Уезжающие и остающиеся (сборник) - Евгения Басова

И так мне вдруг не захотелось уезжать… Ну, просто спряталась бы, осталась у Анны Ивановны.

– Может, и не сегодня, – говорю. – Может, мама нас вообще до конца лета оставит.

И прибавила – уж не знаю, с чего меня так понесло:

– Её баб-Аня всё уговаривает, чтобы нас оставляла!

Когда это мы хозяйку звали баб-Аней?

У Катеньки стало ошеломлённое, растерянное лицо.

«Так тебе, так!» – подумала я.

А Катенька вдруг подняла руки – и ткнула грязные, чёрные пальцы прямо мне в очки. Пальцы скользили вниз по линзам, она вцепилась мне в щёки.

Ногти она, видно, давно не стригла. Они полоснули меня так, что и в животе отозвалось. И будто от моей боли она заорала:

– А-а-а-а!!! – точно это я её царапала.

И тогда у меня прошёл ступор, и я тоже заорала, и принялась отбиваться.

Тут появился откуда-то её дед Макар – первый раз я увидела его.

Он отрывал Катеньку от меня, тащил прочь, а та повторяла как заведённая:

– Она знает за что! Она знает!

И дед Макар, оглядываясь через плечо, говорил мне:

– Иди уже от греха! Иди отсюда.

Из бурьяна я подняла очки, протёрла краем футболки. Щёки горели. Когда я дотрагивалась до них, на пальцах оставалась кровь.

Я стояла и не знала, что делать.

Потом спохватилась: банты!

Схватилась за карманы. Здесь банты, у меня…

Мальчишки во дворе галдели, все четверо, и Костя тоже с ними. У них была какая-то своя игра. Они были так заняты, что даже не думали, куда мы с Катей делись и вдруг со мной что-нибудь случится.

Вот Костя подошёл к турнику – и взлетел не хуже, чем Катенька… Наверху задержался и вдруг как закричит:

– Мама, папа, мы здесь!

27. «Не верится тебе, а ты верь…»

С улицы в Катин двор вошли наши мама и папа.

Костя им махал с высоты, счастливый.

И мама уже бежала к турнику с криком:

– Тебе нельзя!

Я машинально подумала: «Ну зачем она так? Зачем – чтобы и эти мальчишки знали, что Костя не такой, как они?»

Но мама всё повторяла:

– Доктор сказал… Отслойка сетчатки будет, ты ослепнешь…

И папе командовала:

– Сними же его!

Костя спрыгнул на землю сам, спружинил ногами – всё ловко, быстро, но видно было, что чувствует он себя снова неповоротливым как мешок и не знает, куда деваться.

Я наблюдала, стоя у распахнутой калитки.

Мама начала:

– Вот как вы без старших…

И тут они все меня увидели.

Мама сразу оказалась рядом со мной, схватила в охапку, в воздух подняла, потащила с Катькиного двора.

Я твердила:

– Это я об ветки, об ветки поцарапалась…

Папа пытался что-то сказать, пытался отнять меня. Мама, захлёбываясь негодованием, кидала ему, видно повторяя его недавние слова, передразнивая:

– «Ничего! Они там с ребятишками!»

И, дёргая Костю за руку, вопрошала:

– Чего вас опять к этой шпане понесло? Во дворе, что ли, не сиделось?

У ворот Анны Ивановны я мельком увидела нашу машину. Папа, оказывается, заехал за мамой в Собакино, и они вместе приехали забирать нас.

В доме хозяйка снова доставала вату, перекись водорода. Говорила:

– Бывает, бывает всё. Дело молодое…

И маму учила:

– Она говорит, ветками снова поцарапалась. Как тот раз в малине. А ты ей и верь…

Мама возмущалась:

– Так как же «верь», я сама вижу…

Хозяйка отвечала миролюбиво:

– А иногда надо и глаза закрыть. Видишь-то видишь, а сама – как бы и не видишь… Вот мы сейчас ранки-то смажем, и заживёт всё, и следов не останется.

Костя рядом стоял и молча сочувствовал мне – пока папа не позвал его воду носить. Папа успел пройтись по дому и углядеть, что в кухне бак наполовину пустой.

Потом мы за столом сидели. Ужинали. Хозяйка робко говорила маме:

– Хотела просить, чтобы оставались ещё, сколько можете… Или чтоб детей оставили – пожить. Им что за интерес такой – снова на асфальт?

Будто ждала, что мама ответит:

– А что? И пусть остаются!

Но мама сказала вежливо:

– Спасибо, мы уже отдохнули.

Папа кашлянул, точно ему было неловко.

Я поглядела на него и на Костю.

Они сидели рядом, похожие друг на друга.

Оба кудрявые и в очках.

Но так они всегда похожи.

А сейчас они долго носили воду. Заполнили не только зелёный бак на кухне, но и котёл в бане и бочку во дворе. И видно было, что оба ещё не устали. И если бы у хозяйки были другие баки, и бочки, и котлы, они бы заполнили их тоже.

Поработав, они умылись во дворе, поливая друг другу из ковшика, а вытираться не захотели. Футболки они надели на мокрые тела, а очки – на мокрые лица. Было заметно, что и папе, и Косте приятно оттого, что у них на лицах капельки.

Папа сказал нашей хозяйке, будто маленькой:

– Мы бы остались у вас на выходные, да я ведь и в субботу работаю. Мне завтра на работу.

Мама посмотрела на него, как будто он говорит что-то не то.

Папа увидел, что мама недовольна, и захотел сменить тему. Повернулся к Косте:

– Слушай-ка, сын… А мальчик, который в космонавты собирался… Вы встретились?

И это тоже получилось невпопад. Потому что мама ответила за Костю:

– Я же в машине рассказывала тебе про космонавтов!

Потом поглядела на меня пристально и добавила:

– И про звездочётов тоже.

Я поёжилась. Что сейчас будет? Наверно, папа скажет: «Я не хочу разговаривать с девочкой, которая обманывает маму».

Но папе-то хотелось разговаривать! Наверное, он сильно соскучился по нам.

Он улыбнулся мне виновато: хотел бы, мол, поболтать, но мама рассердится… И снова к Косте повернулся:

– Твои друзья, вижу, в городе со щенками бегают…

Костя нахмурился. Нет у него в городе никаких друзей.

Сказал неохотно:

– Да, это у Орефьева щенок…

Папа обрадовался, что Костя поддержал беседу:

– Ну да! – отвечает. – И этому щенка купили… К тебе ещё заходил. Вместе они теперь двух собак воспитывают, с утра до ночи, только и слышно во дворе…

– Юрову – щенка? – насторожилась я.

Кто ещё к Косте заходил?

Если, думаю, даже у Юрова собака, то и нам купят.

Но потом глянула на маму и поняла, что не захочет она покупать собаку. У мамы стало уж совсем обиженное лицо – оттого что мы о собаке заговорили.

Но сразу же она постаралась улыбнуться. И спрашивает папу:

– Компьютер-то наш живой?

А сама на Костика глядит. Я, мол, не против игры, если в каникулы. Я понимаю, что ты любишь…

И я бы, может, играть любила – если бы Костя мне позволял. Но он позволит, как бы не так… Значит, я буду гулять с девчонками, а после разогревать нам с Костей суп. Вечером мама придёт: «Суп ели? А тарелки за собой вымыли?» А если в доме окажется не прибрано, то она спросит: «Чем вы сегодня занимались?»

Спрашивать она будет только у меня. В каникулы её не беспокоит, что Костя зря тратит время. И он сможет сколько угодно играть в своих тазоголовых.

Хотя, может, его затянет ещё какая-то игра. И друзья тоже переключатся на неё. Чтоб не расставаться. И Миша, и Ли Джин, и Хью. А если захочет, он сможет познакомиться ещё с кем угодно.

А Макара не будет теперь даже в сети. И Лёни там не будет – всё лето. Вот осенью он, может быть, снова начнёт играть… С Костей, – Костя же меня за компьютер не пускает.

И старый Ретт, проводив в колледж Грандсона, наверно, снова превратится в маленького тазоголового человечка. Про таких никогда не знаешь, сколько им лет.

Тут мне пришло в голову, что хорошо бы Анне Ивановне познакомиться с Реттом. Чтобы она не скучала зимой. Ретт бы писал ей: «Не горюй, приедут к тебе внуки, дождёшься. Ко мне же приезжал мой Грандсон!»

Если бы у неё только был компьютер! И если бы она знала хоть немного по-английски… Так только, чтобы друг друга понимать.

Они бы обсуждали своё сельское житьё. Анна Ивановна могла бы завести себе пару баранов, чтобы у них стало больше общих тем.

28. Мне – салют…

Костя с хозяйкой носили в багажник банки с вареньем. С тем, которое мы вчера варили. И с каким-то другим, которое варили не мы. И ещё какие-то банки, вроде с перцами или с кабачками. И ещё с чем-то.

Пальму хозяйка отвязала, и та ходила за Костиком – из двора к машине и от машины во двор. Стояла, ждала, пока он возьмёт в сенях очередную банку, а потом снова шла за ним.

Я спросила, чтобы только не молчать:

– Анна Ивановна, а что в этой банке? Она разве наша?

А она ответила:

– Зовите же меня баб-Аней, в конце концов!

За забором напротив было заметно какое-то шевеление. Там следили за нашими сборами, тихо переговариваясь.

И Костя всё время поглядывал в сторону забора. Мама не разрешила отнести Шурке палец. Когда мы собирали рюкзаки, Костя хотел выскочить к соседям на минутку.

– Я, – говорит, – им только палец отнесу!

Но мама отняла палец и положила на окне в сенях. Сказала:

– Набегался уже. Уедем – Анна Ивановна сама отдаст им твою железку.

И Анна Ивановна сказала:

– Я отдам, отчего же не отдать?

Но мальчики могли решить, что Костя передумал отдавать им палец.