НОВАЯ КВАРТИРА - Антон Гопко

— Слушай, Саша, — резко прервала его Маруся, — ты думаешь, я не знаю, что вы все меня считаете лесбиянкой, что ты внушил это Лизе! И не говори, что мы с тобой похожи. Мне тоже вначале так показалось. Только ты сразу же стал играть не по правилам. Говорил, что мы друзья, а сам, как только приходил к нам, первым делом: «Лиза, давай выйдем на минуточку, поговорить надо.» Друзья так не поступают. До того, как появился ты, у нас с Лизой были прекрасные отношения. И всё это время ты настраивал её против меня. Зачем? У нас с ней был договор, ты знаешь, если она день не курит, я покупаю ей йогурт. И она уже почти бросила! Но все мои усилия пропали даром, потому что она теперь с тобой. Зачем ты её портишь?! Зачем ты отнимаешь у меня мою Лизочку, мою хорошую Лизочку?.. А если я долго сижу и ей мешаю, пусть она скажет — хожу я к ней, а не к тебе.

— Да я… Да я же не к тому! Да разве… Да разве я против, чтобы ты приходила? Да я всегда рад тебя видеть! Я вообще к тебе очень хорошо отношусь. И никто не настраивает Лизу против тебя. Да неужели ты не видишь, что ты сама её против себя настраиваешь?! Ты с ней теряешь всякое человеческое достоинство.

— Не говори ничего, Саша! Я тебе не верю. Что бы ты ни сказал, всё равно я тебе не поверю. Мне ясно одно: ты мой враг, ты лишаешь меня друга, и я буду с тобой бороться.

Саша усмехнулся своими пухлыми губами и сказал:

— Мне жаль, что ты так считаешь. Спасибо за чай.

Затем он встал и ушёл.

Маруся бросила взгляд исподлобья вслед его неторопливо удаляющейся сутулой фигуре. «Боже мой! — подумала она. — Может, я его люблю? О, как тогда всё было бы просто!»

IX.

Вот они сидят друг напротив друга, Маруся и Сергей. Марусе, как всегда, неловко с братом: не о чем говорить. Её нос только начал привыкать к едкому смраду его крохотной, похожей на шкаф, комнаты. Стены увешаны какими-то иероглифами, стол завален книгами. Ещё на столе маленький пыльный магнитофон, рядом с которым валяется несколько кассет.

Наконец Сергей встал, взял с плиты открытый котелок, равнодушно перевернул его, вытряхнув на пол несколько тараканов, а прилипший к дну и стенкам рис вывалил на стоявшую тут же рядом сковородку с прогоркшим, тысячу раз жаренным-пережаренным маслом и включил под ней огонь. Потом он спросил у сестры:

— Будешь рис? — Маруся, хоть и была голодная, отказалась.

Она давно уже перестала удивляться нечистоплотности брата. С тех самых пор, как он, увидев, что она раздавила таракана, сказал ей:

— Не надо. Они же не виноваты, что родились тараканами.

Когда рис разогрелся, Сергей снял с плиты сковородку, взял засаленные китайские палочки и начал есть.

— Зачем ты ешь этими палками? — спросила Маруся после того, как уже в третий раз горка риса, поддерживаемая палочками, перед самым ртом Сергея вздрагивала и падала ему на штаны. — Что ты вилку не возьмёшь?

— А мне так удобнее, — невозмутимо ответил Сергей, — да и потом — не хочу лишний раз железо в рот совать. Металл, это… окисляет.

— Скажи, Серёжка, как идёт твоя научная работа? — спросила Маруся, которой надоело молчать под шумное чавканье брата.

Сергей вздохнул. Чувствовалось, что этот вопрос был ему ножом по сердцу:

— Да никак. Профессор мой на меня ругается. Говорит, вечно ему аспиранты-лоботрясы попадаются.

— Что же ты так? — сказала Маруся, перенявшая у Лиды привычку обращаться с Сергеем, как с маленьким.

— Да я всё думаю, может, я вообще не тем занимаюсь, чем мне надо.

— То есть как это? — спросила Маруся. — Что это значит: не тем, чем надо?

— Не могу себя заставить работать — всё мне каким-то бессмысленным кажется. Ну защищусь я, допустим, а дальше что? И вообще, тем ли мы, чем надо, занимаемся? Верны ли наши предпосылки, наш европейский подход? Мне иногда хочется бросить всё и поехать автостопом через всю Россию куда-нибудь на Алтай.

Немного помолчав и подумав, он вдруг спросил:

— Маруся, ты читала стихи китайской поэтессы Ли Цзинчжао?

— Нет.

— А, — вздохнул Сергей. — Понятно. Ты ведь сестра моя, Маруся? — внезапно спросил он, подняв на неё свои красные мутные глаза и прищурившись.

— Угу, — хладнокровно ответствовала Маруся.

— Хорошо. Это я так, на всякий случай спросил, — сказал Сергей и запел себе под нос: — Марусь, Марусь, Марусенька, выпьем по малюсенькой…

«О чём мне с ним говорить? Что с ним делать? Кто он такой? Чем он живёт? Что с ним происходит? Когда он стал таким? Люблю ли я его? Любит ли он меня?» — такого рода вопросы вертелись в голове у Маруси. С грустью она начала придумывать, что будет говорить родителям о брате. А он, как бы угадав её мысли, спросил, засунув в свой широко раскрытый рот последнюю порцию риса:

— Ты домой-то ехать собираешься?

— Да. Вот экзамены сдам и поеду. А ты?

— Да надо бы съездить.

— Вот и поехали вместе!

— Нет, не поеду.

— А почему? — разочарованно проныла Маруся.

— Да боюсь я что-то туда ехать.

— Чего же ты боишься? — Маруся наигранно расхохоталась. — Как раз сейчас и езжай. Папке поможешь новую квартиру обустроить.

— Да этой новой квартиры-то я больше всего и боюсь. Это же страшно.

— О чём ты? — спросила Маруся, прекрасно понимая, о чём он.

— Приехать так в родной город и пойти не в родной дом, а куда-то непонятно куда, где теперь живут родители, а в родном доме живут чужие люди. Страшно. Да и какой я помощник, много ли от меня толку?

«Ничего себе, какой я помощник! Ты же здоровый лось!» — подумала Маруся, глядя на жирную шею брата, но промолчала, только вздохнула и уставилась в пол.

— А ещё я боюсь родителей, вдруг они меня будут ругать, — сказал Сергей своим притворно-детским тоном, который, впрочем, давно уже перестал быть притворным.

— Да за что же им тебя ругать?

— Ну, за то, что я ничего не делаю, — неспешно начал рассуждать Сергей, — за то, что эти, как их, спиртные напитки много употребляю. Будут говорить, что, мол, жениться тебе, Серёжка, пора.

— Ну и скажут, подумаешь! — вступилась за родителей Маруся. — А ведь и вправду пора! Чего бы тебе не жениться?

— Ты знаешь, — замямлил Сергей, — я так давно увлекаюсь Востоком, что наши девушки мне уже не нравятся. Но не буду же я говорить это родителям! А больше всего я боюсь сказать им что-нибудь не то.

— В каком смысле не то?

— Что я не знаю, чем я буду заниматься после аспирантуры, что я не хочу работать, а хочу путешествовать. У меня ведь нет никакого желания бороться за жизнь, как-то устраиваться. Это так далеко от моих интересов! А родители со мной будут всё время говорить об этом. И тогда я не вытерплю и скажу им, что это благодаря им я такой рохля, неуверенный в себе, неприспособленный к жизни. А ведь это самое страшное, что только можно сказать родителям. Так-то… Ты будешь чай?

От чая Маруся не отказалась.

— Аркаша! Одноглазый! — во всё горло прокричал вдруг Сергей.

— Что? — сонно отозвался из-за стенки сонный дребезжащий голос.

— Ты чай будешь?

— Нет.

Сосед Сергея Аркаша, живший с ним в одном блоке, был фигурой не менее колоритной, чем эксцентричный брат Маруси. Внешность Аркаши не соответствовала его козлиному голосу: он был толстый, с окладистой рыжей бородой и, как уже заметил Сергей, одноглазый. Оба соседа вели сходный образ жизни, с той лишь разницей, что мысли Аркаши были направлены не на Восток, а на Север. Каждый вечер и утро соседи пили чай и разговаривали, а ночью и днём по большей части спали. Двум чудакам повезло друг с другом. Каждый мог не стесняться своих странностей и вести себя естественно, всё больше и больше укореняясь в своих чудачествах.

— Эх, Аркаш, Аркаш, Аркашечка, выпьем по рюмашечке, выпьем по рюмашечке, родной, — запел Сергей. — Кстати, — обратился он к сестре, — Марусь, Марусь, Марусенька, почему вы все меня ребёнком считаете?

— А что это ты всё поёшь? Откуда это к тебе прицепилось? — уклонилась от ответа Маруся.

— А! Это-то? Марусь, Марусь, Марусенька, выпьем по малюсенькой. Это от Андрюши, — ответил Сергей, ставя чайник. О этот чайник! Покрытый снаружи и изнутри толстым слоем жира и накипи соответственно, он не поддаётся описанию никакими литературными средствами. Все метафоры и гиперболы перед ним бессильны. Это просто чайник. Вода в нём никогда не менялась, её только доливали.

— Что за Андрюша? — спросила Маруся, стараясь не думать о том, сколько в чайнике плавает тараканов. «Всё равно всё прокипятится», — утешила себя она.

— Ты что, не знаешь Андрюшу? Андрюша, бард. Андрюш, Андрюш, Андрюшечка, выпьем бормотушечки, выпьем бормотушечки, родной. Сочиняет песни про… э-э-э… спиртные напитки. Мой друг.

— А, понятно, — сказала Маруся. Серёжа называл друзьями всех, кто помнил, как его зовут.

— Он недавно у меня ночевал, — добавил Сергей, будто угадав её мысли. — Неделю или две назад. Аркаша!!! — снова раздался оглушительный вопль.