Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

перешел на следующий уровень ответственности: мне доверили ночное дежурство. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы отказаться от ночного сна, но в одну из таких ночей я оказался перед некоторой психологической проблемой. В общежитии не было туалетов, уборная располагалась где-то в ста футах за зданием. Среди ночи, особенно в дождь, никому особо не хотелось тащиться к ней по траве и грязи. Вместо этого учащиеся предпочитали выходить на веранду и мочиться в кусты. Однако эта практика строго противоречила правилам колледжа, и одной из обязанностей старосты во время ночного дежурства было записывать имена нарушителей.

Однажды ночью, когда я дежурил, шел проливной дождь. Мне пришлось записать довольно много учеников (где-то около пятнадцати), облегчавшихся с веранды. Ближе к рассвету я увидел, как на веранду вышел какой-то парень, посмотрел в обе стороны и принялся мочиться. Я подошел к нему и объявил, что застал его за нарушением. Когда он обернулся, я понял, что передо мной – один из старост. Я оказался в затруднительном положении. В юриспруденции и философии известен вопрос: «Quis custodiet ipsos custodes?» («Кто устережет самих сторожей?») Если староста не подчиняется правилам, как можно ожидать, что ученики будут им следовать? По сути, староста был выше закона, выше принятых правил, потому что он сам был законом. И один староста не должен был сообщать о нарушении другого. Но я не счел справедливым умолчать о нарушении старосты и доложить о нарушении пятнадцати обычных учеников, поэтому я просто разорвал свой список и никому ничего не докладывал.

В последний год моего обучения в Хилдтауне произошло событие, которое стало для меня подобно комете, пронесшейся по ночному небу. Ближе к концу года нам сообщили, что колледж собирается посетить великий поэт народа коса Крун Макхайи. Макхайи был имбонги, своего рода устным летописцем, который в своей поэзии отмечал события, имеющие особое значение для своего народа.

День его визита был объявлен школьными властями выходным. В назначенное время утром вся школа в полном составе, включая чернокожих и белых сотрудников, собралась в столовом зале, где мы обычно проводили школьные собрания. На одном конце зала была сцена с дверью, ведущей к дому директора Веллингтона. В этой двери не было ничего особенного, мы привыкли считать ее «дверью Веллингтона», поскольку никто никогда не пользовался ею, кроме самого директора.

Внезапно дверь открылась, но появился не директор Веллингтон, а чернокожий мужчина, одетый в накидку из леопардовой шкуры и соответствующий головной убор, который держал по копью в каждой руке. Мгновение спустя за ним последовал и директор Веллингтон, однако вид чернокожего мужчины в племенной одежде, входящего через «фирменную» директорскую дверь, буквально наэлектризовал обстановку в зале. Трудно передать, какое это оказало на нас воздействие. Нам казалось, что мир перевернулся. Когда Макхайи сел на сцене рядом с директором Веллингтоном, мы едва могли сдерживать свое волнение.

Однако, когда Макхайи поднялся и заговорил, я, признаюсь честно, был разочарован. В моем юношеском воображении уже сложился его образ, и я ожидал, что герой народа коса предстанет перед нами высоким, суровым, мудрым и проницательным. Макхайи, однако, не отличался ничем особенным и, если не считать своего экзотического наряда, казался совершенно обычным человеком. Когда он говорил на языке коса, то делал это медленно, порой запинаясь и останавливаясь, чтобы подобрать нужное слово. Вспомнив необходимое выражение, он иногда не мог произнести его с первого раза.

В какой-то момент он для выразительности поднял свой ассегай в воздух и случайно задел над собой жгут занавеса, что вызвало резкий шум и заставило занавес сильно покачнуться. Поэт посмотрел на острие своего копья, затем на занавес и, глубоко задумавшись, прошелся по сцене взад-вперед. Через минуту он остановился, повернулся к нам лицом и, воодушевившись, воскликнул, что этот инцидент (удар копья о жгут) символизирует столкновение между культурой Африки и культурой Европы. Его голос окреп, и он заявил залу: «Ассегай олицетворяет славу и истину в истории Африки, это символ африканца как воина и как художника. А эта металлическая проволока (он указал на жгут занавеса) является образцом западного производства, который весьма искусен, но холоден, сделан с умом, но бездушен».

– Я сейчас веду речь не о столкновении куска кости с куском металла, – продолжил он, – и даже не о наложении одной культуры на другую. Нет, я имею в виду жестокое столкновение между тем, что является своим, исконным, местным – и достойным, и тем, что является иностранным, привнесенным – и дурным. Мы не можем позволить этим иностранцам, которым безразлична наша культура, захватить власть над нашей нацией. Глядя в будущее, я отчетливо вижу, что однажды силы африканского общества одержат важную победу над незваными гостями. Слишком долго мы склонялись перед ложными богами белого человека. Однако рано или поздно мы пробудимся и отбросим чуждые для нас понятия и ценности.

Я едва мог поверить своим ушам. Его смелость говорить о таких деликатных вопросах в присутствии директора Веллингтона и других белых казалась нам совершенно поразительной. Но в то же время она заставила нас внимательнее присмотреться к окружающему, попытаться изменить восприятие таких людей, как Веллингтон, которого мы, особо не задумываясь, считали своим благодетелем.

Затем Макхайи начал декламировать свое знаменитое стихотворение, в котором он распределяет звезды на небесах между различными народами мира. Я никогда раньше не слышал его. Макхайи ходил по сцене и, жестикулируя ассегаем, поднятым к небу, обращался к народам Европы, к французам, немцам, англичанам: «Я отдаю вам Млечный Путь, самое большое созвездие, потому что вы странный народ, полный жадности и зависти, готовый со всеми рассориться, лишь бы оставаться в достатке». Он подарил определенные звезды азиатским народам, а также Северной и Южной Америке. Затем он перешел к Африке и, разделив континент на разные нации, отдал конкретные созвездия различным племенам. Он бродил по сцене, пританцовывая, размахивая копьем, играя своим голосом. Внезапно он замер и понизил голос до шепота.

– А теперь иди сюда, о народ коса! – проговорил Макхайи и начал медленно опускаться так, что в конце концов оказался на одном колене. – Я отдаю тебе самую важную, самую удивительную, необыкновенную звезду. Я отдаю тебе Венеру, утреннюю звезду, ибо ты – гордый и могущественный народ. Эта звезда – для подсчета твоих лет, лет твоей зрелости и твоего мужества.

Произнеся последнее слово, он уронил голову на грудь. Мы вскочили на ноги, хлопая изо всех сил. Я готов был аплодировать бесконечно. В тот момент я испытывал безмерную гордость не как африканец, а как сын народа коса. Я чувствовал себя одним из избранных.

Я был весьма воодушевлен выступлением Макхайи, но