и волнения. Тут всегда есть надежда случайно выведать какой-нибудь важный секрет. Итак, подобно рыболову, забросившему в море свою удочку, И-Пун следил за истцами и ответчиками, за свидетелями обеих сторон и даже за судебным заседателем и случайной публикой.

За все утро единственным лицом, внушившим хитрому китайцу кое-какие надежды, был оборванный старый пеон; он имел такой вид, словно хватил лишку и теперь вскорости погибнет, если ему своевременно не поднесут стаканчик. Глаза его были тусклы, веки красны, а во всей сгорбленной, жалкой фигуре ощущалась какая-то отчаянная решимость. Когда зал суда опустел, он остался стоять на ступеньках, прижавшись к колонне.