В долине Иордана - Александр Елисеев

Такъ говоритъ восточный поэтъ о неслышной молитвѣ земли, такъ думаетъ и полудикій сынъ пустыни.

Было уже около часу пополуночи когда я, утомленный, воротился изъ сада въ душную келью, гдѣ въ закравшемся снопѣ лучей блистала яркою бѣлизной роскошная кровать увѣшанная кисеей. Машинально раздѣвшись, я бросился на нее и утонулъ на упругомъ ложѣ… Ревъ ословъ еще долго не давалъ мнѣ уснуть, и только стрекатанье цикадъ, смѣнившее крики ословъ, перенесло меня въ міръ грезъ и небытія.

VI

Поздно проснулся я на другой день; солнышко глядѣлось привѣтливо въ мои окошки, свѣтлый ясный день уже царилъ въ природѣ. Я открылъ окно и въ комнатку пахнуло свѣжестью утра и воздуха напоеннаго запахомъ душистыхъ цвѣтовъ. Говоръ уже давно ожившихъ паломниковъ наполняли садъ и постройку, въ которой бѣгала и хлопотала хозяйка. Гигантскій самоваръ, пожертвованіе Туляковъ, уже кипѣлъ на всѣхъ парахъ, чуть не качаясь на своей каменной поставкѣ; вокругъ его, словно у источника, суетились богомольцы, наполняя свои походные чайнички и заваривая чай. На зеленой травѣ, залитыя яркимъ сіяніемъ солнца, размѣстились живописныя группы чайничающей Руси, и еще оживленнѣе и веселѣе полились рѣчи паломниковъ, несмотря на то что рослый кавасъ и погонщики ословъ уже торопили ихъ въ дальнѣйшій путь. Высокій, благообразный Антиповъ какъ патріархъ расхаживалъ среди паломниковъ, которыми онъ повидимому руководилъ, и его рѣчи дѣйствовали сильнѣе всѣхъ понуканій каваса.

Изъ постройки, хорошо выспавшись, закусивъ и напчвшись чайку, грузно переваливаясь вышелъ путеводитель-монахъ; на его непоствомъ румяномъ лицѣ и красивомъ профилѣ обрамленномъ сѣдинами были написаны такое спокойствіе и довольствіе что сравненіе съ изможденными лицами большинства паломниковь напрашивалось само собою. Быстро собрались богомольцы вокругъ путеводителя, сняли шапки и запѣли молитву вслѣдъ за батюшкой.

Окончилось молитвенное пѣніе, всколыхнулась толпа, двинулась въ путь, стараясь еще до полудня поспѣть на берега благословенной рѣки.

— Йяллахъ-емхи (пойдемъ и мы впередъ)! Довольно мы застоялись съ тобой, заговорилъ вдругъ и мой Османъ, когда по уходѣ каравана ему не оставалось уже болѣе возможности угощаться у паломвиковъ и болтать съ ихъ кавасомъ и мукрами (погонщиками). — Наши кони ржутъ нетерпѣливо. Чрезъ часъ или два мы будемъ уже на берегахъ Бахръ-эл-Лута.

— Эв Аллахъ (съ Богомъ)! отвѣчалъ я своему проводнику, — иди и готовь на дорогу коней.

Кони были уже давно готовы, всѣ наши скудные пожитки собраны и привязаны къ сѣдламъ. Оставалось только проститься съ гостепріимнымъ Іерихономъ, русскою страннопріимицей и ея хозяйкой. Какъ-то жалко мнѣ было покидать этотъ теплый, словно насиженный русскій уголокъ.

Быстро мчались впередъ наши кони чрезъ луговины и перелѣски по направлевію къ блистающему сіяніемъ дня зеркалу Мертваго Моря; быстро пропадалъ вслѣдъ за нами Іерихонъ, который не возвышается надъ долиной гигантскими постройками, а тонетъ въ зеленой чащѣ садовъ, тая среди нихъ свои немногія, но драгоцѣнныя для науки и религіознаго чувства развалины.

— Йянакъ, Йянакъ (скорѣе, скорѣе), покрикивалъ Османъ, которому повидимому болѣе нравилось мчаться на конѣ чѣмъ отдыхать. Причина была понятна для меня. Взявшись дѣлать со мною извѣстный кругъ по Іорданской долинѣ, старый кавасъ зналъ что мы не вернемся пока не совершимъ намѣченнаго объѣзда; отдыхъ только отсрочивалъ возвращеніе, тогда какъ Османа ждала дома молодая жена, черноокая Ахмаръ, на которой недавно женился старикъ, вымѣнявъ ее у отца за десятокъ золотыхъ лиръ.

— Малэшъ (ладно), отвѣчалъ я, поддразнивая каваса, — еще успѣемъ; мнѣ еще не хочется такъ скоро возвращаться въ Іерусалимъ.

Недалека была уже цѣль нашего путешествія; въ лучахъ полуденнаго солнца какъ растопленное серебро блистало, сверкало и переливалось Мертвое Море; только ближе къ темнымъ каменнымъ берегамъ оно еще принимало голубой цвѣтъ лазури, изъ которой отраженіе солнечныхъ лучей дѣлало блистающую поверхность полированнаго металла. Солончаковая окраина и бѣлесовато-желтые берега своею яркостью усиливали блескъ и сіяніе исходящее изъ воды и превращали море въ огромный источникъ свѣта, какъ бы второе солнце, потонувшее въ немъ. Отъ нестерпимаго блеска не спасали аи двойные консервы, ни козырекъ фуражки, ни даже легкая покрышка спадавшая съ тульи на лицо; глазъ невольно закрывался, голова начинала кружиться…

Чѣмъ ближе къ берегу проклятаго озера, тѣмъ печальнѣе и мертвѣе становилось все вокругъ; солончаковыя отложенія тянутся далеко отъ моря, говоря о томъ что нѣкогда оно занимало еще большее пространство; обломки какихъ-то раковинъ напоминали о высшей жизни, но то вѣроятно были остатки прѣсноводной или наземной фауны, такъ какъ въ водахъ Мертваго Моря не можетъ выжить моллюскъ. Чахлые кусты и травы подходятъ близко къ берегу Бахръ-эл-Лута, озеру Лота; ихъ корни разростаются широко въ безплодной почвѣ, силясь широкимъ распространеніемъ захватить какъ можно больше мѣста, а вмѣстѣ съ тѣмъ урвать и тотъ ничтожный запасъ веществъ который. еще схоронился въ землѣ. Задыхаясь отъ жажды, вѣчно голодая, изсушенныя жгучими лучами и обвѣянныя ядовитыми солеными вѣтрами, чахлыя растенія въ самомъ сосѣдствѣ Мертваго Моря кое-какъ влачатъ свое жалкое существованіе; жизнь для нихъ, болѣе чѣмъ гдѣ-либо, есть настоящая борьба за существованіе. Только одно микроскопическое животное осмѣливается жить въ водахъ Бахръ-эл-Лута, вмѣстѣ съ одною низшею водорослью недавно открытою. Жизнь сведенная на minimum своей возможности, не активная, а такъ сказать дремлющая жизнь только и можетъ прозябать среди солянаго раствора его водъ; все остальное живое бѣжитъ подальше отъ Мертваго Моря, этого «больнаго мѣста Святой Земли, самымъ именемъ своимъ выражающаго идею нынѣшней Палестины», какъ выразился прекрасно одинъ изъ нашихъ палестиновѣдовъ.

Грустная, но вопіющая правда! уже много вѣковъ спитъ Палестина непробуднымъ сномъ…Вотъ у ногъ Іерусалима Богомъ сожжена,Безглагольна, недвижима мертвая страна…

Да, эта нѣкогда обѣтованная земля, текшая медомъ и млекомъ, кормившая многіе милліоны обитателей, служившая яблокомъ раздора между двумя частями св 123;та, теперь безглагольна и мертва. Какъ огромный каменный саркофагъ поставленный между двумя морями, она хранитъ въ своихъ дикихъ ущельяхъ и нынѣ ужасныхъ пустыряхъ останки нѣкогда прекрасной страны. Великія развалины славнаго прошлаго, слѣды пяти-шести цивилизацій древняго міра и рядъ могилъ, начиная съ дольменовъ Іордана и кончая монолитами Іосафатовой долины, вотъ все что осталось отъ исторической Палестины. Запустѣніе легло на нѣкогда плодородныя ея нивы, волчцемъ и терніемъ заросли останки прошлаго, и жадная гіена повытаскала изъ древнихъ могилъ кости людей видавшихъ прошлое величіе Палестины. Цѣлые города изсѣченные въ скалахъ, огромные холмы просверленные цистернами, гигантскіе водопроводы, все это покрылось прахомъ.