По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неочевидную эту истину Георгий понял не сразу. И понять ее помог Кент.
В тот вечер они разошлись спать, а утром разбудил его Сашка, пытаясь пальцами раздвинуть веки.
— Дядя, тань, — настойчиво сказал Сашка.
Георгий открыл глаза. Наташа виновато улыбнулась:
— Никак не могла удержать.
— Ничего, пора уже.
Георгий осторожно притянул Сашку к себе, прижался губами к его легким теплым волосам. Сашка тут же решительно высвободился.
— Кент встал?
— Он давно уже уехал.
— Куда?
— За грибами.
Георгий даже присвистнул от удивления.
— Ну и ну… Вот уж не думал. Сроду он никакими грибами-ягодами не увлекался… Один поехал?
— Да нет, с Софьей Михайловной, она у нас в институте замдиректора, — как-то торопливо объяснила Наташа. — Они рядом на площадке живут.
— Они?
— Ну да, дочь у нее еще Марина, с ними поехала.
Говорить об этой Софье Михайловне Наташе явно не хотелось, и Георгий не стал расспрашивать, подумал с запоздалой обидой: «Мог бы и мне сказать, хотя бы ради приличия».
Приехал Кент поздно вечером с десятком хилых лисичек и сыроежек, разговаривать явно не был настроен, и Георгий, все еще ни на что не решившийся, тоже молчал. Утром позавтракал со всеми и настроился было проскучать до вечера, но Кент, торопливо допивая кофе, подал запечатанный конверт:
— Поезжай в институт и оформляйся. Письмо отдашь Нестеренко, начальнику отдела.
— За меня все решил? — усмехнулся Георгий.
Кент с досадой посмотрел на него.
— Жорка, до амбиций ли сейчас? Поезжай.
— Ладно, — буркнул Георгий.
Георгий поехал и в два дня оформился на новую работу. Дали ему и место в общежитии. До сентября оставалось еще два месяца, и он спросил у Нестеренко, чем ему заняться. Тот с недоумением взглянул на него:
— А разве Иннокентий Дмитриевич не говорил вам?
— Нет.
— Странно… Мы договорились, что вы сразу займетесь математикой. А чем именно, он должен был сам сказать.
— Что же мне, опять к нему ехать? — с досадой спросил Георгий.
— Конечно, поезжайте.
Когда он пересказал Кенту разговор с Нестеренко, тот поморщился:
— Черт, совсем забыл…
— Забыл? — не поверил Георгий.
— Ну да, забыл, — с раздражением сказал Кент. — Разговор о тебе был месяца полтора назад. Извини, что пришлось лишний раз съездить.
Георгий привычно подумал было: важничает Кент, значительность свою хочет показать. Но, внимательно взглянув на него, поверил: похоже на правду, мог и забыть. И немудрено — наверно, тот разговор был лишь одним из десятков дел Кента, до мелочей ли тут…
Кент взял несколько книг, небрежно просмотрел, отмечая карандашом пункты оглавления.
— Вот это постарайся проштудировать как следует.
— Экзаменовать будешь? — с ехидцей осведомился Георгий.
— Экзамены будешь сдавать вместе со всеми, — серьезно сказал Кент.
— Тебе?
— И мне тоже.
— И строго будешь спрашивать?
— Перестань ёрничать, черт возьми! — вспылил вдруг Кент. — Да, спрошу, когда придет время, и строго спрошу! Точно так же, как и со всех остальных! И постарайся отнестись к этому посерьезнее!
— Ладно уж, и пошутить нельзя, — мирно сказал Георгий.
До сентября он в Долинске не появлялся, целыми днями сидел в институтской библиотеке и добросовестно занимался. В один из дней подумалось: «Наверно, прав Кент, для меня сейчас спасение в работе». И когда перед началом занятий появился в Долинске, Кент, оглядев его, одобрительно сказал:
— Выглядишь ты недурно.
— Вашими молитвами, сударь! — В то время в разговорах с Кентом Георгия почему-то постоянно тянуло на такой несерьезный тон. — Позвольте доложить: задание ваше выполнено полностью, можете проверить.
— Успеется, — серьезно сказал Кент.
Кент читал лекции всему курсу — было их человек двести — и вел семинарские занятия в двух группах. В одной из них оказался и Георгий. Едва ли не все курсанты были старше Кента, многие чуть ли не в отцы ему годились, и на первом же занятии поначалу явственно обозначилась атмосфера некоей фамильярности — входили после звонка, сидели небрежно, переговаривались, отвечали с улыбочками, не слишком задумываясь. Продолжалось это минут пятнадцать, а потом Кент круто натянул вожжи.
Говорил не вставая какой-то вальяжный мужчина лет сорока, налегая на басы:
— Я думаю, Иннокентий… э-э… Дмитриевич, вряд ли целесо-образно начинать с таких сложных задач. Мы ведь, сами понимаете, довольно давно уже покинули студенческую скамью и успели порядком отвыкнуть от школярских порядков. Да и вряд ли есть смысл… э-э… заниматься по-студенчески, мы ведь все-таки… э-э… люди взрослые, имеем кое-что за плечами.
— Что именно? — спросил Кент, пристально глядя на вальяжного.
— Как то есть что? — удивился вальяжный. — Опыт практической работы. Я, например, уже шестнадцать лет работаю в проектном институте, руковожу группой.
— Будьте добры, скажите вашу фамилию.
— Петухов, Василий Константинович.
— Имя-отчество не обязательно, я все равно не запомню, — с легким раздражением сказал Кент. — Дай бог с фамилиями справиться… Так вот, уважаемый товарищ Петухов, шестнадцать лет вашей практической работы меня, откровенно говоря, мало интересуют. Не сомневаюсь, что вы прекрасно справлялись со своими обязанностями все эти шестнадцать лет, но сюда вы приехали, я полагаю, для того, чтобы научиться новому для вас делу, в котором вы… ну, скажем, не слишком сведущи…
— Однако… — обиженно начал Петухов, но Кент решительно остановил его:
— Прошу не перебивать. Судя по тому, что эта довольно элементарная задачка, — он кивнул на доску, — показалась вам слишком сложной, я выразился правильно. Не думаю, что и по отношению к остальным мое определение чересчур резко. И ваши соображения о целесообразности того, что я делаю, меня также не интересуют. Так что дискуссий на эту тему прошу не устраивать, времени у нас мало. И потому… — он сделал паузу, — я вынужден потребовать от вас соблюдения элементарных правил, обязательных для всякой учебной аудитории, а именно — не опаздывать, не переговариваться, а тем более басом, отвечать только по существу и настроиться на серьезную и очень нелегкую работу… Я достаточно ясно выразился?
Группа обескураженно молчала. Кто-то позади Георгия язвительно прошептал:
— Однако молодой человек с гонором…
— А теперь продолжим, — сказал Кент.
И в другой группе он повел себя
