Чекисты - Александр Александрович Тамоников

Еще на столе лежала разделочная доска с осыпавшимися хлебными крошками. На ней – здоровенный кухонный нож.

Великопольский мельком бросил взгляд на нож. В умелых руках тот вполне мог послужить неплохим оружием. А что, пара молодецких взмахов – и проблема решена. Если, конечно, на улице не ждет сигнала взвод красноармейцев.

Хозяин дома усмехнулся. Взял нож. И вдруг, резко обернувшись, умело швырнул его в стенку. Тот вошел глубоко в дерево и аж задрожал.

– Ох, любишь ты фокусы и позерство, – хмыкнул я.

– Это чтобы ты не беспокоился. Резать я тебя не собираюсь… Ну так как, водочки за встречу?

– Не побрезгую.

Великопольский встал, подошел к буфету. Вытащил рюмки. Потом кусок сыра и нарезанную копченую колбасу:

– Ешь. Чекисты вечно голодные.

– Много чекистов встречал?

– Да тебя одного более чем достаточно…

Опрокинули мы по рюмке. Хорошая водка была. Качественная. Из закрытых распределителей. Инженерно-технический состав часто радуют подобными подарками.

– Расскажешь, с каким заданием к нам прибыл – по-свойски, как старому другу? Или дурачка валять будешь? – поинтересовался я.

– Да ни с каким! Как и встарь – инженер я. Производство обеспечиваю. И хорошо обеспечиваю. Не первый десяток лет.

– Ты вообще откуда взялся? И как Вепревым стал?

– Никуда и не девался. Посадил осенью двадцатого семью на последний пароход в Стамбул. А сам уже не втиснулся. Потом чудом не расстреляли твои товарищи. Бежал. Выправил документы – тогда это просто было. Фамилию созвучную взял, а с именем и заморачиваться не стал. И вот уже столько лет строю социализм.

– Ударник.

– Ну да. Тебе же начальник моего цеха Ломидзе наверняка сказал, что я ценный специалист. Он это всем говорит. Любит хвастаться ценными людьми. А я и правда ценный.

– Меня ты у него в кабинете узнал?

– Еще полгода назад узнал. Когда ты к директору приходил. Потом мне нашептали по секрету, что это не абы кто, а целый заместитель начальника УНКВД области. Растешь в чинах.

– Работаю на совесть.

– Совесть – это да. Моя вот чиста. И я перед тобой открыт весь.

– Эх, Константин Павлович, ну не ври мне. Я же все могу проверить. Каждое твое слово.

– Проверяй, если делать нечего. Или сразу к стенке. Теперь это быстро делается…

Я задумчиво посмотрел на графин и кивнул:

– Ну, чего тянешь?

Напряженное у меня какое-то состояние. Будто в клетке со львом пребываю, который пока урчит, но может и рыкнуть, и броситься. А ты вроде и вооружен, но решительности никакой нет.

Я поднял вновь наполненную рюмку:

– Знаешь, давай за Россию выпьем. Она у нас одна.

– Правильный тост, – кивнул Великопольский.

Голову слегка повело от выпитого. Но ясность мышления никуда не делась. Зато нервное напряжение немножко спало.

Интуиция – это ведь что-то нереальное, какая-то поповщина. Так, во всяком случае, считают ученые люди. Ну а я полагаю, что это знак свыше. Потому что именно интуиция выручала меня не раз. Вот и сейчас. Что-то мне нашептывало тихо и уверенно – трогать своего старого друга-врага нельзя ни в коем случае.

– Палыч, я прекрасно понимаю, что правды в твоих словах немного. Что ты здесь не просто так, а вписан в какую-то нехорошую историю… Пообещай мне одно.

– Смотря что.

– Если ты поймешь, что работаешь против Родины и на ее врагов, – приходи. Решим… Телефон мой запомни. Там всего четыре цифры.

Я продиктовал свой служебный телефон. Встал. И вышел из дома, махнув на прощание рукой:

– Бывай, белогвардеец.

Ну и что я делаю? Хочу кончить жизнь в нашем подвале? У меня в душе что-то пошло вразнос. И сейчас я делал совершенно не то, что должен был по всем должностным правилам. Но я делал. И меня это уже не смущало…

Глава 15

Я открыл окно, чтобы проветрить кабинет, пока еще воздух не прокален жестоким июньским солнцем. А с улицы доносились политические новости и бравурная музыка.

Первый секретарь приказал поставить на площади Ленина и главных улицах города громкоговорители. Работали они по непонятному графику, включались, когда хотели. Из чувства подхалимажа ответственные лица всегда врубали их на полную мощность – чтоб начальство наверняка заметило. Ох, заставь дурака богу молиться…

«Советский народ проводит избирательную кампанию в Верховный Совет РСФСР на основе могучего сталинского блока коммунистов и беспартийных»… «Идут ожесточенные бои между японскими и китайскими войсками на северо-востоке страны. Японцы восстанавливают лайхынскую железную дорогу для переброски своих сил»… «Польское руководство шлет новые угрозы в адрес чехословацкого правительства»… «Германия стремительно вооружается и готовится к войне»…

Я закрыл окно, и в кабинете стало тише. Посмотрел на часы. Через пять минут – совещание. А вот и Фадей со своим неизменным:

– Мое приветствие и уважение.

– И мое ответное.

По четвергам я обычно начинаю день с совещания с начальниками отделов УГБ. А их немало. «Оперативный». «Контрразведка». «СПО» – специально политический, по троцкистам, меньшевикам, монархистам и прочему антисоветскому контингенту. «ОО» – особый отдел, по армии. «ЭКО» – экономическая контрразведка, курирующая промышленность и сельское хозяйство. Ну а также шифровальщики, техники, охранники номенклатуры области.

На общем совещании я и задачи ставлю общие. При необходимости, когда речь идет о материях не для чужих ушей, даже если это и соратники, переговариваю с глазу на глаз, намечаю оперативные мероприятия. Здесь концентрируется и перерабатывается вся значимая оперативная информация по нашей области.

А все же завораживающая картина. Она до сих пор вызывает у меня трепет. Как в магическом кристалле все интриги, преступления, тайны, творящиеся в области с ее полутора миллионами человек, фокусируются здесь, в этом кабинете. В звучащих докладах ощущается пульс запретных страстей и злоумышлений. Мы, чекисты, всего лишь зрители в этом странном театре текущих событий. Но иногда становимся главными действующими лицами и прерываем особенно непристойные эпизоды бесконечной пьесы, именуемой борьбой беспокойного человеческого рода за власть и жизненные блага, волшебными словами:

– Не дергаться! НКВД!..

После получасового совещания Фадей кладет передо мной пачку документов. Налагаю резолюции: «Ознакомлен», «Согласен». На одном пишу красным карандашом: «Запрещаю!» И не удерживаюсь, дабы вслух не добавить нецензурное слово в отношении инициаторов.

– Что-то сегодня ты зол и нелюдим, Ермолай, – усмехнулся Фадей. – Язва желудка открылась? Или нервишки мучают?

– Нервишки, – буркнул я.

– Ну, это не страшно. Язва хуже, – зудил он, подсовывая новые бумаги на подпись. – Это ответ в Москву… Это в райком…

Это занятие прервал наш шифровальщик, появившийся с пачкой входящих шифротелеграмм. Читать и расписывать каждую – тоже моя обязанность.

– Там и для вас есть, Фадей Пантелеймонович, – сказал шифровальщик. – Именная.

Я открыл папку. Сверху лежала ШТ с надписью «Для Селиверстова».

– Для тебя, – протянул я ее