Улыбнись мне, Артур Эдинброг - Антонина Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И да, теперь русалки увидели его над собой.
— Йаайайай! — С боевым кличем берсерков они развернулись и торпедами метнулись за Эдин-брогом.
Я же позорно дезертировала, незаметно юркнув в водоросли, а оттуда — к ближайшему берегу.
Я уже выбралась на поверхность и теперь, пыхтя и фырча, пыталась вместе с неудобным хвостом докатиться до прибрежных кустов, когда на той стороне озера загромыхали заклятья.
Это русалки догнали Артура на последней паре метров, и теперь он отбивался. (Исключительно Ошеломляющими и Парализующими заклятьями. Мы договорились об этом заранее. Да и не в интересах студента уничтожать местную экосистему.)
Я всё-таки доползла-дошлёпала до кустов жасмина и теперь тихонько лежала в них, с интересом изучая свой хвост и радуясь, что он со мной не навсегда. Тяжёлая и неприятная штука. Минут пять спустя на озере всё стихло, а ещё минут через двадцать до меня дотопал Артур.
Мокрый, сильно исцарапанный, но довольный. Заверив себя, что я всего лишь оцениваю «боевые раны», я с интересом разглядывала тело своего временного партнера — его верхнюю, обнажённую половину.
Хорошее тело, надо отдать ему честь!
Ой. Как-то двусмысленно прозвучало.
Меж тем Артур церемонно протянул мне руку.
Я с сомнением на неё уставилась.
— Спасибо. Отличная работа, — пояснил он.
Впервые жму человеку руку в такой дебильной ситуации: я с хвостом, парень в трусах.
Потом Эдинброг всё-таки расколдовал меня: ноги после «русалчества» свело по-страшному, и я долго шипела, растирая икры. Колдун сел на траву рядом со мной и принялся разглядывать наш трофей. В руке у него была коробочка, ну а в ней — сами жемчужинки, штук тридцать. Мелкие и корявые. Я бы такие королеве не дарила — позорище.
— А в чём магия этих жемчужин? — спросила я.
О’КЕЙ, ДЭДДИ!
15
— Понятия не имею, — Артур задумчиво покрутил одну жемчужинку между пальцами. — Вроде бы они применяются в фармацевтике, но я не знаю, как именно.
— Офигеть ты не любопытный! — поразилась я. — Ты даже не спросил, что именно мы крадём?!
— А ректора бессмысленно о чём-либо спрашивать. Он только обрадуется тому, что ты не знаешь чего-то, что знает он, и будет гаденько ликовать из-за этого, внешне изображая отвратительное лицемерное сожаление, что тайна-де слишком тайная. А я не люблю давать падальщикам поводы для лишней радости.
Падальщикам, значит. Насколько же критически настроенный студент. А ещё говорят — лучший… Хотя одно другому не мешает. Может, даже способствует.
Критическое мышление — наше всё. Главное, не путать его с критиканством.
Артур достал одну жемчужинку из коробки и невозмутимо положил в карман брюк, пока ещё лежащих рядом в стопке с другой сухой одеждой.
— Вор-р-р-руешш-ш-шь? — заинтересовалась я.
— Нет. Беру образец для исследования.
— Тогда дай и мне штучку! Мой фамильярий процент, пожалуйста.
Артур хмыкнул и протянул мне жемчужину, предупредив:
— Только не вздумай её применять, не зная эффекта.
Я покатала кривенький шарик на ладони.
— А как я вообще могла бы её применить?.. Ну, в теории? Съесть? В колечко вставить? Может быть, растолочь и дорожкой снюхать?
— Никак! — отрезал Эдинброг, хотя я едва вошла во вкус гипотез.
Потом он прикрыл глаза и подставил лицо солнцу, мелко просеянному сквозь сосны. Сох после купания.
Я снова принялась исподволь наблюдать за своим возмутительно привлекательным спутником. По-моему, это стало входить у меня в привычку.
Да, щедра земля галианская на красивых мужчин, конечно. Что Артур, что нимфин Каприз. Причём если второй брал необычностью, то мой «хозяин», наоборот, поражал классической точностью черт. Золотое сечение строили по нему. Голливудских актёров с него лепили.
Ван Хофф Эдинброг всё ещё был без рубашки. Капельки воды стекали с мокрых волос и блестящими дорожками пересекали загорелую грудь и спину. Рискуя словить косоглазие, я с дотошностью топографа следила за их траекториями. Не то чтобы я не была знакома с гравитацией — направление падения капель известно заранее — вниз да вниз — но…
Я вздрогнула, когда Артур резко открыл глаза и повернулся ко мне:
— Может быть, ты всё-таки скульптор, Вилка? А то я даже не представляю, кто ещё, кроме скульптора, станет так откровенно изучать чужие мышцы и анатомию, — прищурился Ван Хофф Прямолинейный.
Я скорчила рожу.
— Не льсти себе. Я не только на мышцы, а на весь мир так внимательно смотрю. Л — любознательность, — вывернулась я и, подтверждая свои слова, пристально уставилась на ближайший куст, пытаясь прожечь его взглядом.
Куст чуть не сгорел. Вместе с моими щеками.
* * *
Когда мы вернулись, уже близился закат. Золотая дымка залила долину, в которой располагался Форван, и белоснежный университет окрасился в тревожный багрянец. Казалось, шпили его искупались в крови. Артур отправился по своим делам, а я посвятила остаток дня поиску информации об Эдинброге.
Что же он за мессия такой…
Подобные слова не произносят на пустом месте. Я пыталась прорваться в библиотеку, но сторожившая вход горгулья меня не пустила. «Пропуск», — занудно бубнила она. Мэгги, которую можно было бы хорошенько расспросить, нигде не было, а все попытки завести разговор с другими студентами разбивались о тот печальный факт, что они, едва увидев меня, начинали шушукаться и разбегаться. Если же мне всё-таки удавалось прижать кого-нибудь из форванцев к стенке, то дальше вежливой беседы о погоде мы не заходили. Местные жители крайне умело переводили темы, одновременно разглядывая меня с диким любопытством. Мне было от этого неуютно.
Я даже мастера Говерика отыскала, но он быстро вытолкал меня из своего кабинета и заклятьем запер дверь.
На следующее утро — это была пятница — я всё-таки оказалась в библиотеке. Горгулье пришлось смириться с тем, что Эдинброг привел меня чуть ли не за ручку, и, проходя мимо каменного стража, я не удержалась и показала ей язык. Глаза живой скульптуры лишь полыхнули красным светом.
Артур выдал мне с десяток энциклопедий о мире Гало, потом притащил откуда-то внушительное блюдо с целой армией микросэндвичей, кистями лилового винограда и причудливыми пирожными.
И заявил:
— Сегодня меня ждут важные дела.
Он сказал это таким тоном, что, не знай я от Бориса, что он идёт на конференцию с преподами, решила бы, что в планах Эдинброга — спасение мира, не меньше.
Артур продолжил:
— Я вернусь только к полуночи. Поизучай здесь что-нибудь, а когда надоест — возвращайся в спальню. Только учти: выйдешь отсюда — вернуться не сможешь.
— Ибо горгулья, — кивнула я.
— Ибо она. С любыми вопросами о библиотеке тебе поможет Инес, — он кивнул на миролюбивую светловолосую
