Билли - Анна Гавальда

О-ля-ля… Кажется, он действительно разозлился, да? О-ля-ля, как же ты раздражителен, Пердикан, когда пальцы твои оживают… О-ля-ля… и… уф… а космогония, это что такое? А анафема? Типа забвения? О-ля-ля… Пожалуй, мне лучше заткнуться…

Ладно, звездочка моя… Приблизься поближе, я не хочу, чтобы Франки слышал… Итак… уф… подведем итоги: что ж… тише… что ж, значит, ты здесь, но это уже не ты, а ты и вовсе не существуешь, но ты же есть, мы ведь договорились? Если Франк не верит в тебя, это его проблемы, а я, я к тебе уже привязалась, так что дорасскажу тебе мой сериал втихаря, о’кей?

О’кей, подмигнула она.

Так, где я остановилась? Ах, ну да… В грязном прицепе Ясона Жибо… О господи… Как же там гнусно воняло! Грязными носками, окурками, плесневелыми диванными подушками и всем прочим. Ох! Признаюсь, в то время я с удовольствием бы поднатырила освежителей воздуха!

Я торчала там. Прогуливала уроки. Сидела обычно на приступочке возле сарая, чтоб его предки меня не видели, и курила сигареты.

Когда настроение было отстойным, я говорила себе, что жизнь кончена и что уж лучше бы я включила телик и пустила газ, и надышалась бы им уже раз и навсегда, воткнувшись взглядом в «Молодых и дерзких»[37], а иногда до меня добирался лучик солнца, и я представляла себя Камиллой… мол, я тут тухну в этаком монастыре в ожидании своего совершеннолетия, но так или иначе однажды все переменится… Я не особенно понимала, как именно, но на то он и солнечный луч, чтобы просто закрыть глаза и немножечко помечтать…

Так вот, значит, был у меня Ясон, были, конечно, и другие. Когда его предки чересчур занервничали, я собрала свою сумку и отправилась кошмарить других стариков.

Однажды, значительно позже, но в тот же примерно период, я встретила на улице Франка. Он увидел меня, я точно знаю, но сделал вид, что чем-то занят, и я была ему за это очень признательна.

Потому что вульгарнейшая девица, слонявшаяся в тот день по рынку, это была не я. Одетая, как дешевая шлюха, на высоченных каблах и в боевой раскраске. Нет, это была не та Билли, чье мнение имело смысл уважать, это была… какая-то потаскушка…

Да, звездочка моя, надо называть вещи своими именами… Все эти годы, проведенные мною в наигнуснейшем зале ожидания, я чаще вспоминала не Камиллу с Пердиканом, а Билли Холидей и ее мамашу…

Само собой, я занималась проституцией, само собой… Я делала это сознательно… А что? Я обнаружила, что при помощи своего тела могу получить определенную стабильность, немного денег на еду и даже… даже… если сильно поискать, немного нежности. Ну и… Было бы слишком глупо от этого отказываться, разве нет? Я любила немногих из всех этих парней, благодаря которым жила не дома, но и с совсем уж кончеными не спала… А потом… ведь между проституткой для богатых и проституткой для бедных не такая уж и большая разница, или как? В конце концов, это просто вопрос шмоток, вернее даже их количества… Мои умещались в пакет из «Ашана», у других были роскошные гардеробы, ну да ладно… у каждой свой уровень и свои доходы, ведь так? Я зарабатывала как могла, и пока по-другому не получалось, зарабатывала телом.

Я как манны небесной ждала своего совершеннолетия. Не потому, что мечтала сдать на права, чтоб разъезжать на новенькой «мини» (ха-ха), и даже не потому, что мне не терпелось пойти поиграть в казино (ха-ха-ха), а потому, что я знала, что тогда наконец я смогу увереннее воровать в магазинах. Пока я была малолеткой, если бы меня сцапали, то обязательно вызвали бы моего отца, а на это я пойти не могла, нет. Это означало незамедлительное возвращение в ад, на исходную позицию. Так что я тырила только всякую мелочевку, и мне дольше, чем другим, пришлось завоевывать себе уважение.

Вот так. Вот такая была у меня жизнь и планы на будущее…

Так что да, когда Франк Мюмю сделал вид, что якобы меня не заметил, это было на самом деле круто с его стороны…

С тех пор я не раз говорила с ним об этом дне, о том странном мгновении, когда я одновременно ощутила стыд и облегчение, но он продолжает меня уверять, что действительно меня не видел. Но я-то знаю, что это не так, я это знаю из-за Клодин…

Какое-то время спустя, однажды утром, я встретила ее в кафе. Я зашла туда купить сигарет, а она – за гербовыми марками. Она, конечно, улыбнулась мне и все такое, но в ее взгляде я прочла, какой печальный путь проделала с тех пор, как мы с Франком репетировали у нее дома.

Да. Я это увидела. Нечто, едва промелькнувшее в ее взгляде и мгновенно замаскированное, но я-то с раннего детства вынуждена была постоянно обороняться, так что прекрасно умею читать по глазам любые потаенные мысли разглядывающих меня людей. В чем, в чем, а в этом я правда профи… Она обняла меня как ни в чем не бывало и, смеясь, сказала, что за мой наркотик платить отказывается, но хотела бы что-нибудь мне подарить: «чупа-чупс», к примеру, или лотерейный билетик, если я пожелаю, и мне надо только выбрать, и тут… тут она, должно быть, увидела под моими ресницами, густо намазанными краденой тушью, что я вот-вот разревусь, потому что уже сто лет мне никто не дарил никаких подарков… Да. Она это заметила, но вместо того чтобы запричитать типа: «О, моя дорогая малышка… Как же тяжело тебе живется… Ох, тебя и не узнать в этом наряде, который совершенно тебе не подходит, к тому же ужасно старит…» – просто добавила один сущий пустяк, в общем-то, означавший все то же самое, только сказанное красиво…

Да, когда мы с ней уже распрощались на улице, она, будто только что вспомнив, выдала мне эдак между прочим:

– Послушай, Билли, девочка моя… Зайди ко мне обязательно на днях, у меня ведь есть для тебя письмо… Даже, мне кажется, два…

– Письмо? – переспросила я. – Но от кого?

Уже издалека она выкрикнула:

– От твоего Пердика-а-ана!

Опять слезы.

Ну, уж сейчас-то я имею право, а?

Да.

Сейчас можно.

Потому что, мадам, это светлые слезы…

* * *

Я зашла к ней много дней спустя.

Уже и не помню, чего я там навыдумывала себе в оправдание, на самом деле я просто трусила. Я боялась возвращаться одна в этот дом, просто боялась туда возвращаться, но особенно я боялась того, что написал мне Франк. Что он хотел мне сказать? Может быть, спрашивает насчет той шлюхи, что видел днями у лавки птичника, уж не я ли это? Или интересуется, у скольких я отсосала, чтоб заработать на столь прекрасную кожаную куртку? Или же сообщает, что разочарован и предпочитает больше меня никогда в своей жизни не видеть, настолько позорно я выгляжу?

Да, мне было страшно, и я выждала дней пять, не меньше, прежде чем решилась постучаться к ней в дверь…

Я пришла к ней в образе Билли прошлых лет, то есть пешком, в джинсах и ненакрашенная. Конечно, для нее это была всего лишь деталь, но для меня имело огромное значение. Для меня это было словно счастливое возвращение в счастливое детство.

Я уже и не помнила, как выглядит мое лицо без всей той штукатурки, которой я его покрывала, прячась за ней, как за маской. Да, мне было страшно идти к Клодин, но в тот день, убирая волосы в хвост, я улыбнулась своему отражению в зеркале. Потому что сама себе показалась красавицей, потому что выглядела девчонкой, и… ох… как же она меня порадовала, моя собственная внезапная улыбка.

Очень порадовала…

На конвертах действительно стояло мое имя… Мадам Клодин такой-то и все прочее для мадемуазель Билли.

Мадемуазель Билли…

Нифигасе, какое странное ощущение… Впервые в жизни я получала письмо… И даже не письмо, а письма! Впервые в жизни… С настоящей маркой, в настоящем конверте, написанные от руки настоящим человеком.

Конечно, я у нее не осталась. Я не хотела открывать свои письма при ней, и даже, по-моему, вообще не хотела их открывать. Их мне тоже хотелось спрятать поглубже и так и оставить нераспечатанными навсегда.

Я сунула их в карман и пошла.

Я шла, сама не зная куда. То есть не осознавая головой, шла, куда ноги несли. А поскольку ноги мои куда умнее меня, то, от одного поворота к другому, в конце концов они меня привели к моему склепу Камиллы…

Я толкнула старенькую дверцу, протиснулась внутрь и уселась, как встарь, под маленьким алтарем.

Забвение, покой, тишина, узоры лишайников, пение птиц, ветер, раскачивающий ржавые цепи, и все прочее – меня тогда тоже очень порадовало… Это напомнило мне ту малышку Билли, которая еще не спала со всеми подряд и хотела быть похожей на куда более благородную девицу, чем она сама… Это напомнило мне о той поре в моей жизни, когда я с такой легкостью заучивала наизусть слова о возвышенных чувствах, что даже поверила в свой потенциал, мол, смогу продолжать в том же духе.

Окажись тогда поблизости какой-нибудь психолог, он бы наверняка задвинул целую речугу о том, что я, мол, там сидела, свернувшись в клубок, словно в животе у матери, или уж и не знаю какую еще пургу в том же духе, но никакого психолога поблизости не было. Были только письма от Франка Мюмю, и это оказалось чертовски более эффективно…