Путь к себе. Отчим. - Борис Изюмский

Сегодня они знакомились с пьесой «А зори здесь тихие». Антону предстояло играть роль старшины Баскова, Тоне — Лизы Бричкиной.

Гриша опять-таки специализировался на освещении.

К концу декабря ритм жизни в училище стал особенно напряженным. Старшие монтажники-«дембели» сдали экзамены по «Основам правоведения», курсу «Труд и экономика», эстетике; учащиеся группы Голенкова получили в ДОСААФе водительские права. Всем училищем отвечали на послание космонавта и писали в ЦК ВЛКСМ о желании выпускников поехать на БАМ. В клубе прошла встреча с полным кавалером орденов Славы — он работал на их базовом заводе слесарем.

Этот неприметный на вид человек (оказалось, фронтовой товарищ мастера Голенкова) рассказывал, как в августе 1942 года под Сталинградом ему «с Петей» — это с их-то Петром Фирсовичем — удалась протащить оврагами, балками два орудия, заправляя, ремонтируя трактор в степи, где вокруг шныряли гитлеровцы. После этого рассказа монтажники стали поглядывать на своего «Петю» с еще большим уважением.

В декабре же был «Праздник первого изделия» и выставка «Умелые руки». Хлыев, получив от Петра Фирсовнча в подарок набор рабочего инструмента, ходил гордый.

Гриша показывал, на этот раз маме, действующую модель атомной электростанции. «Работали» реакторы; ступеньки лестницы, ведущей на третий этаж турбинного цеха, были из тончайшей проволоки.

В большом зале клуба, где выставили эту модель, висела картина своего же художника — Лени Кротова, «Рабочие руки». Он их изобразил сильными, но без мозолей, ссадин, въевшегося мазута. Рабочие руки, но вместе с тем и руки техника. В пальцах — повышенная чуткость, они наверняка имели дело с тончайшими приборами. Гришина мама долго стояла перед картиной. Уходила и снова подходила к ней, поглядывая на сына как-то особенно, задумчиво.

Потом училище увлек конкурс на лучшее знание техники безопасности. Были капитаны с жетонами на груди, ярые болельщики, выставка стенгазет «Зеленая волна», «Безопасный труд».

И даже сатирический плакат: юнец работает у станка, блаженно прикрыв глаза. Ему видятся хоккейные ворота, цветок и сердце. А надпись призывает: «Не отвлекайся!»

Антон вышел из училища вместе с Тоней. Они миновали несколько кварталов главной улицы и спустились к реке, где «ужинали» когда-то и куда не однажды приходили потом. На Антоне недавно выданное двубортное пальто из серого сукна. На высокой тулье фуражки — кокарда и «крылышки».

Укутанный снегом лес темнел на другом берегу. Луна проложила по льду дорожку.

Тоне хорошо было стоять рядом, и просто молчать, и знать, что у нее есть верный друг. Мир словно бы тоже замер в ожидании счастья.

…Тридцать первого декабря Антон провожал Тоню на автовокзале. Она уезжала на каникулы к родителям, он оставался.

Пассажиры торопили:

— Поехали, водитель!

Тот басил:

— Погодьте, всех обилечу…

Тоня, положив сумку на сиденье у окна, вышла из автобуса. Было морозно. На Тоне приталенное пальто, берет, тоже с «крылышками». Вязаной рукавичкой, похожей на лапу зайчонка, она растирала щеку. Конопушки у нее почти совсем исчезли, а стрельчатые ресницы почему-то стали темнее.

Шофер включил мотор. Уже на ступеньке автобуса Тоня сказала негромко:

— До свиданья, Антон. Я буду скучать.

Автобус двинулся, отрывая ее от Антона. Поплыли окраинные дома, похожие на бело-бордовые гармошки, началось шоссе, словно прорубленное в сугробах, замелькала лесополоса в инее. То здесь, то там искрами вспыхивали между деревьев огни дальнего селения. Тоня улыбалась своим мыслям. Впереди были встреча с родителями, а потом возвращение в училище: к Антону, к Галчонку, Дине, в «драмгам». И все это наполняло сердце стойкой радостью.

Антон задумчиво пересек Театральную площадь. Играла огнями многоярусная новогодняя елка. Шли прохожие, груженные коробками с тортами, кульками, авоськами. Тени в окнах верхних этажей походили на телевизионные силуэты из космоса. Мягко бежали по скрипучему снегу легковые машины.

«Замечательная она, — думал Дробот о Тоне, — так хочется, чтобы она и сейчас, и всегда гордилась мной. Я всего добьюсь!.. Кое-что можно сделать уже теперь. Например, для армии… Научиться стрелять без промаха. Изучить топографию…»

Под Новый год Егор получил сразу два письма: от Зои Михайловны и Гриши.

Рощина поздравляла с праздником, просила написать, как складывается у него жизнь. А Гриша сообщал, что через три дня приедет и заберет Егора на неделю к себе, в гости. Гриша писал об этом, как о деле решенном, и Маргарита Сергеевна, узнав о приглашении, не рискнула возразить, хотя подумала опасливо: «Как бы этот гепетеушник снова не сбил его с толку».

Полугодие Егор окончил без двоек, а по математике и физике получил даже пятерки. Он словно бы приходил в себя после тяжелой болезни, потому что решил: среднюю школу надо окончить прилично, это потом пригодится.

…Гриша приехал в полдень: ввалился с мороза румяный, в ушанке, съехавшей набок, такой солидный мужичок. Стиснул Егора так, что у того кости захрустели.

Им не хватило дня, чтобы наговориться. Гриша рассказывал, как часто они теперь бывают с Петром Фирсовичем на заводе, монтируют оборудование. Ну, не сами еще, конечно, а вместе со своим мастером и с заводской бригадой. Как Голенков попросил мастера Горожанкина отпечатать пригласительные билеты родителям на «Праздник первого изделия».

— Ты представляешь, моя родительница приехала!..

И понижая голос, спросил:

— А твоя мама не передумала? Ты ее не переубедил?

Егор невесело усмехнулся: «Ее переубедишь! Сразу начнет за пузырьки с лекарствами хвататься. Я ведь — придаток квартиры». Но вслух только сказал:

— Не переубедил.

Чем больше слушал Егор своего друга, тем сильнее подступала, несколько приглушенная временем, тоска по училищу, помимо воли росла и неприязнь к матери.

— Да! Тебе Тоня привет передавала.

— Значит, не жалеешь, что пошел в монтажники? — сдавленным голосом, зная, что ответит Гриша, все-таки спросил Егор.

— Чудик! — живо откликнулся тот. — Да ни на минуту! Я монтаж ни на что другое золотое-бриллиантовое не променяю. Наш Середа…

Но о Середе Егору слушать не хотелось, поэтому он торопливо спросил:

— Так, значит, к тебе поедем?

— Завтра же! — горячо воскликнул Гриша. — Родители ждут.

Для тех, кто оставался на каникулах в училище, военрук организовал лыжный пробег, экскурсию к шефам в воинскую часть, трехдневный поход по местам боевой славы. Но и после этого у Антона оказалась уйма времени, и он одиноко бродил по гулким опустевшим коридорам, пропахшим мастикой.

Отец Антона служил сейчас за границей, мать была с ним, их квартира в небольшом городке пустовала. Брат отца, инженер с Харьковского тракторного, имел большую семью, но все же пригласил племянника к себе на две недели — вот только деньги на билет прислать не догадался, а родительский перевод почему-то запаздывал. Конечно, Антон мог бы перехватить десятку у того же Гриши, но не захотел и один слонялся, как неприкаянный.

Понимал ли он, что Тоня любит его?.. Это было ясно по ее глазам, она не умела ничего скрывать. И у него к Тоне было столько нежности, так хотелось ему все время делать для нее что-то приятное, хорошее, видеть ее как можно чаще.

Но по ночам, в пустой комнате общежития Антон нет-нет да возвращался невольно мыслью к Ларисе, вспоминал ее губы, податливое тело.

Разум говорил: «Неужто можешь ты променять Тоню на такую?» Однако что-то сильнее разума снова и снова рисовало картины того, о чем так много и неясно пишут в романах и говорят. Антон растравлял свое воображение.

Наконец пришли деньги от родителей, он отправился за ними на почту и опять повстречал Ларису.

Она была еще красивее, чем в воображении. В чем-то, пожалуй, Лариса походила на Тонину подругу Дину, только была более вызывающей.

— Это судьба! — воскликнула Лариса, играя глазами, подбивая прядь темных волос, выбившуюся из-под норковой шапочки. — Мои предки отбывают завтра в семь вечера в Сочи, и я готова оказать вам честь… — Она сменила игривый тон на серьезный: — Нет, правда, Антон, приходи завтра в восемь вечера… дом ты знаешь, квартира пятьдесят три…

— Приду, — коснеющим языком произнес Антон.

Эту ночь он почти не спал. Лежал в темноте с открытыми глазами, и перед ним все время вспыхивало: «53»… «53»…

К черту, он никуда не пойдет! Через несколько дней возвращается Тоня, и они снова будут в своем «драмгаме», будут репетировать «Зори»… А другой настойчивый голос нашептывал: «Но ты, наконец, узнаешь…»

И Антон опять рисовал в воображении, что ждет его. Разболелась голова, ломило все тело, будто его били палками, горело лицо…