Бахтияра (СИ) - Ad Валентина

   Уверенность и агрессия, с которой он несколько минут назад пытался донести правду жизни до ушей незнакомой девушки, испарилась. Его истерзанное сердце стало болеть в два раза сильнее. Он смотрел в утонувшие в слезах глаза и не мог поверить, что так жестоко мог ранить эту и без того несчастную особу.

   Всего на секунду, но на очень жестокую секунду, он представил, что сердце, остановленное на время операции в груди его дочери, не забьется. Фантазия моментально обрисовала маленький гробик обитый красным шелком... Ивану стало не хорошо. Во рту все пересохло, а затем наоборот стало слишком много слюны и захотелось блевать. Мысленно он в миллионный раз проклял себя за жестокие слова в адрес незнакомки. Но разве он мог знать?

   Иван пристально посмотрел на ту, благодаря несчастью которой, его собственный темный мир вскоре должен приобрести краски. Вглядываясь в ее лицо, он никак не мог себе представить – что должна чувствовать сейчас эта мать? А еще, знает ли она, что в эти самые минуты сердце ее сына забьется в новом теле, в теле именно его Бахтияры?

   Непроизвольно Иван обнял разгневанную от отчаяния девушку. Он готов был сделать что-то невероятное, лишь бы она успокоилась. Но что он мог противопоставить смерти собственного ребенка? Он не знал. Да и никто не знает.

   Теперь ее слова «Мне уже никто не поможет», в голове у Ивана зазвучали совершенно по-иному. А «...мне уже ничего не нужно, даже собственная жизнь...» навсегда засели в сердце, ведь только благодаря им, сам он избежит участи повторить их вскоре. У него, непременно, все наладится, ценою боли этой безутешной матери. Бахтияра вновь будет радовать его своими успехами, смехом и признаниями в любви. А вот этой девушке уже никогда не удастся услышать слова «Мамочка, я так тебя люблю!» из уст того, кто по какой-то причине слишком рано покинул свою мать.

- Ему было всего восемь. Моему Артему лишь неделю назад исполнилось восемь, а сегодня его не стало… - Все еще оставаясь в цепких объятиях Ивана, незнакомка заговорила совершенно опустошенным голосом. – На день рождения мы с ним гуляли в аквапарке, он так любил воду… Он просто сходил с ума на всех аттракционах. А сейчас… Сейчас он лежит с проломленным черепом в морге.

   С каждым словом незнакомки, Иван чувствовал, что его собственный череп тоже сейчас взорвется. Его сердце пронзала боль, а чувство вины душило слишком напористо. Иван чувствовал себя виноватым за ту радость, которую испытал услышав, что найден донор для его Бахтияры. В тот момент, он даже не задумывался, кто, что и как? Ему было попросту наплевать, ведь если кто-то умер, значит, так должно было быть и все. А теперь он держит в своих объятиях мать, потерявшую своего ребенка и не может промолвить ни слова, ведь таких слов, которые смогут ее утешить, просто НЕТ.

- Мы с ним были на катке и… - девушка не могла дальше говорить, с ней случилась истерика.

   Не в Ивановых силах было утешить незнакомку. Аккуратно, шаг за шагом, он проводил девушку в один из коридоров больницы и вручил ее первому попавшемуся человеку в медицинском одеянии. Сначала он намеревался убедиться, что с этой женщиной будет все в порядке, но стоило ей исчезнуть за дверью одного из кабинетов, как ему захотелось бежать прочь, и позабыть о ней навсегда.

   Убегал от чужих проблем он уже не на улицу, а к операционной, в которой решалась судьба его Бахтияры.

- Что, все еще не закончилось? – подойдя к находящейся в прежнем состоянии Софии поинтересовался Иван, который шагая к этой двери, все же надеялся, что его с ходу обрадуют.

- Нет. – Сухо процедила сквозь зубы София.

- Но ведь прошло уже больше трех часов, почти четыре. – Иван резко уставился на дверь операционной и его сердце учащенно забилось. – Может кто-то выходил? Или ты у кого спрашивала, что там происходит?

   София резко повернулась к мужу.

- Если бы тебе это было интересно, ты бы никуда не уходил! – Вызверилась женщина, но Ивана ничуть не задел ее тон, он давно привык к подобным нападкам, да и сам часто изъяснялся не лучше.

- От того, что я торчал бы здесь вместе с тобой, ничего бы не изменилось. От нас ничего не зависит. Все в руках тех, кто находится ЗА этой дверью.

   София моментально изменилась в лице и следующие ее слова звучали совсем иначе.

- Прости. Просто это ожидание… Мне кажется, я скоро сойду с ума, а никто ничего не говорит… Как там наша доченька? Как там моя Бахтияра? Господи, я все время молюсь за ее спасение, но не знаю – услышит ли он меня. Это сердце должно забиться в ее груди. Она просто не может нас покинуть, правда ведь?

   София умоляюще всматривалась в лицо Ивана ища в нем поддержку. Ей так нужны были его убедительные слова, что все будет хорошо и в груди их дочери ритмично и надежно забьется чужое сердце.  Нуждающийся в подобных убеждениях ничуть не меньше Иван,  все же согласился стать для своей жены спасательным кругом в море надежды.

- Знаешь, я уверен, что с нашей малышкой все будет в порядке. Она у нас сильная девочка. Она ведь папина принцесса, Багдасарова.

- Ты достал этим своим «сильная»! Она всего на всего ребенок! Больной испуганный ребенок! И порой мне кажется, что именно эта твоя уверенность в том, что мы воспитываем не хрупкую девочку, а робота, и привела ко всему этому! Охота, рыбалка, спорт… Это ты довел ее сердце до истощения! ТЫ! Всеми невыносимыми нагрузками, когда ей нужно было играть в куклы и помогать мне на кухне... – Слова как-то сами собой слетели с губ Софии.

   Это был не первый раз, когда София упрекала Ивана в излишне мальчишеском воспитании Бахтияры. Она еще с самого начала их «каторги» была убеждена, что вся причина именно в нагрузках. Хотя все доктора, как один, твердили, что это здесь совершенно ни при чем, огромное количество детей занимаются всем и сразу, но ничем подобным не страдают. В моменты прозрения, София незамедлительно просила прощения за все сказанное, но когда становилось особенно невыносимо, вновь не могла сдержаться от выброса негатива.

   Иван, который в первый раз принял ее слова слишком близко к сердцу, сейчас уже практически не реагировал на подобного рода упреки. Да, пару лет назад он и сам себя упрекал в том же, что и София. Он ненавидел себя за то, что так старательно лепил из Бахтияры бойца. Хотя, при этом, безумно любил ее и часто баловал приятными бонусами в виде новенького велосипеда или телефона последней модели. Он не заставлял ее от заката до рассвета таскать в спортзале железо, или же торчать сутками на стадионе. Он просто хотел, чтобы его дочь была дисциплинированной, сильной, стойкой, и всегда стремилась к победам. Он просто желал, чтобы его девочка могла постоять за себя. Но он никогда не забывал сказать ей, как сильно он ее любит, не боясь тем самым показать слабину. Он не считал, как многие из мужчин, что проявление чувств это слабость. В их с Бахтиярой взаимной любви было нечто волшебное и даже святое. Они упивались взаимными признаниями и одному Богу известно, как дороги для Ивана все ее поцелую и объятия.

- Сонь, тебе прекрасно известно, занимайся я с ней с утра до ночи спортом, охотой или рыбалкой, она бы здесь не оказалась, если бы не какой-то дефект в ее сердечных мышцах. Знаю, ты не со зла, но думаю не стоит больше к этому возвращаться. От того, что ты будешь искать виновных, лучше никому не станет. Тем более что обвинить меня больше чем я сам себя виню, ты все равно никогда не сможешь. А еще, по моему личному мнению, во всем что с нами случилось, виноват весь мир. Но сейчас не об этом. Нам нужно радоваться, что мы все же имеем возможность, все исправить. А вот у матери того мальчишки, сердце которого будет биться в груди нашей Бахтияры, такого шанса не было.

   Слова Ивана заставили Софию очнуться. Ее глаза широко распахнулись, а на лице читался весь ужас услышанного.

- Какого мальчика? Какой матери?

- София, не думала ли ты, что нашей дочке будут имплантировать искусственное сердце? Или бесхозное какое? – Иван не подбирал слова, он просто желал донести до жены, что кому-то гораздо хуже, чем им, и не стоит тратить собственную энергию на взаимные упреки и оскорбления, она им еще пригодится.