Билли - Анна Гавальда

На самом деле он только успокаивал меня: «Тише! Тише!» – но именно это скрывалось за всеми его «ш-ш-ш!».

Не будь это Франк, который настолько по-доброму отнесся ко мне, когда мы разучивали с ним пьесу, который, глядя куда-то вдаль, поверх моей головы, рассказывал мне про детство Билли Холидей, который отправлял мне свои немногословные открытки на адрес Клодин все те годы, что я провела в ожидании, словно в монастыре, – не будь всего этого, у меня никогда не сорвало бы крышу. А если бы у меня не сорвало крышу, он бы тоже не выжил.

Вот так, звездочка моя… И теперь я спрашиваю тебя: стоит ли рассказывать дальше? Уж больно хороша последняя фраза, может, она послужит нам пропуском в будущее?

Нет?

Почему нет?

Хочешь, чтоб я рассказала, как из-за меня мы влипли в это дерьмо, хочешь все хорошенечко взвесить, прежде чем вынести свой вердикт?

О’кей, о’кей. Продолжаю…

Когда у меня не осталось больше сил плакать, меня сморило, и, уже засыпая, я потребовала, чтобы он мне пообещал никогда меня не бросать. Потому что без него я делаю слишком много глупостей… Слишком много…

Он снова рассмеялся, но как-то неловко, словно прячась за этой своей веселостью, и сквозь дурацкий свой смех ответил:

– Эй! Да все, что ты пожелаешь! Я дорожу своей шкурой!

И уже совсем тихо, уткнувшись лбом в сгиб своего локтя, добавил:

– Ох… Билли… А я ведь уже и забыл об этом…

Эй, звездулька… Второй сезон неплохо удался, согласна?

Здесь было все: и секс, и экшн, и любовь!

Сама увидишь: дальше все не так занятно.

Дальше – двое молодых людей, которые выкручиваются, как могут. Ничего особо оригинального. Тем более я не смогу рассказывать тебе все это бесконечно, учитывая что вон там уже бледнеет небо. Наверное, там восток…

Да уж, мне надо поспешить, чтоб до рассвета рассказать тебе финал.

* * *

На следующий день мы сели на поезд и поехали в Париж.

В поезде Франк рассказал мне о своей жизни на данный момент: чтоб доставить удовольствие папе, он записался на юридический факультет, а жил вместе с одним из своих кузенов в крохотной съемной квартире в пригороде – там жилье дешевле.

Ему не нравились ни юриспруденция, ни его кузен, ни тем более пригород.

Я спросила его, чем он хочет заниматься.

Он ответил, что мечтал бы пройти стажировку, которая позволила бы ему участвовать в конкурсе для поступления в одну суперкрутую школу ювелиров.

– Ты хочешь стать ювелиром? – переспросила я. – Хочешь продавать всякие колье, часы и прочее?

Нет. Не продавать, а создавать.

Он включил ноутбук и показал мне свои рисунки.

Суперклассные. Словно распахнул передо мной крышку древнего сундука, поднятого со дна морского.

Как будто настоящие сокровища…

Я спросила его, почему он не делает то, что ему нравится, вместо того чтобы слушаться папу.

Он ответил, что никогда в жизни не делал того, что ему нравится, и всегда слушался папу.

Я спросила почему.

Он уткнулся в монитор, типа сосредоточился на свертывании окон в компе.

Некоторое время спустя он ответил мне, что боится.

Боится чего?

Неизвестно.

Боится снова разочаровать отца.

Боится, что все это ударит по матери.

Боится, что это ее доконает, отдалит еще больше от мира живых.

Я промолчала.

Если дело касается предков, я сразу теряюсь.

Тогда он завязал с мечтами, убрал на место ноутбук, и всю дорогу мы больше не разговаривали.

По приезду в Париж он предложил мне оставить наши вещи в камере хранения и немножко побыть туристами, прежде чем ехать к нему. Ну то есть… к его кузену.

Мы проделали почти тот же путь, что и четыре года назад во время нашей поездки с классом.

Четыре года…

Чем я занималась эти четыре года?

Ничем.

Сосала члены и сортировала картошку…

Меня охватила глубокая тоска.

Все было не как в тот раз. Стояла зима, на улице холод, вода не танцует в реке, на мостике ни души и замки́ все давно посрезали и выкинули в помойку. Никто не перекусывает в саду, повернувшись лицом к солнышку, никто не болтает, расположившись на террасе кафе со стаканом «Перье» в руке, прохожие двигались все так же быстро, но больше не улыбались. У всех были каменные лица.

Мы выпили по чашке кофе (простой эспрессо), который стоил 3,20 евро.

3,20 евро за чашку кофе…

Как такое возможно?

Я тоже трусила.

Я думала о том, пришлось ли Маню ехать в больницу и сообразит ли он вытащить белье из стиралки, прежде чем оно завоняет. Чуть ли не искала взглядом телефонную будку, чтоб оставить ему сообщение на автоответчик.

Это было чудовищно.

Хотя кузен Франка, родом из какого-то благородного семейства, и был обладателем витиеватой фамилии из множества частей, длинного носа, неких манер и рубашки «Лакост», принял он меня в точности, как предки Ясона Жибо.

Вернее нет, как раз совсем по-другому. Его так хорошо научили путать вежливость с лицемерием, что он выступил куда хуже, чем они: он действовал за моей спиной.

При встрече он выдал, ах-ах, ты подружка Франка, ах, как же мне приятно, ах, добро пожаловать, чувствуй себя как дома, но вечером, когда я была в ванной, я слышала, как он нудел, словно речь шла о ядерных ракетах, направленных на НАСА: «Послушай, Франк… Мы так не договаривались, это не предусмотрено нашим с тобой контрактом».

Я хотела было тут же уехать. Потому что, правда… все это становилось уже чересчур, да, слишком много для бедной малышки Билли, которая и на поезде-то раньше никогда не ездила, да и теперь все еще думает об оставленном своем тряпье…

С самого рождения, где бы я ни появлялась, я везде мешала. Куда бы я ни шла, чего бы ни делала, я всегда оказывалась у кого-то на пути и за неудобство получала по башке.

Я не расслышала, что ответил Франк, но когда он вошел в комнату, которую отныне нам предстояло делить с ним вдвоем (свою узенькую кровать он отдал мне, а сам расположился на куске ковролина, заявив мне, что так спят все японцы, и живут они куда дольше, чем мы), так вот, когда он вошел и увидел мое лицо, он сел рядом, двумя руками развернул к себе мою голову и, глядя мне прямо в глаза, сказал:

– Hey, Billie Jean? Вы мне доверяете?

Я утвердительно кивнула головой, и он добавил, что я должна и дальше ему доверять и все будет хорошо. Он не сказал, что все это временно, не сказал, да и ладно, хотя мог бы…

Ну и поскольку я ему доверяла, а работы у меня никакой не было, то я снова заделалась домохозяйкой. Мальчики утром уходили, я убиралась, стирала, готовила ужин.

Я обожала готовить и уже давно обнаружила, что готовка – это самый простой способ добиться любви без лишних заморочек. Я экспериментировала с разными рецептами и набрала три кило, без устали пробуя свою стряпню, чтоб быть уверенной в результате.

Нашего Аймерика все это утешило. Он стал относиться ко мне более благодушно. Не доброжелательно, а именно благодушно. Как у людей такого рода наверняка принято вести себя с прислугой. Мне было наплевать. Я старалась оставаться незаметной и как можно меньше напрягать Франка. А вообще, я думаю, меня это устраивало… Из-за преследовавшей меня необходимости все время обороняться… Впервые в жизни я больше не пугалась собственной тени, слишком быстро оборачиваясь назад, не вздрагивала, услышав шаги за спиной.

Я наслаждалась.

Во второй половине дня я обычно таскалась в большой торговый центр, находившийся за автострадой, ходила туда пешком, придерживаясь автобусного маршрута, чтобы не сбиться с пути. Я шлялась по магазинчикам, строила из себя эдакую капризную буржуазную телочку, которая с радостью расплатится кредиткой своего парня, вот только никак не может решить, чего бы такого ей прикупить, и от нечего делать донимала скучающих, как и я, продавщиц. Некоторые из них меня возненавидели, другие отыгрывались, делясь всеми подробностями собственной жизни.

Я никогда ничего не покупала, но однажды сходила там в парикмахерскую.

Девочка, мывшая мне голову, спросила, нанести ли мне дополнительно бальзам. Я хотела было отказаться, но в итоге согласно кивнула. В конце концов, пусть даже об этом никто и не догадывался, но это все-таки был мой день рождения…

Потом было Рождество, за ним – Новый год, и их я тоже провела одна. Я поклялась Франку, что подружилась с одной из кассирш в супермаркете – да знаешь ты ее, точно, ну такая блондинка, которая все время ругается, – ну а поскольку она в разводе, то она якобы и пригласила меня праздновать к себе, чтоб ее детям было не скучно. Я так убедительно все это рассказывала и даже купила игрушек, что Франк поверил мне и спокойно уехал.

Вот такой я сделала ему подарок.

Мне в любом случае было все равно.

Рождественская сказка?

Ну да… Уф… Как бы это сказать?

Единственное, что начинало меня напрягать, это спиртное.