Завещание каменного века - Дмитрий Сергеев

Вчера вечером, забившись в стог соломы, я с трудом заставил себя ни о чем не думать. Иначе проклятые вопросы – они так и лезли в голову – не дали бы мне заснуть. Откуда на астероиде взялись хвостатые? Между кем и кем шло сражение, которое мы слышали вчера? Кто и зачем пытался похитить нас?..

От этих вопросов меня отвлекала сосущая пустота в желудке и чувство ответственности: во всех наших злоключениях я считал повинным себя – я один подозревал неладное, а мер не принял. Сам-то я ничем не рисковал: как-никак одну жизнь уже прожил. Не скажу, что прожил благополучно, потому что погиб в снежной лавине, но как бы там ни было, вторая жизнь досталась мне не за понюшку табаку, и рисковать ею сам бог велел. Но ведь не всем выпадает такой фарт, как мне.

Эти рассуждения проносились в уме, не мешая думать о другом: где раздобыть еду. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем мы возвратимся в жилые помещения. Можно было на что-нибудь съестное рассчитывать в амбаре. Похоже, в нем никого нет и не слышно ничего подозрительного поблизости.

Дверь была заперта наружным засовом – так закрывают только от скотины, а не от воров. В щелистую кровлю проникал свет. Было сумрачно. Прелый амбарный запах, под ногами рогожные мешки, в них похрустывали капустные вилки. На худой конец и это пища. Необмолоченные снопы хлеба, кули с овсом, в углу ссыпана картошка. В руки подвернулась подкова, уздечка, звякнули удила. Корзинка. В ней провизия – каравай хлеба и пустотелая тыква, заткнутая пучком соломы. Внутри булькало. По запаху судя, квас. Тут же нашелся кусок соленого сала и небольшой круг домашнего сыра. Завтрак получился не таким уж и скудным. Только все было холодное.

По шаткой лесенке поднялись на чердак. Не более чем в километре виднелась крепостная стена и сторожевые башни. Разносились звуки и голоса, отдавались команды, маршировали отряды. Многочисленные обозы поспешно двигались по дороге, ведущей в город. Крепостные ворота распахнуты, вооруженная стража наблюдала за продвижением крестьянских обозов. Окрестное население торопилось укрыться за каменными стенами.

Все это настолько ошеломило меня, что я и не задался вопросом: откуда тут было взяться средневековому городу?^

Да и времени на размышления у меня не осталось: с другой стороны раздались тревожные крики и шум. Я глянул туда – к амбару чуть не вскачь по тележному проселку двигался конный обоз. Ушастые, стоя в рост на подводах, погоняли запаленных коней. Многие бежали по обочине, от нетерпения перегоняя лошадей. Шумная орда приближалась к нашему амбару. Видимо, он служил общественным складом, и сейчас жители торопились спасти от врагов продовольственные запасы.

Началась суматошная и скорая погрузка. Мы затаились, сидели наверху, не шелохнувшись. В сумраке я видел только бледный овал Эвиного лица да поблескивающие глаза.

Внизу нетерпеливо переговаривались, кричали, командовали… К моему изумлению, речь ушастых была понятна мне: их язык лишь немногим отличался от языка Виктора и мальчишки. Себя ушастые называли суслами, своих врагов – фильсами. Сейчас фильсы готовились осадить город, и великий Астор (вероятно, это было имя правителя) повелел всем укрыться за оборонительными стенами.

Мало-помалу внизу установился порядок, погрузка шла споро и слаженно. В работе были заняты не только руки, но и хвосты. У сусла хватало силы с помощью хвоста закинуть себе на загорбок куль овса.

На чердаке было сложено разное добро: упряжь, инструмент, какие-то тюки. Если они вздумают грузить и это, нас обнаружат. А ведь в чужих меховых одеждах, мы, пожалуй, сойдем за своих. Не лучше ли нам присоединиться к работающим, может, тогда мы незаметно смешаемся с толпой.

Я шепотом объяснил суть дела Нтголу и Эве.

Затея удалась: в суматохе никому не было дела до нас. Мы все время держались рядом. Единственное, что могло выдать нас, – хвосты. У них они были гибкие и подвижные, наши висели мертвыми плетками. Кто-то уже наступил на мой – даже нахвостник затрещал. Хорошо, что я вовремя заметил и подобрал его под мышку.

Вскоре обоз тронулся. Тяжело нагруженные телеги еле передвигались. Все помогали толкать их сзади и с боков. Небольшой отряд отделился в арьергард наблюдать за приближением колонн противника.

У городских ворот нас не задержали. Стража была озабочена одним: быстрее пропустить обоз через ворота. Враг находился на подступах к городу.

Солнце начало немного греть, но это было скупое зимнее тепло. Расплавленный слиток, подвешенный в центре пустого астероида, слепил глаза почти как настоящее солнце. Бледная дымка не позволяла видеть далеко ввысь.

Тесные улочки переполнились. Потоки горожан направлялись к центру. Навстречу к городским стенам пробивались отряды вооруженных луками, пиками и секирами. Видимо, опасность внутри стен невелика: похоже, что никто особенно не встревожен осадою города.

Зато короткое слово "казнь" – его можно было расслышать там и здесь – возбуждало всех.

Мы поневоле оказались вовлечены в густой поток, противиться движению толпы было не в наших силах. Старались хотя бы не потерять друг друга.

Людской поток выплеснул нас на городскую площадь к подножию ступенчатого помоста, недавно сколоченного из свежих бревен и плах – от него пахло древесной щепой и смолою.

Из обрывков разговоров в округе узнал – ожидается казнь государственного преступника Гильда. Скоро должна начаться церемония. Из боковых улочек суслы все прибывали и прибывали. Площадь была загружена до предела. На балконах и на крышах окрестных домов, на фонарных столбах – всюду тесно от любопытных, как у нас во время футбольного матча. Сильные и гибкие хвосты помогали суслам держаться в таких местах, где любой из нас сорвался бы в тот же миг.

Воины с секирами, как у опричников Грозного, выстроившись двумя шеренгами, сдерживали напор толпы – сохраняли неширокий проход, ведущий из проулка к ступенькам эшафота. Суслы теснили солдат. Те выставляли перед собою острия топоров. Раздавались крики и вопли пострадавших.

Страсти взбудораженной толпы действовали заразительно: мне уже самому хотелось, чтобы казнь началась как можно скорее.

И вот что-то произошло – по площади кругами распространилось неуловимое движение: все вытягивали головы и замолкали. Волна сдержанной тишины и внимания захватила скопище Суслов.

В дальнем конце площади из портала здания двигался медленный кортеж. Развевались яркие полотнища, плескался шелк переносного шатра. Процессия приближалась. Дюжина носильщиков держала паланкин на руках, воздетых выше плеч. Должно быть, ноша не была обременительной: носильщики шагали легко и были преисполнены важности. Отличительным знаком им служила алая повязка на шее и зеленые ленты на кончике хвоста. Хвосты у носильщиков задраны кверху торчком – ленты плескались на ветру. Вслед за первыми появились еще несколько носилок, более скромных. Их держали не так высоко, и слуг было вполовину меньше. А дальше уже и вовсе повалила мелкая сошка: эти передвигались на своих двоих, позади каждого шли по двое слуг, которые поддерживали на весу хвост хозяина. Собственные хвосты носильщиков и слуг были невзрачными: такими же, как у черни, которая заполнила площадь. Зато хвосты господ напоминали добрые овечьи курдюки.

Напротив эшафота находилось здание с широким открытым балконом. Туда один за другими поднялись знатные вельможи и расположились на приготовленных местах согласно рангу – одни поближе к центру, другие-подальше, третьи и совсем во втором ряду. Носильщики и слуги спустились вниз, двое телохранителей истуканами застыли позади повелителя суслов.

Вся церемония выглядела очень зрелищной. Толпа затихла, наблюдая, как рассаживались наверху те, кому полагалось находиться там. Признаюсь, даже мне стало интересно и на время я позабыл об опасности.

По всей площади разнесся мелодичный перезвон. Оказывается, у всех, кто собрался на зрелище, на кончиках хвостов были привязаны небольшие колокольчики. Должно быть, этим перезвоном суслы выражали свои верноподданические чувства.

На помост поднялся глашатай. Масса хвостатых колыхнулась, нас притиснуло чуть ли не вплотную к эшафоту. Глашатаи поклонился в сторону балкона и обратился к народу:

– Великий Астор даже в минуту опасности, когда воаги вероломно напали на город, проявил великодушие…

Он ненадолго умолк, и толпа, повинуясь его голосу, настороженно затихла.

– …Казнь через сожжение будет заменена четвертованием! – Толпа облегченно вздохнула: зрелище у нее не было отнято, ей только пощекотали нервы. Пожалуй, решись этот самый Астор всерьез помиловать преступника, ему самому бы несдобровать.

Пора было сматывать удочки. И без того наша инертность вызывала подозрение: только у нас троих на хвостах не было колокольчиков. Я замечал осуждающие взгляды. Нужно было хотя бы перейти в другое место.