Письма с острова Скай - Джессика Брокмоул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надеюсь, ты простишь меня за то, что я не рассказывала тебе всего. Прошлое есть прошлое. Я люблю свое настоящее с тобой и не хотела, чтобы его что-то нарушило.
Когда я найду все ответы, которые ищу, то вернусь домой к тебе, моя Маргарет.
С любовью,
мама.Глава одиннадцатая
Элспет
«Лэнгхэм», Лондон
27 ноября 1915 года
Дэйви!
Ты только что ушел. Наверное, устраиваешься сейчас на своем месте и слушаешь, как стучат колеса, увозящие тебя из Лондона. Прости, что не проводила на вокзал. Я не смогла, так как не верила в свои силы. Знала, что если бы пошла, то вцепилась бы тебе в руку и уже не отпустила бы. Но теперь жалею, что испугалась и отказалась от шанса еще раз увидеть твое милое лицо.
Должна сказать, как только слезы высохли, я очень на тебя рассердилась. Возможно, в глубине души я надеялась, что сумею каким-то образом убедить тебя остаться. Надеялась, что, если отдам тебе всю себя, ты не захочешь меня покинуть. Разумеется, меньше я все равно не смогла бы дать! Эти девять дней были прекрасны.
Но вот в поезде на пути в Лондон я ужасно трусила. Причем даже сильнее, чем когда забиралась на паром, — зажмурилась и затаила дыхание. С каждым качанием судна я все больше хотела оказаться дома, где почва под ногами не колышется. Однако в поезде было еще хуже. Он не только вез меня прочь от дома, в неизвестное. Он вез меня к тебе.
Я знаю, ты любишь меня. Никогда не сомневалась в этом, мой мальчик. Три года ты подбирал слова, строил изящные фразы, с особым тщанием выписывал «Сью» на конверте. Наверное, мне не было нужды волноваться о том, как пройдет наша встреча. И все же я волновалась. Все это ты делал для Элспет, живущей на бумаге, для остроумной и искушенной женщины, которая небрежно отсылает письма американцам, обсуждает книги и пишет между делом стихи.
Но эти стихи я пишу при тусклом сиянии свечи, под шуршание птиц в соломенной крыше над головой. Читая твои письма, я вытираю слезящиеся глаза, так как сижу на корточках у очага, где едко дымит горящий торф. Все соседи отзываются обо мне не иначе как о «той странной девушке». Для них я чудачка Элспет, которую увидишь скорее с книгой в руках, нежели с веретеном. Чем ближе подвозил меня поезд к Лондону, тем сильнее становился страх, что ты подумаешь обо мне так же.
Но как только я шагнула на платформу и нашла в толпе твои глаза, все опасения растаяли. Ты не видел модное розовое платье, не видел волосы, которые я начала приглаживать за час до прибытия, не видел моих попыток изобразить из себя женщину, что запросто пересекает всю страну для встречи с обаятельными американцами. Ты видел настоящую Элспет. Ты видел меня.
Ты и вправду думал, что я не узнаю тебя без той смешной красной гвоздики в петлице? Не разгляжу в тебе того романтика, которым ты являешься? Я доставала твою фотографию и смотрела на нее столько раз, что она, наверное, отпечаталась в моем мозгу навечно. Теперь точно знаю, что мои мечты рождены не одним лишь воображением.
Однако увидеть тебя во плоти, в цвете — это больше, чем я могла надеяться. А ты знаешь, что твои глаза точно такого же зеленовато-коричневого оттенка, как шотландские холмы зимой? И ты гораздо выше, чем я предполагала по снимкам. Ты лишился усов, которые отращивал с таким усердием, и волосы у тебя короче, чем были, но все равно так и хочется провести пальцами по этим кудрям песочного цвета.
Ты казался таким застенчивым при встрече на вокзале, как будто совсем не знал меня. И я поверить не могла, что мой Дэйви, мой мальчик, который страница за страницей распространялся о книгах, «войне деревьев» и своей племяннице, за весь ужин не сумел придумать более десяти слов! Зато я болтала за двоих, потому что ужасно нервничала, — ведь я впервые в жизни ела в ресторане. Столько людей, столько вилок, и ни одной овсяной лепешки в зоне видимости. Но когда мы шли обратно к «Лэнгхэму» и ты остановил поток моих слов поцелуем, вот тогда я увидела того Дэйви, которого любила. Вот тогда разглядела бесстрашного мальчика, похитившего мое сердце.
Ах, «Лэнгхэм»! Едва шагнув внутрь, я почувствовала себя принцессой. Сплошь мрамор, стекло и электрические лампы — настоящий дворец. Ты не ожидал, что я пойду в твой номер? У тебя округлились глаза и задрожали руки, когда я предложила это. Ключи от номера ты уронил пять раз, я считала. А в конце концов оказалось, что вовсе не о чем было переживать.
Хотела бы я, чтобы мы все время провели в твоем номере. Девять неповторимых дней. Хотела бы просыпаться и видеть, как утром ты первым делом с тревогой ищешь меня глазами, чтобы убедиться, что я еще рядом. Хотела бы засыпать в твоих объятиях после долгих сонных бесед в темноте. Я собирала каждое слово, чтобы нанизывать их, как бусины, на нить памяти и перебирать одинокими ночами, когда снова вернусь на Скай. До тебя я ни разу не слышала американского акцента. Больше всего мне нравится, как звучат в твоих устах слова «я тебя люблю».
Знаю, ты должен был уехать. Даже после всего, даже после меня ты должен был уехать. Я ненавижу себя за то, что ненавижу эту необходимость. Я ненавижу себя за то, что тратила секунды нашего драгоценного времени, желая, чтобы все сложилось иначе.
Конечно, сказать тебе это вслух я не могла. Я вообще мало что могла сказать. Сам звук наших голосов казался таким… странным. Таким банальным. Признаюсь, мне не терпелось вернуться к бумаге и ручке, чтобы рассказать тебе о том, что я чувствовала. О том, как мой собственный мозг предал меня и теперь вместе с моим сердцем и моим телом заставляет невероятно скучать по тебе. Я и не знала, что могу так тосковать о ком-то.
Я люблю тебя. Береги себя. Береги себя для меня.
Сью«Лэнгхэм», Лондон
29 ноября 1915 года
Мой родной мальчик!
Наверное, ты еще не получил мое предыдущее письмо, но я подумала, что не слишком поспешу, если снова скажу тебе, как сильно по тебе скучаю. Гостиница без тебя кажется огромной и пустой (в номере действительно эхо или это мое воображение?). Все еще чувствуется запах апельсинов, и могу поклясться, что до сих пор различаю на простынях форму твоего тела. Как бы ни был прекрасен «Лэнгхэм», я не буду грустить, покидая его. Без тебя он вовсе не так уж хорош.
Сегодня я ходила по магазинам. Дэйви, почему ты не предупредил меня о книгах? Гуляя по городу, я завернула за угол и оказалась на улице, где нет ничего, кроме книжных магазинов. Тебе покажется это смешным, но даже если бы я ничем не сдерживала свою фантазию, то и тогда не сумела бы вообразить целый магазин, заполненный исключительно книгами. Боюсь, я выглядела настоящей деревенщиной, когда стояла у входа первого из этих заведений и оглядывала выпученными глазами полки от пола до потолка. Это был книжный магазин «Фойлз». На улице я оказалась, моргая от солнечного света, спустя порядочно времени. Клянусь, я терялась там не меньше дюжины раз. Остаток дня бродила по Чаринг-кросс-роуд, ныряя в каждый книжный магазин, попадавшийся мне на пути, и не выходила оттуда, не купив хотя бы одну книгу. Я наловчилась бросать самым небрежным тоном: «Пошлите это в „Лэнгхэм“» — а вечером была весьма изумлена, когда увидела стопки томов, ждущих меня в гостинице.
Дэйви, я долго раздумывала, что купить для тебя, мой дорогой, так как понимаю — в твоем вещмешке место ограниченно. Все, что человеку действительно нужно для преодоления превратностей судьбы, — это Библия, Вальтер Скотт и Шекспир. Догадываюсь, что Библия у тебя уже есть, и потому отправляю «Деву Озера» Скотта и самое компактное издание произведений Шекспира, которое смогла отыскать. И еще в посылке оставалось местечко для томика Драйдена. Ведь, как он сказал, слова — это не что иное, как изображение наших мыслей.
Что самое смешное — в одном из магазинов я наткнулась на подборку собственных книг. Должно быть, лицо у меня было очень удивленное, потому что ко мне тут же подскочила продавщица и сказала с самым серьезным видом: «Прелестные стихи. Поэтесса живет в Шотландском нагорье, и вы окунетесь в их суеверия и почти примитивный образ жизни». Я глубокомысленно кивнула, положила книгу на прилавок и надписала форзац как можно разборчивее: «Элспет Данн». Потом вручила книгу потрясенной продавщице и сказала невозмутимо — надеюсь, что невозмутимо: «Мы настоящие дикари, но не всегда едим собственных детей».
Я собираюсь принять еще одну долгую, роскошную ванну. Ванну, для которой мне не придется самой носить и греть воду. Какое же это наслаждение — погрузиться в горячую воду, смешанную с розовым маслом! Утром я встречаюсь со своим издателем на Сесил-корт (где он обещал мне еще больше книжных магазинов!) и затем направляюсь прямо на вокзал, чтобы сесть на обратный поезд. Напишу тебе, когда доберусь до дома, а пока скрещиваю пальцы и на руках, и на ногах в надежде, что там меня уже будет ждать твое письмо.
