Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственным средством моего [оправдания] в этом отношении я всегда считал предоставление себя на суд общества, каким всегда является выход в свет создаваемой картины. Но оказывается мало и этого: бывает, и сами судьи обманываются, там недооценят, там переоценят. Убедительно бывает, когда другой кто-нибудь создает близкое к твоим мыслям.
Навестил Коноплянцева. Он говорит, что после удара ему в книгах все показывается чужим: все там нелепо, чуждо. - Ну, а свой-то есть какой-нибудь мир? - Есть какой-то, но не такой.
Мы решили, что раньше он читал чужие мысли, а теперь, когда остается только свое, только для себя, все то отпадает, как лишнее.
Ольга Серова. Байкал (Вступительная заметка М.М. Пришвина).
2 Марта. Набросанная вчера заметка о «Байкале» Серовой пойдет вместе с «Байкалом» в «Смену». А тему о «пейзаже» следует развить и к примеру «Байкала» Серовой присоединить («Смена». Школа радости).
Школа радости. В искусстве слова все являются учениками друг друга, но каждый идет своим собственным путем.
64
Школы, как в старинной живописи, у нас теперь нет никакой, но есть, конечно, у каждого родственное внимание, обращенное к тому или другому автору, предпочтительно перед всеми.
Ко мне обращаются часто начинающие молодые авторы за советом, если они выбирают себе темой природу. Помнится на страницах «Смены» год или два, а может быть, и три тому назад я приводил опыты молодых авторов с моими какими-то советами, называя такое наше содружество «школой радости».
Сейчас меня очень порадовала одна сибирячка Ольга Серова, прислав в эту нашу школу свой опыт художественного описания Байкала. Прочитав, я вспомнил начатую когда-то нами школу радости и пришли в голову некоторые мысли, которыми захотелось мне поделиться, прежде чем дать отрывки из книги Серовой «Славное море».
Я думал, почему картину природы, которую пробует нарисовать словами Серова, нельзя назвать в литературе «пейзажем», как в
живописи, и что это значит в искусстве слова - пейзаж.
И вот оказалось, что пейзаж в литературе, вопреки принятому в живописи обозначению картины природы имеет чисто служебное значение фона для изображения лица человека.
Солнечный день с утра, как день восторга. Выходишь на улицу -и огромный свет, как бы силится свалить тебя, подхватить и унести.
Только в городе с такой силой взрывается весна света. Такой могучий свет и такой слабенький слышится звук знакомый, и тоже исходящий из весны. Прислушиваясь, я мало-помалу понял этот звук как позывные воробья. После долгих поисков я, наконец, нашел его в глубине разрыва обшивки одного деревянного домика: там в ямочке между ветхими бревнами он неустанно чирикал и в этом была вся его брачная песня весны.
На улице стали продавать мимозу.
65
3 Марта. Опять вернулась старая мысль о милостивом самарянине, которому бедный человек сел на шею. Предпочитаю этой морали другую: бедный человек отказался принять милостыню под тем предлогом, что есть человек много беднее его. - Ему и подай! -сказал бедный. И, сделав тем самым последнее усилие в пользу ближнего, умер.
И так, значит, милосердие предполагает силу и в том, кто дает, и в том, кто принимает.
И еще милосердие должно быть тайным, это значит, что бедный должен пользоваться им как невидимой силой.
И еще милосердие должно иметь очи, чтобы ясно видеть, где нужна его помощь.
И еще милосердие должно быть очень умным, потому что это чувство очень опасное и не очень умный человек через него делается жертвой недоброго. (Так, разбираясь, и дойдешь до Раскольникова и Гитлера).
Все бы можно было решить в пользу правды, если [бы] среди подлежащих истреблению испорченных масс не находилось несколько праведников, которых невозможно узнать и отделить от всех. Эти праведники, как веревками, связали наши руки, и мы становимся бессильны против всякого зла. Сами евангельские истины стали веревками... Понятен выход Сверхчеловека, но дальше...
Ездили в Пушкино. Второй день восторга (пир световой). В Москве все движется в такой день (вода, птицы, люди меняют одежду, мимозы, позывные воробьев). В лесу же в это время все по-прежнему неподвижно, только свет и голубые тени, и воздух, как в горах.
Весенняя тревога. В такой-то вот день светового восторга на великом пиру некий человек вышел из дому. Его душа была, как в заводи бывает вода рядом с большой быстробегущей весенней рекой. Этой воде тоже хочется убежать вместе с рекой, но большая вода, коснувшись этой воды, закручивает ее в тесноте заводи. Это у
66 человека бывает, когда он, потеряв любимого и единственного, движется ко всем, чтобы не быть одному, хочет каждого, чтобы заменить единственного, и все движется, движется вокруг, не смея понять, что утраченное мгновение жизни единственно и заменить его невозможно...
За столом у доктора читалось письмо его сына из лагеря. Он пишет, что искал случая повеситься, но не смог найти: в камере тюремной человек к человеку. Но нашлась книга Пришвина о весне света (сборник «Корень Жень-шень»), и вдруг дверь тюрьмы как бы открылась ему. Отец, старый доктор, не мог читать, все за столом плакали. Я пробовал пошутить: вот за что вы меня пирогами-то кормите. Но не помогло... «Такими простыми словами, - писал он, - и так тонко сказать!»...
И он не один такой, а очень много. И, значит, вот есть же такие веселые души, от которых раненые и замученные радуются, а не чувствуют себя еще хуже, встречаясь с обыкновенным счастьем. Это заражающее раненых людей веселье происходит из души, которая перемогла свое личное горе и обрадовалась тому, что по назначению своему должно радовать всех - свету неба и цветам земли и...
Мальчик Митя шел голосовать в горсовет и сказал: - Ну, идем в голсовет.
Увидев вечером огни и флаги в «голсовете», он воскликнул: «Да здравствует Африка!» И с тех пор у него надолго пошло, как хорошо, как восторг, так и «Африка».
Когда подошли к луже, бабушка взяла его на спину. «Глубже, глубже! - кричал Митя. - Бабушка была в сапогах, и ей можно было идти по глубине. - Вот хорошо, - говорил Митя, - ты, бабушка, настоящая лошадь!»
N. оставил костыли дома, пришел на своих ногах в первый раз и сказал: - Ну, вот, наконец, сняли с меня инвалидность. Услыхав это, Митя сказал: - А как жалко, дядя! если бы не сняли инвалидность, ты бы мог всю жизнь на костылях ходить.
67
Утром поехали из Москвы, была зима, а приехали вечером - на больших улицах везде черный сухой асфальт. Но и
