Выше ноги от земли - Михаил Турбин

на окнах – решетки. Бетонный двор. Руднев обошел здание и постучал в дверь служебного входа, потом сам же открыл ее.

– Ни хрена, какие гости! – В коридор высунулась и тут же исчезла мокрая взъерошенная голова.

Илья прошагал по рыжей плитке. Заглянул в секционную. Внутри витал влажный хлористый дух. Хрупкий санитар с глазами и осанкой енота выжимал в ведро тряпку.

– Привет, студент, – поздоровался Руднев. Санитар вздрогнул. Выронил тряпку. – А этот где, я не понял?

– В д-душе.

Руднев дошел до следующей комнаты, в которой и нашлась мокрая голова патологоанатома Терентича.

– Твою отдали сегодня, – отчитался он о девочке, выпавшей в окно.

– Ага, – кивнул Илья в сторону. – Терентич, трусы надень.

– Сильно она шмякнулась…

Терентич гремел дверцей железного шкафа.

– Забрали, значит?

– Утром еще. Чего надо-то, говори?

– Да так, ничего.

– Ну прям. Знаешь, сколько сюда ваших заходит?

– Знаю.

– Нисколько. А должны бы! Не интересно, что ли?

Руднев повел плечами.

– Ты думаешь, у нас время есть?

– А-а-а… Время. – Терентич, неловко согнувшись, натянул носки. – Ну то, что у вас времени нет, это я по отчетам вижу. Хер поймешь, зачем вы их вообще пишете. Так чего приперся, говори?

– Слушай, а человек в пожаре может без следа сгореть?

– Совсем без следа не может, – патологоанатом через ворот футболки посмотрел на Илью. – Тебе, что ли, труп надо спрятать?

– Ха. Ха. Очень смешно. В области, не так далеко, пожар был. Семья сгорела. Трое детей. Вот их-то и не нашли.

– Это кто ж тебе сказал?

– Бабка одна. Говорит, только труп отца достали. А больше и некого было хоронить. Просто на кресте три имени лишних написали.

– М-м-м… Ну а тебе-то что? Написали и написали.

– Интересно. Вот ты говоришь, не бывает такого, чтоб без следа.

Терентич застегнул молнию на куртке, перебросил через плечо сумку.

– Не бывает. Правильно говорю, ты бабок не слушай. Что-то остаться должно. Тем более от троих. Но это ж надо найти, если вообще искать.

– Если вообще искать, – запомнил Руднев.

Они прошли по коридору. Терентич толкнул дверь, пропуская Илью, и щелкнул выключателем.

– Ы-ы-ы!!! – из секции донесся натужный вой. – Свет оставьте!

– Ссыкло, – процедил Терентич. – Санитаров нормальных не найти. Либо алкаши, либо вот – студентики бздошные.

Они вышли на улицу и только собирались проститься, как увидели за монастырской стеной тревожное мерцание. По корпусу больницы запрыгали голубые отблески. Всплакнула сирена.

– О, тебя зовут! Беги, – шлепнул по спине Терентич. И Руднев побежал. – С тебя пиво! – слышал он за собой. – Я темное люблю!

По закону парных случаев привезли еще одного колотого – бритого под ноль худосочного подростка. Спортивный костюм его был порезан в двух местах. По счастью, глубоко нож вошел лишь однажды и в первый раз только посек кожу на ребрах.

– Сука, ему пиздец! – орал раненый парень.

– Кому? – спросил Заза.

– А вот херов вам, лепилы. Не скажу!

– Тогда не ори.

– А то что?

– Зарежу сейчас на столе, – объяснил Заза. – Закончу начатое.

– И тебе пиздец!

Глаза его закатывались, но он продолжал кричать, угрожая назавтра отомстить и навести порядок в своем районе.

К ночи Руднев почувствовал, что устал – от работы, от разговоров, от мыслей. И в этой усталости не было привычного покоя, не было награды за свершенное дело. В ординаторской он растянулся на диване и вертелся, как перебитый червь. Ему хотелось пролезть в щель между спинкой и матрасом и исчезнуть в этой тесной темноте. За окном слышался вой, и он тоже не давал Рудневу задремать. Илья поглядел на календарь над столом.

Середина октября. Скоро снег. Скоро день рождения Вани. Руднев поднялся, передвинул рамку на квадрате числа.

На столе, под календарем, он заметил машинку. Илья накрыл ее ладонью, оттянул назад до треска в колесах.

– Начало пути, – сказал он, вспоминая бригаду, свои дежурства на скорой и совсем иную, заслуженную усталость.

Задвигалось пестрыми вспышками прошлое, понесло. Он увидел лицо Саши, ясное и спокойное, увидел баскетбольный мяч, ныряющий в корзину, мелькнула Ванина пижамка с самолетами и облаками. Мысли скользнули в пропасть. Илья очнулся и отпустил машинку. Та разогналась – врезалась в стену.

Снова снаружи послышался вой. Руднев накинул пальто, пошарил по полкам в поисках угощения для собаки. Набрал в карманы печенья и вышел.

Уже пахло снегом. От сухого, холодного воздуха кружилась голова. Илья прошел по больничному двору, посвистывая и подзывая дворнягу. Мерзлые листья с цокотом собачьих когтей побежали следом. Руднев обернулся. Он раздавил, растер один лист в прах. Ветер перестал, и все стало тихо. Он шел в ночи и слышал только свои шаги и свой свист. Он свистел громче, а тишина вокруг делалась глуше. Руднев оказался в сквере.

Там, на скамейке под фонарем сидела босая девочка. Мужская рваная майка была ей вроде платья. Она не смотрела на Илью, и он не хотел, чтобы она смотрела. Он сел на скамью напротив. Голые ноги девочки не касались земли.

– Это ты разбила окно?

– Я, – ответила она.

– Как тебя зовут? – спросил Илья скользким от страха голосом.

– Ася.

– И что ты тут делаешь, Ася?

– Жду.

– Брата?

Ася молчала.

– Костя не придет. Он будет жить, – сказал Илья, сминая в кармане мокрые крошки.

9

На пороге стоял долговязый тип в узких джинсах и салатовом поло.

– Можно войти? – спросил Илья.

– Нет.

– Мне нужно забрать жену.

– Нет.

– Да иди ты!

Илья отодвинул его и вошел в квартиру. Внутри висел туман. Две девушки с немыми глазами курили кальян прямо на полу в прихожей.

В кухне витал запах травы. К табуреткам, выстроенным кругом, примерзло пять демонов. Они мягкими, еле уловимыми движениями передавали друг другу грибок с зажигалкой. Заметив гостя, табуреточники оживились.

– Хочешь? – к Илье повернулся смуглый парень и протянул козу.

Илья остановил его руку.

– Сашу не видели?

– Какого?

– Какую. Девушка. Темненькая, худенькая.

– А! – Смуглый вычистил трубку. Забил по новой. Поджег, втянул все подчистую. Илья ждал, когда он наконец выпустит дым и ответит.

– Ну?

– Не-а, – выдохнул смуглый. – Не видел.

Илья прошелся по квартире. В спальне он увидел, как двое перевернули парня и держат его за ноги, а третий вливает в рот виски. «Давай! Давай!» Бедолага, весь красный, не успевал глотать, и вискарь шел носом. Илья дождался, пока рюмкоглотателя не вернули в нормальное положение, – тот ржал и матерился.

В гостиной собралась дюжина человек. Илья встал за толпой. В центр комнаты вышел парень без одежды. Одной рукой он держал бумажные листы, другой – прикрывал член.

– Внимание! Поэма! «Фелляция и Фелиция»! – услышал