Железное сердце Вайолет (ЛП) - Барнхилл Келли

ИДИ, ДИТЯ, сказала картина, словно услышав ее мысли. ИДИ И ЗАБУДЬ. ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ЗДЕСЬ ОСТАВАТЬСЯ.

— Я прекрасно знаю, чего хочу, спасибо, — сказала Вайолет, прищурившись, глядя на зеркальную фигуру на картине. Теперь у него были губы. И покрасневшие щеки. — Скажи мне, кто ты, или я прикажу своим солдатам сжечь эту библиотеку дотла.

Я — ТОТ, КОГО ТЫ ИСКАЛА, ДИТЯ.

— Я никого не искала. — Вайолет прижала сумку к груди. — И ты не сказал мне, кто ты.

НО ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ.

— Нет. А ты играешь в игры. Скажи мне, кто ты в эту минуту. Я приказываю.

Зеркальная фигура на картине закрыла желтые глаза. Он ухмыльнулся своей золотой улыбкой.

И Я ПОВИНУЮСЬ. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ДОЛЖЕН.

Снаружи звонили, звонили и звонили колокола. Молитвы, траур или приветствие? Вайолет не знала. Она не могла пошевелиться. Пыль затуманила воздух вокруг нее, заставляя ее кашлять.

ЭТО ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ ТЫ ЗНАЕШЬ. ЭТО ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ ТЫ РАССКАЗАЛА. Я СЛЫШАЛ, КАК ТЫ РАССКАЗЫВАЛА. ДАВНЫМ-ДАВНО, СКАЗАЛА ТЫ, БЫЛ ТОЛЬКО ОДИН МИР. ОДНА ВСЕЛЕННАЯ. Я СЛУШАЛ, КАК ТЫ РАССКАЗЫВАЕШЬ, И УЛЫБАЛСЯ. ПОТОМУ ЧТО СКАЗКА ПРАВДИВА. Я БЫЛ ТАМ, И Я ЗНАЮ.

— Нет, — выдохнула Вайолет.

А МОЙ БРАТ — ЭТОТ МАЛЕНЬКИЙ ИДИОТ — СОЗДАЛ ТРИ МИРА ТАМ, ГДЕ КОГДА-ТО БЫЛ ОДИН. Я БЫЛ ТАМ.

— Это невозможно, — сказала Вайолет.

И МОИ БРАТЬЯ И СЕСТРЫ, В ИХ РЕВНОСТИ, В ИХ… ОГРАНИЧЕНИЯХ. ОНИ ПОЙМАЛИ МЕНЯ ЗДЕСЬ. НАВСЕГДА. И МУЛЬТИВСЕЛЕННАЯ ЗАБЫЛА ОБО МНЕ. А ТЕПЕРЬ МНЕ ОСТАЕТСЯ ТОЛЬКО ПОВИНОВАТЬСЯ. ТЕПЕРЬ Я ЖИВУ, ЧТОБЫ СЛУЖИТЬ.

— Но никто не верит… этого не должно быть… — Вайолет попыталась сглотнуть, но во рту у нее пересохло. — Это неправда.

НО ЭТО ТАК, ДИТЯ. И ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТО ТАК. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, Я ВИЖУ УЗНАВАНИЕ НА ТВОЕМ ЛИЦЕ.

— Я…

ВАЙОЛЕТ. БЕДНАЯ, СЛАБОХАРАКТЕРНАЯ, НЕПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ВАЙОЛЕТ. Я ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ ТЕБЕ.

— Никто не может мне помочь, — пробормотала Вайолет.

Я МОГУ, Я ДОЛЖЕН, И Я СДЕЛАЮ ЭТО.

— А ты кто?

МОЕ ДОРОГОЕ ДИТЯ. Я — ТРИНАДЦАТЫЙ БОГ.

Вайолет повернулась и побежала через пыльную библиотеку.

О, НЕ УХОДИ! (Голос пробежал пальцами по ее спине.) ВЕРНИСЬ.

Сумка упала на землю. Она остановилась, чтобы схватить ее, и случайно взглянула на картину. На фигуру в центре, вырезанную из зеркала. Его желтые глаза были большими и влажными от слез. Она схватила сумку и книгу и побежала дальше.

СКАЖИ МОЕ ИМЯ. ПОЖААААЛУЙСССССТА. (Голос звучал в ее волосах. Он стоял перед глазами. Он скользил по ее коже.)

Она упала на колени и выскользнула в коридор.

НАЗОВИ МОЕ ИМЯ, И Я ПОМОГУ ТЕБЕ. СКАЖИ МОЕ ИМЯ, И Я ВСЕ ИСПРАВЛЮ. (Голос закружился у ее ног. Он обвивался вокруг ее рук и ног, как паучий шелк.)

Но она не могла. Еще нет. Прижимая сумку к груди, она пробиралась по темному коридору. Она не оглянулась.

Позади нее голос с картины раскрыл горло и завыл.

Глава 25

Когда прибыл король Рэндалл — окровавленный, задыхающийся и совершенно измученный — он бросился в изножье постели больной жены, рыдая на одеяле. Королева испуганно вскрикнула, но это был единственный признак того, что она почувствовала присутствие мужа в комнате. Лихорадка усиливалась и усиливалась. У короля был час, а может, и два. Он держал ее руки — такие бледные, что они стали почти серыми — и оплакивал потерю сына. Он целовал ее волосы, щеки, каждое веко, каждый благословенный кончик пальца.

Еще до захода Малого Солнца Королева была мертва.

Мои дорогие, я помню момент, когда она испустила свой последний вздох… когда ее тело превратилось из теплой плоти в холодную глину. Я стоял в коридоре прямо за дверью, ожидая возвращения Вайолет, но ждал напрасно. Из комнаты внезапно донесся шум голосов. Шум, паника, звон посуды и инструментов, звон разбитого стекла. А потом наступила жуткая тишина.

Я не мог пошевелиться. Она жива, шептало мое сердце. Она жива. Она жива.

Мгновение спустя из этой резкой, напряженной тишины вырвался мучительный крик… звук потери, и горя, и любви, разбитой вдребезги.

Вайолет тем временем очутилась на пастбище в западной части замка, сжимая в руках странную книгу… язык ее был до боли знаком, но все еще неразборчив. Она отказалась поздороваться с отцом и вернуться в спальню матери. Она даже не спросила о Деметрии, чьи раны были обработаны в поле, которого в настоящее время несла, слабого и лихорадочного, Марда, Хозяйка Соколов, и о котором скоро будут хлопотать обеспокоенный отец и команда врачей, посланных королем. Но не Вайолет.

Вайолет держалась в стороне. Она не чувствовала ни горя, ни беспокойства, ни печали. Она чувствовала только ужасное оцепенение, как лед, сковывающий ее сердце. Она отказывалась обращать внимание на черные флаги, развевающиеся на крышах замка, или слушать похоронные колокола, которые звонили даже сейчас, не переставая. Вместо этого она забралась на крышу летней конюшни, легла на замшелые доски и стала смотреть на небо.

Вайолет провела пальцами по страницам книги, словно прикосновение к бумаге могло прояснить смысл этих странных, непостижимых слов. Она остановилась на фотографии девушки перед зеркалом. Зеркало было широким и очень высоким, его деревянная рама была украшена замысловатой резьбой с крошечными ящерицами, извивающимися и бегущими по бокам. Она села.

— Я знаю это зеркало, — сказала она вслух.

Девушка, стоявшая перед зеркалом, была мышиной внешности и некрасивой, но девушка в зеркале — совсем другое дело. Она была красавицей, изящной, с красными губами и черными волосами. Она была похожа на королеву. Вайолет зажмурилась, чтобы сдержать слезы, и положила подбородок на колени. Большое Солнце только что опустилось за край мира, в то время как Меньшее задержалось на краю, как тень. Это вызвало кровотечение света по всему горизонту… светящийся золотой обруч, опоясывающий мир.

История, размышляла Вайолет. Запретная история. Как может история быть запретной и невозможной одновременно? И почему все так злятся, когда об этом упоминают?

Теперь воображение Вайолет было очень сильным. Она знала, что в сказках есть своя магия — красоту можно дарить или отнимать, как и силу, любовь и даже надежду. Иногда даже мертвые возвращаются. И если мертвые могут быть возвращены в историю, что, если магия истории может быть разблокирована? Что же тогда?

Что, если ее мать сможет жить не только в рассказах о ней, но и все время?

Какую силу может обрести история, если люди запрещают ее рассказывать? Вайолет все удивлялась и удивлялась, пока удивление не разорвалось в ее сердце, и она больше не могла выносить неизвестности. Она решила провести эксперимент. Вайолет открыла глаза и откашлялась. Она пристально смотрела на сияющий край неба.

— Спокойной ночи, Ниббас, — сказала она, пробуя слово на вкус. Мгновенно золото на краю мира стало ярче. Потом снова ярче. Оно пульсировало, гудело и жужжало, прежде чем раствориться в сверкающих звездах и исчезнуть.

И все же имя что-то значило.

Имя имело вес.

Интересно, подумала Вайолет, встала, легко спрыгнула на землю и направилась к замку.

Оглянись она хоть на мгновение назад, Вайолет увидела бы вот это: очень старого мужчину, очень молодого мужчину и древнюю женщину. Все они были одеты в странные одежды, сплетенные из травы, лепестков и конского волоса. У всех за спиной висели луки и крошечные стрелы. И ни один из них не был выше ее колена. Первым заговорил старик.

— О, Боже, — сказал Мот. — О, Боже, о, Боже.

— Что? — спросил юноша.

Старая женщина — та, которую звали Тетушкой — прижала руку ко лбу и покачала головой.

— Ничего, Нод, дорогой. Совсем ничего. Просто у нас есть своя работа, не так ли? — Она повернулась к молодому человеку и, положив руку ему на щеку, нежно шлепнула. — А ты не мог бы стать голубкой и последовать за этим ребенком еще немного? И постарайся держать свой большой рот на замке.