Будда из Бенареса - Дмитрий Орехов

Девадатте вспомнились широкие разливы Ганги, когда в период дождей река превращалась в бурный поток, подмывая берега, затопляя и забивая илом дома на окраине Бенареса. К счастью, это не отражалось на процветании города: стоило воде спасть, и люди вновь наполняли святилища и подступы к священной реке.

Сердце юноши забилось — к Ганге приближалось шествие празднично одетых жителей Магадан. Купальщики преградили им путь, но Девадатта был этому даже рад. Он с удовольствием разглядывал могучего слона со лбом, разрисованным суриком, который, подобно кораблю, плыл впереди толпы; он всматривался в лица паломников, несущих на плетеных подносах ароматные горы жасминовых венков, вслушивался в слова гимна, который распевали юные брахманы-ученики, и даже дряхлые кони, на которых сидели жрецы, были ему чем-то приятны.

Сиддхарта остановился.

— Взгляните на сей мир, подобный пестрой колеснице! — Он обращался ко всем четверым, но его глаза смотрели только на Девадатту. — Там, где барахтаются глупцы, у мудрого нет привязанности.

— А мне здесь нравится, — пожал плечами Девадатта. — Я вырос на берегу Ганги.

Сиддхарта нахмурил брови.

— Ты забыл, Девадатта: лишь тот, кто не оглядывается на свое прошлое, поистине благороднейший человек. В него не просачиваются ни страх, ни сомнение, как в дом с хорошей крышей не просачивается дождь.

— Это Срединный путь, о котором ты говорил? — уточнил Могталана.

— О да, — подтвердил Сиддхарта. — О да! — повторил он. — Мудрые идут этим путем; для них нет наслаждения в родном доме. Как лебеди, оставившие пруд, покидают они свои жилища. Где бы они ни жили — в деревне или в лесу, в долине или на холме, — любая земля им будет приятна… Мудрый никогда не привяжется ни к дому, ник родителям, ни к женщине, ни к ребенку, ибо любить чье-то тело с его слизью и мерзостью — значит подражать мухе, липнущей к падали.

Среди купальщиков были воины-кшатрии, почтенные служители Сомы с витыми шнурами через плечо, темнолицые крестьяне, худые, перемазанные золой аскеты и тучные старшины купцов; женщины, дети и старики; люди изящно одетые и абсолютно голые. Вся эта толпа, предвкушая купание, пела, смеялась и наблюдала за коровой, которая пыталась взобраться обратно на берег, но с протяжным мычаньем сползала в воду. Рослый кшатрий, толстый, с мясистым лицом и глазами навыкате, устал ждать своей очереди и с решительностью буйвола направился к воде, расталкивая людей. Большинство из них не доходило ему до плеча, и Девадатте подумалось, что такой здоровяк, взяв в руки палицу, сокрушит даже череп слона.

— Легко жить тому, кто нахален, как ворона, дерзок, безрассуден, испорчен, — изрек Сиддхарта, указывая на гиганта ученикам. — Цвет одежд этого человека белый, но внутри него — большое болото, полное грязи.

Рослый кшатрий услышал его слова.

— Что тебе нужно, незнакомец? — сердито спросил он. — Почему бы тебе не пойти своей дорогой?

Сиддхарта благожелательно улыбнулся.

— Ни с кем не говори грубо, мой друг. Ибо те, с кем ты говорил грубо, ответят тебе тем же. Ведь раздраженная речь неприятна, и возмездие может коснуться тебя.

Магадх еще сильнее выпучил глаза, и Девадатта понял, что кисть кшатрия по привычке ищет рукоять кинжала или меча. Сообразив наконец, что оружия при нем нет, здоровяк устремился вверх по склону.

— Посмотри на эту корову, — продолжал, не смущаясь, Сиддхарта. — Она попала в затруднительное положение, но между тем это существо достойно подражания. Не зря говорят, что сияющий прародитель Брахма одновременно сотворил первую корову и первого человека. Коровы спокойны и незлобивы, они никого не ударяют ни копытами, ни рогами…

Разъяренный кшатрий был уже совсем рядом.

— Клянусь всеми богами горы Химават, ты мне не нравишься, пришелец, и я преподнесу тебе урок! — вскричал он, поднося к лицу Сиддхарты кулак, похожий на молот, и раздуваясь от злости, словно кобра, которую ударили палкой. — Если ты напялил повязку аскета, это еще не значит, что ты можешь не кланяться высокородным кшатриям, как велит обычай Магадхи!

Моггалана, Нагасамала и Мегия незаметно отступили в сторону. Это было правилом учеников любого отшельника — если учитель вступал с кем-либо в спор, ученик обязан был молча ожидать исхода, не привлекая к себе внимания. Девадатта остался стоять рядом с Сиддхартой, хотя его сердце билось, как рыбешка в руках ловца. Их окружили плотным кольцом.

— По обычаю Магадхи высокородных кшатриев надлежит приветствовать низким поклоном, — хладнокровно сказал Сиддхарта. — Все дело в том, кого следует называть высокородными кшатриями…

— И кого же? — еле сдерживаясь, спросил магадх.

«Если он закричит "Аум", — пронеслось в голове Девадатты, — половина этих паломников посыплется в воду вслед за коровой».

Но Сиддхарта и не думал кричать.

— Я называю высокородным того, кто безмятежен, бесстрастен и чист, — сказал он. — Я называю высокородным того, кто говорит правдивую речь и остается невозмутимым среди поднимающих палку…

Здоровяк вдруг икнул — один раз, потом другой. Глаза его закатились, так что показались белки, кровь отхлынула от лица, и оно стало пепельно-серым. Магадх схватился руками за горло, словно ему стало трудно дышать.

— Я называю высокородным того, кто не лжет и свободен от гнева; того, кто не льнет к чувственным удовольствиям, подобно лиане, обвивающей ствол. Того, кто, будучи юношей, ничего не присвоил себе в доме наставника: ни серебряного блюда, ни статуэтки Индры, ни хрустального кубка с ручкой в виде рыбы…

Несчастный опять страдальчески икнул и вдруг, сложившись пополам, ткнулся лбом в землю у ног Сиддхарты.

— А кроме этого, — продолжал Сиддхарта, обращаясь уже к зрителям, — я называю высокородными тех, кто отбросил зло…

— Колдун! — закричали в толпе. — Зачем ты пришел? Ты сам-то отбросил зло?

Сиддхарта улыбнулся.

— Знайте, люди Магадхи: я пришел, чтобы напоить водой саженцы вашего бытия. Не только зло, но и добро уже отброшено мною.

В ответ раздался хор негодующих криков.

— Кто это? Кто его учитель?!

— Слыхали? Он отбросил добро!

— Изгой! Вратья!

Девадатта почувствовал, что еще мгновение, и толпа разорвет их на куски.

— Учась у самого себя, кого назову учителем? — холодно вопросил Сиддхарта, и в голосе его зазвучала звонкая медь. — Кто в этом мире победил землю, мир Ямы, мир духов и мир богов? Кто нашел верную стезю, как ребенок — прекрасный цветок? Нет, люди Магадхи, я следую только себе и Истине, следую подобно тому, как луна следует звездным путем…

Сиддхарта сделал широкий жест, показывая, как луна следует звездным путем, и крики смолкли.

— Слеп этот мир, и немногие видят в нем ясно, и немногие свободны от страха. Ко всякому прибежищу обращаются люди, мучимые страхом: к горам и лесам, к деревьям в роще, к берегам омовений. Жизнь человека проникнута страданием, как великое море — вкусом соли, и нелегко принять Истину, однажды услышав ее…

— Да в чем она, твоя истина? — выкрикнул кто-то.

— Взгляните на мир, где вы рождаетесь снова и снова, — невозмутимо продолжал Сиддхарта. — В этом мире рождение приносит страдание, и старость приносит страдание, и болезнь приносит страдание; неутоленная страсть, соединение с немилым, разлука с милым — все приносит страдание… В этом мире вы плачете о том, что вам досталось в удел зло, которое вы ненавидите, и не досталось добро, которое вы любите. Взгляните на свой разум, на мысли, что скачут, как обезьяны с ветки на ветку, и нет в них определенности и постоянства. Взгляните на свое тело, бренное, полное изъянов, составленное из частей. Изнашивается колесница, хворост сгорает в костре, а тело приближается к смерти. Вы боитесь смерти, вы плачете, вы стоите на коленях, но никто не спешит поднять вас. Но я, отшельник Сиддхарта, говорю вам: встаньте! Будьте выше добра и зла; откажитесь от любви и ненависти; возрадуйтесь, лишенные страсти! Пусть ваши чувства будут спокойны, как кони, обузданные возницей! Смотрите на мир, как смотрят на мираж, и вас не увидит Царь Смерти! Добрые снова войдут в материнское лоно, злые будут гореть в преисподней, и только лишенные желаний достигнут нирваны…

Толпа молча внимала ему. Лик Сиддхарты сиял, каждый его жест был исполнен силы, каждое слово сверкало, как поворот колеса с золотыми спицами.

— Сегодня я предлагаю вам Путь… Мой путь не похож на жизнь лесного аскета, жизнь мрачную, недостойную и ничтожную. Мой путь не похож на жизнь наслаждений, жизнь, преданную похотям и удовольствиям, ибо это жизнь низменная, противная духу, ничтожная, недостойная, гадкая… Мой путь — Срединный, такова благородная истина. Вы спрашиваете, труден ли он? Да, люди Магадхи, он труден, ибо это путь отречения, и не многие достигнут противоположного берега! Крепки узы, тянущие ко дну, и трудно от них освободиться, но, разрубив их, вы станете свободными, ибо кто в мире побеждает желание, у того исчезают печали…