Запретная Зона - Иннокентий Сергеев

26

- Кажется, им там неплохо,- заметил я, кивнув в сторону комнаты. - Ну и нам неплохо,- сказал он.- Тебе что, плохо? - Да нет, ничего, жить можно. Хотя, по правде сказать, не хочется... - Я говорю об одном, а ты мне... - О своих проблемах. - Вот именно. - То, что ты хочешь сказать, я и так знаю. - Да?- сказал он.- И что же ты знаешь? - Что всё началось ещё до коммунистов... - Да причём тут коммунисты! - Верно. Да и вопрос: "Кто виноват?"- уже не актуален. Актуальным стал вопрос "Кто платит?" - Опять не о том. - Да знаю я всё. Что ты хотел сказать? Что вместо того чтобы завоёвывать Балтику, нам надо было присоединять Балканы? Но что было, то было, и что случилось, того не изменишь. И им, я уверяю тебя, совершенно безразличны Балканы. - Кому? - Им. Тем, кому и так хорошо. - А ты на них ориентируешься, да? - Я ни на кого не ориентируюсь. - Ты ориентируешься на свои проблемы. - Я не ориентируюсь ни на что. - А вот и нет. - Да какая разница!- сказал я.- Если это ничего не меняет. Всё, что я могу изменить, я могу изменить только в худшую сторону. Воля уничижает человека. Подлинное величие исключает волю и свободу выбора, потому что подлинно великие решения однозначны... - Не великие, а просто правильные,- перебил он. - Ну хорошо. Правильные решения всегда однозначны, а значит, никакая свобода выбора не нужна. И какая разница, что я об этом думаю? - Это как посмотреть,- сказал он.- Ты просто задумайся, в каком мире мы живём. Ведь это недоразумение, этого всего не должно быть. - Но мы есть,- напомнил я. - Да, мы есть. - И что же нам с этим делать? - Это всё недоразумение. - Так может быть, всё началось не с Петра, а ещё раньше? - Может быть. - И что? - Как, что? - Какая разница, Балтика, Балканы... Если мы боимся поверить в любовь, если мы предпочитаем обман и всегда умеем себя оправдать... - Как какая!- возмутился он.- Такая, что Балканы наши по праву, в отличие от Балтики. - И что? - Шапка Мономаха - это шапка константинопольских императоров, и двуглавый орёл - герб и символ византийской империи. Создатели русской письменности, Кирилл и Мифодий, были болгары, а значит, византийцы. Мы из Византии наша религия, архитектура, государственность... Там наша земля, и там должна была стать наша столица! - А разве я спорю? Наша родина - Косово, и если бы мы были там, то бандиты не глумились бы теперь над православными святынями и не убивали наших братьев только за то, что они сербы... - Вот именно!- воскликнул он.- И не было бы нападения Австрии на Сербию, и первой мировой войны. А тогда не было бы и октябрьской революции, а значит, не было бы и Ленина, Сталина, Гитлера! Россия доминировала бы на Средиземном море, а это не какая-то Балтика с выходом в никуда. Россия заняла бы своё место в Европе, не будучи её врагом. И что вместо этого? Нас, русских, сейчас в три раза меньше, чем должно быть! - Зачем говорить о том, что уже потеряно... - Чтобы не потерять последнего. - Надежду? - Разум. - Вот именно так его легче всего потерять,- возразил я. - Нет,- сказал он. - Всё это я уже слышал. - Но от того, что ты это уже слышал, это не стало меньшей правдой. Вся наша история, начиная с петровских времён - это недоразумение. И мир, в котором мы живём - это недоразумение. Это ошибочный путь, и вряд ли можно рассчитывать на то, что нас на этом пути ждёт что-то хорошее. - Нас? - Всех. Включая меня и тебя. - Даже меня? - Даже тебя,- сказал он.- А ты думал, что сможешь остаться наплаву в своей каюте, когда весь корабль тонет? - Мой корабль уже давно утонул, я - призрак. А призраку уже ничто не страшно и на всё наплевать. Но мне не наплевать на то, что происходит в той комнате. - Думаешь, там происходит что-то интересное? - Для меня - да. - Там ничего не происходит. - Может быть, потому что там нет меня. - Ну так иди и трахни её!- сказал он.- Чего ты мучаешься? - Я не могу так,- сказал я.- К тому же, я люблю другую. - А ты уверен? - Да. - Именно её? - Да. Странно, правда? - В этом мире... - Да в этом мире. В этой исторической реальности. Ты говоришь о реформах Петра, а что тогда сказать об убийстве Павла? - Апостола? - Нет, императора. Или об октябрьском перевороте. Мы все ругаем революцию, но мы - её дети! - В каком смысле? - А ты не понимаешь? Если бы не переворот семнадцатого, мой отец никогда бы не оказался в городе, где встретил мою маму, и не было бы меня... Вот тебе простой и внятный пример. - Да,- сказал он.- Понимаю. Мы все - дети революции. - Но есть что-то, что происходит вопреки. Такова любовь, ведь любят не за что-то, а вопреки. Есть что-то, что происходит вопреки всему обстоятельствам, исторической реальности, законам и правилам этого мира... И всё светлое происходит именно так, и может быть, мы не так уж плохи. Во всяком случае, не безнадёжны... А иначе зачем я родился на этот свет? Если можно обойтись и без меня... Если и без меня всем неплохо, то зачем я вообще появился на этот свете?.. - Что значит, вопреки? - Тебе нужны ещё примеры? То, что у нас как нации не сложилась история, не мешает нам участвовать в истории других стран и народов. Многое из того, чем гордятся другие народы и даже считают своим национальным символом, создали русские. Мотоцикл "Харлей Дэвидсон", к примеру, или самолёты "Боинг"... - И что это доказывает? - Да ничего это не доказывает! Просто как бы то ни было, но раз уж мы родились, то что теперь пенять на то, что вместо нас должны были родиться другие люди и в другой стране! - Но забывать об этом всё же не стоит. - Забывать о чём? Что мы об этом знаем? Что мы знаем о мире, в котором бы не было нас? Не было бы мировых войн и революций? Да, может быть. Не гибли бы люди в Сербии, не взрывались бы храмы? Не было бы Сталина, Тито, Мао Дзэ Дуна, кого ещё... Нас с тобой? Да. Но может быть, в нём были бы ещё худшие войны и катаклизмы, кто знает. Ведь мы ничего об этом не знаем! - Но этот мир был бы другим. - Мы не знаем, каким бы он был. - Но мы не такие, какими должны быть... - Зачем нам об этом думать? - Ну хорошо, не думай об этом. Иди и трахни её. - Кого, её? - А кого ты хотел трахнуть? - Мы говорим о разных женщинах. - Да? - Да. - И какая из них настоящая? - Её муж - мой друг. И он для меня всё, что есть настоящего в этой жизни. Трава не перестаёт быть травой, если она выросла на полигоне. Пусть даже этот мир нелепость и несуразица, но жизнь - это жизнь, она настоящая. - И как он на это смотрит? - А он предпочитает этого не видеть. - В точности как ты. - Может быть. Не знаю, о чём ты говоришь. Кажется, мы говорим о разных вещах. - Мы говорим об одном и том же. - Не уверен. - Ты говоришь, что он для тебя то, что есть настоящего в жизни. А то, что не он, это что? Не настоящее? - Настоящее. Но для других. Не для меня. - Ага. Понятно. Значит, он для тебя - это твоё понимание жизни. - Просто он мой друг. Наливай.

27

Может быть, он был прав, и в комнате не происходило ничего интересного, но мне хотелось туда, а вместо этого я слушал его и говорил сам, и снова пил водку, хотя уже не хотел пить. Я смотрел на часы, смутно понимая, что значат эти цифры и стрелки. Может быть, я всё придумал, или за меня всё это придумали другие. И конечно, неудачно. Я бы придумал лучше. Была ночь, но за окном уже начинало светать. Начиналось унылое и пасмурное зимнее утро. В городе лежал снег. Этот человек, который говорил со мной, думая, что его слова для меня больше чем звуки, был мне безразличен, и уж конечно, ничем не мог мне помочь. Да я и не был уверен, нужна ли мне чья-нибудь помощь. И что я хотел. Если она этого не хочет, или просто боится, то не всё ли равно, что я хотел, и правильно это или неправильно. Если ничего не изменишь. Но зачем-то же я пришёл сюда. Я пришёл на свет костра, и вот, оказался здесь. И что-то они делают в комнате, и я примерно догадываюсь, что, но не должен думать об этой девушке, потому что она мне безразлична. Но этот человек,- как-то его зовут, не помню уже, как,- безразличен мне ещё больше. Я не хочу быть. Нет, не так. Я не хочу быть здесь. А как я хочу быть? Ещё вчера я, кажется, знал это. Или думал, что знаю. Или это одно и то же. И всё безнадёжно. Можно бороться, но только за своё, можно противостоять внешней агрессии или самому стать агрессором, если знаешь, где чужое, а где твоё. Но вот злобно залаяли псы, завыли серены, и ты один посреди снежного поля, и слепящий свет прожекторов направлен на тебя, и ты жмуришься, прикрываясь рукой, а к тебе уже спешат люди в защитной форме, и ты не видишь их лиц. Если бы я умер, это могли бы быть ангелы. Это враги. Можно знать больше, чем знают другие - значит ли это быть на запретной территории? Тем, кто не думает, проще. И наверное, легче. И среди них есть хорошие люди и плохие. Или вовсе нет плохих и хороших людей, а есть просто люди - глупые и умные, здоровые и больные, русские и не русские, такие, как я, и те, кто ненавидят Россию, те, кто понимают, что мы должны быть на Балканах, и те, кто думают, что России нужна Балтика и пресмыкаются перед немцами. Или ненавидят немцев. Ненавидят всех. Презирают. Или изнемогают от всемирной любви и неутолённых желаний. Не все доросли до истории других народов. Да и так ли важна история? И есть ли запретная любовь? Пусть даже это не любовь... Он рассуждает вслух, а я, механически кивая и говоря "да", всё чаще поглядываю на часы и в окно, безуспешно пытаясь связать одно с другим...