Стоять в огне - Богдан Сушинский

Правда, Скорцени тоже бывал здесь. В свое время он даже наступал на Москву в составе эсэсовской дивизии «Дас рейх». Но знал Штубер и то, что его кумир воевал на Восточном фронте лишь до тех пор, пока надеялся одним из первых войти в столицу русских. Когда же эти надежды развеялись, унтерштурмфюрер отборной дивизии оказался в самом глубоком тылу, в Германии. По крайней мере так информировал Штубера один из его давних знакомых.

Впрочем, Штубер не осуждал Отто. Наоборот, считал, что тот поступил разумно. Кому нужен бессмысленный риск? Ну а политический капитал Скорцени все же сумел приобрести: теперь никто не решится упрекнуть его, что он отсиживался в тылу, не решаясь повоевать на Восточном фронте. А для карьеры это важно.

Машина остановилась возле небольшого двухэтажного особняка. Унтер-фельдфебель выскочил из нее первым и осмотрел небольшую площадь перед зданием. Заметив гауптштурмфюрера, часовой у входа отдал честь, однако слонявшиеся по площади два типа в гражданском (но с отличной унтерской выправкой) сразу же остановились и подозрительно осмотрели все вокруг.

— Теперь я понимаю, почему вы завидуете мне, — произнес Штубер, входя в кабинет Ранке, который разместился на втором этаже. — Потому что даже здесь, в центре города, не чувствуете себя в безопасности. Несмотря на то что на первом этаже находится отделение гестапо.

— Именно об этой нашей совместной безопасности я и хочу поговорить с вами, гауптштурмфюрер, — процедил подполковник, жестом приглашая его садиться. — Только что я говорил с шефом гестапо. Обстановка, сложившаяся в нашем регионе, не может не волновать. Впрочем, для начала позвольте узнать, как чувствует себя наш общий знакомый — лейтенант Беркут?

— Общий любимец.

— Что? — не понял Ранке.

— Да это я так, назвал его нашим общим любимцем.

— Еще бы! Кажется, вы даже собирались пригласить его на чашку кофе?

— Господин подполковник, я не обязан докладывать вам о подробностях задуманных нами операций, которые к тому же полностью засекречены.

— Амбиции, гауптштурмфюрер, амбиции. А ведь я и не требую подробностей. Разумеется, вы подчинены соответствующему отделу Управления службы безопасности в ставке гауляйтера и Управлению службы безопасности в Берлине. Но все мы здесь служим рейху. Да и формально ваш отряд все-таки…

— Помню, господин подполковник. Однако согласитесь: нет уверенности, что через неизвестные нам каналы моя информация не попадет в сводки, которые передаются в Москву. Что же касается Беркута, то операция развивается успешно.

— Уж не хотите ли сказать, что успели встретиться с ним?

— Именно об этом и хочу вас уведомить.

— Простите?

— Я вступил с ним в прямой контакт.

— Интересно, как это вам удалось, гауптштурмфюрер? И когда? Ведь только сегодня…

— За час до моего приезда сюда Беркут побывал в крепости.

— И вы… упустили его?! — Ранке оперся обеими руками о стол и всем своим массивным туловищем подался к Штуберу. Лицо его побагровело. Он едва сдерживался, чтобы не раскричаться.

— Разумеется, — садистски улыбнулся Штубер. — Если бы мы не торопились вешать и расстреливать всех, кто попадается нам под руки, то давно имели бы в этих краях и мощную агентуру, и массу лояльного населения.

Слушая это, Ранке смотрел на него с едва скрываемой ненавистью.

— Я знаю, что, — наконец опустился он в свое кресло, — младшие чины СС порой позволяют себе разговаривать так со старшими офицерами вермахта. Тем не менее я просил бы вас…

— Мои извинения, господин подполковник, — произнес Штубер откровенно издевательским тоном.

— Но даже если забыть о наших взаимоотношениях… — все еще задыхался подполковник, — о виселицах все же уместнее говорить этажом ниже, в гестапо. Там вас лучше поймут. Если только… поймут.

— Поверьте, там я говорю то же самое. Жаль, что они не прислушиваются к моим советам.

Вслед за этими словами наступила неловкая, тягостная пауза, из которой — Штубер понимал это — им обоим нужно было как можно скорее выбираться.

— Как же он оказался у вас? — первым нашелся Ранке.

— Самым неожиданным образом. Пришел в крепость, поднялся ко мне в башню. Кстати, по документам он — оберштурмфюрер СС Ольбрехт. Советую выяснить, существовал ли такой на самом деле. Не хочется верить, что партизаны научились так искусно изготавливать фальшивые документы.

— Это мы проверим.

— Вместе с Беркутом приходил какой-то поляк в мундире вермахта. Только унтер-офицера.

— И Беркут уже знал о вашем письме? — теперь уже ехидно улыбнулся Ранке. Он почему-то усомнился в правдивости слов этого берлинского выскочки.

— Можете себе представить.

— А Лесич?…

— Очевидно, сейчас он находится в партизанском лагере.

Ранке опять хотел сказать что-то едкое, но в это время зазвонил телефон. Поначалу Штубер не вслушивался в разговор, но резкие вопросы, которые подполковник стал задавать своему собеседнику, заставили его насторожиться.

— Так где именно вы задержали этого идиота? Сколько их было? Отвез в лес и вернулся? Это что-то новое! Арестовать! Запросите его личное дело… Да, я сам допрошу. И постарайтесь, чтобы он заговорил даже о том, о чем никогда не знал.

Положив трубку, подполковник надолго замолчал, стараясь не встречаться взглядом с гауптштурмфюрером.

— Что-то случилось? Неприятные новости? — как можно безразличнее поинтересовался Штубер.

— Наоборот, самые желанные. Только что патруль полевой жандармерии задержал на шоссе при выезде из леса вашего водителя. Тот сразу же сознался, что отвозил в лес переодетых советских парашютистов. Один из них был в форме оберштурмфюрера, другой — унтер-офицера вермахта, третий — местного полицая. Все трое побывали в крепости. Если я правильно понял, тот, что в мундире оберштурмфюрера, и есть Беркут?

— Разумеется.

— И вы любезно предоставили в их распоряжение машину?

— Они «любезно» захватили ее в Залещиках. Этой машиной двое моих солдат отвозили Лесича. Беркут и его люди убили их, а водителя принудили везти их в крепость. Шофер должен был рассказать и об этом. Возле крепости они удерживали его как заложника. К сожалению, подробности я узнал только после встречи с Беркутом.

— Еще бы!… — хмыкнул подполковник. — Там, в башне, вам было не до этого. Там вы спасали свою собственную жизнь!

— На войне это тоже иногда необходимо. Жаль, что я не знал, сколько их в машине.

— Операция в Залещиках — это все, что вам известно о действиях партизан Беркута в течение сегодняшнего дня?

— Пока все, — пожал плечами Штубер.

— А нам, уважаемый гауптштурмфюрер, известно, что прежде чем напасть на вашу машину, беркутовцы уничтожили троих полицаев, находившихся в засаде у соседей Лесича.

— Вероятно, эти полицаи напились до скотского состояния.

— Теперь это не имеет значения. Особенно если учесть, что сегодня же партизаны успели уничтожить агента гестапо и, кстати, давнего, еще довоенного агента нашей разведки — Кравчука. Причем уничтожили на пороге его собственного дома. И произошло это, заметьте, все в тех же Залещиках.

Штубер попросил разрешения закурить. Ранке молча пододвинул к нему пачку сигарет.

— У меня не было информации об этих акциях Беркута. К тому же он совершил их до нашей встречи и вне зависимости от ее последствий. — Когда Штубер прикуривал, рука, в которой он подносил спичку, мелко дрожала. Ранке заметил это. «Ничего, я заставлю тебя дрожать по-настоящему, — смерил его презрительным взглядом. — Не сейчас, конечно, со временем, я обязательно выберу нужный момент». А вслух сказал:

— Согласен: в лице такого человека лучше иметь союзника, чем врага. Тем не менее в крепости вы без особого труда могли захватить их. Сначала мы выведали бы у них все, что нам нужно, а потом повесили. На городской площади. Объявив всей округе, что с Беркутом покончено и что такая участь ждет каждого.

— Это не так просто было сделать, как вам представляется, — мрачно заметил Штубер.

— Но и не так сложно, как бы хотелось представить вам.

— Значит, истина где-то посредине, — демонстративно растянул губы в ироничной ухмылке Штубер.

— Ну хорошо, — развел руками подполковник, немного подумав. — Кого потеряли, того потеряли… Будем выкручиваться вместе. Вернемся к нашей операции. Какие у вас основания считать, что она развивается успешно?

— В принципе Беркут дал согласие на сотрудничество. Формально это еще никак не зафиксировано. Наоборот, он просил три дня на размышление. Однако уверен: ответ будет именно таким, какого мы ожидаем.

— А где гарантии, что он не поведет двойную игру?

— Исключено. Его группа возникла стихийно. Он — не профессионал. Я в этом убедился. И не имеет никакой связи с Москвой.