НОВАЯ КВАРТИРА - Антон Гопко

— По-моему, дело в том, что сегодня не только у меня кончилась сессия!

Затем она несколько раз прошлась из угла в угол, всё ещё не осознав происшедшего до конца. Вдруг её взгляд упал на свитер, который, скомканный, валялся на кровати, печально вытянув один рукав. В этом, с позволения сказать, «жесте» было что-то чрезвычайно безжизненное и беспомощное. В одном яростном порыве Маруся схватила свитер и, открыв форточку, изо всех сил швырнула его в вечерний воздух. Но в руке осталось предательское ощущение мохнатой ткани. И, не в силах сдерживаться, Маруся бросилась на кровать и заплакала.

Внезапно слёзы высохли и сменились злым апатичным отупением. Перед Марусей встало вдруг лицо Лизы, каким она видела его совсем недавно, ещё утром.

— Маруся, Маруся! Какой у тебя вариант?

Этот дружеский, заговорщицкий шепот звенел в ушах Маруси, переливаясь на тысячи голосов.

«Нет, она не может быть такой жестокой и неблагодарной, она сейчас придёт, скажет, что была не в себе, скажет, что её заставил Саша, скажет что угодно, всё равно что! Она придёт, извинится, мы поговорим, и всё будет хорошо», — говорила себе Маруся, вся обратившись в слух.

В замке зашуршал ключ. Пришла Анжела.

Оставшись один, Саша сразу почувствовал себя неуютно. Лиза ещё не успела дойти до Марусиной двери, а он уже с нетерпением ждал, когда она вернётся. Ожидание Лизы, ощущение, что сейчас всё благополучно разрешится, смешивалось со стыдом и с желанием, чтобы Маруси не было дома.

Саша несколько раз прошёлся туда-сюда по комнате. Потом сел и неторопливо выкурил сигарету. Лиза всё не возвращалась. Саша вспомнил Марусю, и она показалась ему не такой уж страшной. «А может, мы не правы?» — подумал он и взялся за вторую сигарету.

«Ладно, — решил он наконец, — не бывает однозначных поступков. Хорошо это или плохо, а дело сделано. В конце концов, для этого решения потребовалось некоторое мужество. Слабый человек не решился бы на такой шаг. Однако, что же Лиза не идёт».

Саша встал и ещё раз прошёлся по комнате. Его нетерпение достигло крайнего предела. «Если через три минуты Лиза не придёт — пойду за ней, — решил он, — мало ли что. Или уж не надо. Могу ведь всё испортить».

Размышляя таким образом, Саша возбуждённо шатался из угла в угол. Его снедало любопытство, а сердце колотилось от волнения. Наконец он услышал отчаянный стук в дверь. Так мог стучаться только администратор этажа или же несчастная, преследуемая жертва. Стук возобновился, он стал ещё громче. Это был стук-вопль, стук-мольба.

«Она что, гонится за Лизой?» — мелькнуло в голове у Саши, пока он бежал открывать.

Открыв дверь, он увидел Лизу с перекошенным, отчаянным лицом. Она грубо оттолкнула его и ворвалась в комнату.

— Что там случилось? — поинтересовался Саша.

— Не спрашивай меня ни о чём сейчас! Умоляю! — закричала Лиза и закрыла лицо руками.

— Что с тобой, милая? Ну не волнуйся, всё уже позади, что бы там ни было. Сейчас мы уезжаем… Что там произошло?

Лиза с ненавистью посмотрела на него и воскликнула:

— Уйди! Оставь меня в покое! О боже, что ты меня заставил сделать! — после чего она бросилась на кровать и зарыдала.

Минут через десять Лиза и Саша сидели рядом. Саша сжимал Лизу в объятиях и говорил:

— Ну-ну, не плачь. Ты умница. Ты всё сделала правильно. Ты сильная, ты смелая. Я так боялся, что у тебя не хватит мужества. А теперь у нас всё будет хорошо, начнётся новая жизнь. И у нас, и у Маруси. Другого выхода у нас не было.

— О господи, Сашенька, — отвечала Лиза, утирая слёзы, — я всё знаю. Но если бы ты видел её лицо! Такое испуганное, такое… беспомощное.

Они посмотрели друг на друга. Оба осознавали, что сейчас произошло что-то очень большое и важное, чему уже никогда не исчезнуть из их жизни.

— Ну что ж, — вздохнул Саша, — давай теперь собираться. Пора на вокзал.

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I.

Два дня до отъезда Маруся провела сама не зная как. Наиболее осмысленным её занятием было смотреть в окно на зимний городской пейзаж, представлявший собой, в сущности, сочетание тёмных и белых пятен разного размера и формы. Снег и асфальт, заводские трубы и автомобили, укутанные люди, кажущиеся из окна толстыми и медлительными, и серое небо — всё было унылым, убогим и непривлекательным. Тем не менее Маруся подолгу простаивала у окна, её мысли витали где-то в грязных зимних облаках, а на лице иногда даже появлялась непонятно откуда взявшаяся спокойная улыбка.

Но в основном Маруся проводила эти дни на кровати, стараясь как можно больше спать. А если уже ни в какую не спалось, просто лежала, повернувшись к стене, разглядывая сальное пятно на обоях и ни о чём не думая.

Любое дело казалось ей начисто лишённым смысла. Даже для того, чтобы, например, умыться или приготовить поесть, надо было себя переламывать. А когда назрела необходимость собираться в дорогу, это превратилось для Маруси в настоящую пытку. Колготки, футболки, лифчики — она смотрела на свои вещи, как на чужие, и недоумевала, зачем они ей нужны.

К счастью, вещей было немного. Снарядившись единственной сумкой, довольно лёгкой, она заперла дверь всего лишь на один оборот — всё равно скоро должна была придти Анжела, не собиравшаяся уезжать, — и поехала на вокзал. Ощущения её были совершенно будничными, как будто она идёт на занятия или в магазин. Мысли о предстоящей дороге Марусю не трогали и не воодушевляли, равно как и то, что она едет домой.

Плацкартный вагон был уже битком набит. Чтобы пройти к своему месту, которое было в середине вагона, Марусе пришлось продираться через узкий проход, заваленный чьими-то мешками, тюками, сумками, перешагивать через нагло выставленные обтянутые спортивными штанами ноги крепких мужиков, сидящих на боковушках, да ещё постоянно увёртываться от каких-то людей с вещами, почему-то направлявшихся к выходу. Когда она наконец добралась до своей полки и села, ей уже было жарко. Маруся расстегнула куртку и размотала шарф. Поезд вот-вот должен был тронуться, но ожидание, даже минутное, раздражало. Хотелось уже поскорее. «Ехать всего пять часов, — думала Маруся, — не успеет всё утрястись и угомониться, как мне уже выходить». Она оглядела своих соседей: женщину лет сорока пяти, которая ей приветливо улыбнулась, и двух мужчин, одного молодого, моложе тридцати, другого постарше.

— Тронулся! Поехали! — послышалось со всех концов галдящего вагона.

Действительно, поезд стал едва заметно двигаться. Соседние поезда оставались позади со всё нарастающей скоростью. Потом можно было наблюдать, как железнодорожные пути стремительно вливаются один в другой, пока, наконец, не остался виден рядом единственный путь, блестящий отполированными рельсами.

— Нет, нет, мать, ты не это, — вразумлял свою соседку, дряхлую бабку, мужик на сопредельной боковушке, — ты не переживай, мать, всё ещё наладится.

— Вот ты понимаешь, я еду с Украины, от сына, — ввалившимся ртом прошамкала бабка, — так там…

— И Украина опять наша будет, ты это не переживай. Союз восстановим в полном составе… Вот кто твой сын? Кем он работает?

— Он этим… Он, вишь…

— Да ты мне лучше скажи, ему зарплату платят или нет? Нет? Ну то-то же. Но ты не расстраивайся, мать, не переживай, всё выплатят, причём с индексацией. Вот увидишь.

— Так он ведь зарабатывал! — воскликнула вдруг бабка с неожиданной агрессивностью. — Что же, ты думаешь, он бездельник, как эти! Да денюжки-то он все в сберькассу положил, а та сберькасса окаянная да и лопнула!

— Эх ты! Вот как! Ну ты, это, мать, тоже не расстраивайся. Я сам в «МММ» столько денег потерял! Помнишь, «МММ» было? Ну да ты не переживай. Всё возвратят, до копеечки!

Говорил он уверенно и бодро, улыбаясь блаженной плотоядной улыбкой, обнажавшей огромные челюсти с редкими зубами, и довольно щуря маленькие глазки в венчике из хитрых морщинок. Ему было примерно лет сорок. Широкая кисть руки, которую он положил на стол, и туго натянутая майка на выпуклой груди говорили о громадной физической силе. Кожа его скуластого лица была такой грубой, что, казалось, годилась на сапоги.

— Ну это ты, брат, загнул! — ввязался в разговор возникший где-то за перегородкой невнятный тенорок. — Этого тебе уж точно никто возвращать не станет.

— Вернут, всё вернут. Всё, что у народа награблено, всё отнимут и обратно вернут. Вот скоро другие люди к власти придут — сразу всё вернут.

— Кто придёть-то? — спросила бабка.

— Хе-хе… Спросила же ты, мать! Коммунисты, вот кто! Вы думаете, они как уже, так и совсем? Нет, они ещё, брат, не совсем!

Тенорок начал что-то возражать, в спор включились другие люди, на фоне этого бабка без конца повторяла: «Я коммунистка, я до сих пор коммунистка, я партбилет не клала!» Марусю утомил разговор, который поневоле приходилось слушать, и она с нетерпением выглядывала в проход, ожидая, когда же проводник пойдёт собирать билеты и деньги за постель. Только увидев, что он наконец вышел из своего купе и сел к первым местам, разложив на коленях папку с кармашками для билетов, она успокоилась.