Дамочка, что надо - Ричард Старк

Два официанта, один – мексиканец из Чильпансинго, второй – эмигрант из Герреро, сбежавший восемь лет назад от тайной полиции генерала Позоса, подавали еду ловко и молча. Губернатор даже не замечал присутствия официантов.

За кофе и сигарой – первой за день, – которыми завершился завтрак, он впервые обратился мыслями к обуревавшим его тревогам. Во-первых, Эдгар, во-вторых, его дура-дочь, в-третьих, Хуан, в-четвертых, молодой Боб и, в-пятых, его виды на будущее. Все было так неопределенно, зыбко, сложно, излишне запутанно и беспорядочно.

Почему бы старому ублюдку просто не умереть своей смертью, да и дело с концом? Это было бы проще всего, это принесло бы всем им освобождение. И не надо думать, как поддержать в Эдгаре боевой настрой, не надо бояться, что Эллен Мэри все испортит, что Хуан отвернется от губернатора, а Боб, который совсем рядом, догадается о том, что происходит на самом деле.

Но ничто не бывает легко и просто. Попыхивая сигарой, вглядываясь в морской простор, но давно ничего не видя перед собой, губернатор все мусолил мысль о том, что в жизни ничего не бывает легко и просто, что ни одно деяние не может быть во всех отношениях добрым или во всех отношениях дурным, что…

И все эта девица, надо ее найти, схватить, спрятать, пока дело не будет сделано и не станет достоянием истории. Тогда все другие тревоги отойдут на задний план, обретут свой действительный масштаб. Но девицу надо найти во что бы то ни стало.

В пять утра его разбудил истеричный звонок Хоннера. Девчонка и этот неведомо где подцепленный ею гастролер прорвались в Игуалу и теперь ехали на юг. Длина дороги составляла двести пятьдесят миль, но она была узкой, извилистой и проходила через самую дикую горную страну в мире: вряд ли они преодолеют ее быстрее, чем за семь часов, а значит, сюда прибудут не раньше десяти.

Едва ли они доберутся так далеко. Губернатор велел Хоннеру сделать то, что ему следовало сделать в первую очередь: позвонить своим людям здесь, в Акапулько, и попросить их отправиться на север, как только рассветет. Если Хоннер будет ехать с севера, а остальные – с юга, они схватят девчонку где-то на полпути, возможно, меньше, чем через час. А может, уже схватили, просто поблизости нет телефона, и неоткуда позвонить.

Эта мысль взбодрила его. Бросив взгляд направо, он увидел приближавшегося со стороны соседнего коттеджа Эдгара Фицджералда и улыбнулся. Нынче утром доктор выглядел изнуренным, костюм висел мешком на мощном теле, седые волосы были растрепаны. Тем не менее, опускаясь на соседний стул, доктор сказал:

– Не надо так на меня смотреть. Люк. Сегодня я в полном порядке.

– Хорошо. Ты превзошел все мои ожидания. Хочешь кофе?

– Нет. Есть новости?

– Ни словечка. Может, она и не в Мексике вовсе. Скорее всего она в Нью-Йорке, занимается самоедством. Она объявится после того, как все это закончится.

Врач покачал головой.

– Она никогда не простит меня, Люк, я знаю. Я уже смирился с этой мыслью. Она никогда не поймет и не простит меня. – Мимолетная улыбка получилась весьма кислой. – Ты ставишь меня перед горьким выбором, Люк, – заявил доктор. Глаза его покраснели, как после бессонной ночи.

– Мы исполняем свой долг, – ответил губернатор. Эта фраза набила оскомину, он повторял ее раз пять во время споров, когда убеждал Эдгара, а потом поддерживал в нем это убеждение. К этой фразе, по мнению обоих, и сводился весь их спор.

Врач кивнул.

– Да, я знаю. Но это трудно, чертовски трудно. Я буду рад, когда все кончится. Ты и не представляешь себе, как я обрадуюсь.

Оба похоронили жен. Губернатор – семь лет назад, доктор – четыре года спустя. И теперь они научились понимать друг друга почти без слов, как иногда бывает у вдовцов, связанных долгой дружбой. Поэтому губернатор знал, что творится в мыслях доктора, и был огорчен, даже искренне раскаивался в том, что друг страдает из-за него. Но все равно и пальцем не шевельнул бы, чтобы что-то изменить: он не даст себе послабления.

Губернатор сказал:

– Когда мы оба приступим к работе, когда все будет в прошлом, а мы займемся делом, раны затянутся.

Доктор промолчал. Он смотрел на море. Потом проговорил:

– Вон они.

Губернатор поднял глаза и увидел яхту генерала Позоса, белую и сверкающую, роскошную, красивую, чистенькую. Она медленно входила в гавань. Непереваренный завтрак превратился в желудке губернатора в твердый комок. Губернатор услышал странный сдавленный звук и повернулся. Сидевший рядом доктор Фицджералд вдруг заплакал.

Глава 2

Генерал Луис Позос развалился на своей кровати между двумя женщинами, которые чертовски ему надоели. К тому же он знал, что нынче утром никуда не годен как мужчина, и это еще больше бесило его, поскольку половое бессилие всегда повергало его в страх, а страх переходил в отвращение, которое, как ему казалось, вызывали в нем эти томные, теплые, мягкие, пахнущие мускусом тела двух женщин. Они вызывали в нем отвращение, а он лежал между ними навзничь, и их тела льнули к его бокам. Он облизал языком свои густые черные усы, приподнял голову и плюнул в лицо женщине, лежавшей справа.

Но это ее не разбудило. Белая ленточка слюны потянулась вниз по щеке, вдоль носа, по покрытой пушком коже между носом и верхней губой и, наконец, лениво упала на серую и мягкую простыню.

Он снова откинулся на подушку, уже усталый. Усталый, скучающий, раздраженный и злой. В каюте было слишком жарко, тела, прижимавшиеся к нему, были слишком горячими. У него ныла голова, болел живот. Саднил левый глаз. Он толком не отдохнул. Он испытывал половое бессилие.

Генерал поднял руки, соединил локти над грудью и резко, яростно развел их, ударив обеих отвратительных женщин по тяжелым налитым грудям, отчего они наконец проснулись.

Пробудившись, обе сели на постели в легком недоумении. Та, что была слева от генерала, затараторила по-испански, а та, что справа, залаяла по-голландски. Во внезапном приливе еще большего раздражения, изнеможения, ярости и невыносимого омерзения генерал Позос начал дубасить по кровати кулаками, коленями, пятками и локтями; он брыкался, дрался, лягался и пихался, пока не сбросил обеих женщин с кровати на палубу.

Это рассмешило его. Генерал тотчас снова откинулся на подушки, разинул рот и заржал каким-то странным гнусавым тревожным хохотом, похожим на сухой кашель. Можно было подумать, что это смеется канюк-падальщик. Генерал лежал навзничь, держась за живот, и ржал, а две женщины поднялись с палубы и стояли, огорченные и опечаленные, потирая ушибленные места. Они переглянулись, потом посмотрели на генерала, затем на палубу. Обе были унижены, и им хотелось одеться, но ни одна не смела сделать это, пока генерал не даст понять, что они ему больше не нужны.

Когда приступ смеха прошел, генерал вдруг почувствовал, что теперь он в добром расположении духа. Он принялся лениво чесать свои телеса, как истинный гедонист, потом попросил женщин подать ему халат. Голландка принесла его, и генерал поднялся с постели.

Он был невысокого роста, но широк в кости. При любом образе жизни генерал все равно был бы похож на бочонок, а поскольку жизнь свою он проводил в праздности, увеселениях и плотских утехах, его коротенькое туловище с годами покрылось многочисленными слоями жира, поэтому недавно один политический противник, а их у генерала были тысячи, обозвал его «волосатым пляжным мячом». Лицо отражало его дикий норов, а руки генерала были гораздо мягче и мясистее, чем руки любого его знакомого.

Когда он встал с постели и надел халат, две женщины поняли, что можно начинать поиски собственной одежды. Они одевались под добродушную ласковую болтовню генерала, вещавшего, что сегодня они сойдут на берег в Акапулько, одном красивом мексиканском городке, где живут богатые и счастливые люди и где он с ними распрощается. Да, это печально, но никуда не денешься: он больше не нуждается в их услугах. Кто-нибудь из обслуги яхты позаботится о них, обеспечит их деньгами и документами и с радостью ответит на любые их вопросы, если таковые возникнут. Ну, а ему, генералу, очень грустно расставаться с двумя такими обворожительными юными дамами, но это судьба, а раз так – прощайте.

То есть до новых встреч.

Обе достаточно долго общались с генералом и знали, что он болтает без умолку, а когда дает понять, что разговор окончен, лучше сразу же уйти. Они как можно короче попрощались и покинули каюту. Честно говоря, обе испытали облегчение, узнав, что их отношениям с генералом пришел конец, поскольку им была известна сплетня, основанная, как оказалось, на действительном событии, о том, что однажды генерал в припадке жуткого омерзения выбросил одну женщину за борт прямо посреди Тихого океана. Естественно, тотчас были налажены поиски, но несчастную молодую женщину так и не нашли. Поскольку официально ее не было на борту, а путешествовала она к тому же под вымышленным именем, происшествие это не получило никакой огласки, но слухи подобны сорнякам, появляющимся в самых лучших огородах, и генеральский огород не был исключением.