Суровая школа (рассказы) - Бранко Чопич

Сердце мальчика готово было выскочить наружу, ноги от сильного волнения отказались повиноваться, и он, наперед зная за собой вину, ничего не видя вокруг, залег в низкую траву, опасаясь, как бы его случайно не обнаружили. Дождавшись, когда шаги удалились — вначале за дом, потом еще дальше — и когда наконец от дороги послышался дядин голос, он покинул свое укрытие и, обходя чулан стороной, вернулся в дом. Там мальчик с готовностью взялся перебирать фасоль, лишь бы никто не заметил его смятения. Только когда дядя, погоняя лошадей, под скрип и скрежет старой повозки отъехал от дома, он решился поднять взгляд от кастрюли с фасолью.

В течение дня мальчуган не раз поглядывал издали на чулан, не решаясь к нему подойти, а то, о чем он помышлял днем, привиделось во сне. Всю ночь ему грезилось, как он ищет этот злополучный ключ, отпирает им дверь, но потом все рушилось, исчезало, вдруг появлялся дядя и, что-то громко говоря, садился рядом с книгами. Чулан исчезал, и слышался лишь скрип удаляющейся повозки, груженной необычными ящиками, полными книг.

Однажды, когда мать понесла пахарям обед, напомнив Раде, чтобы он присмотрел за домом, мальчик с бешено колотящимся сердцем подбежал к чулану и, встав на цыпочки, принялся шарить рукой в темной щели под кровлей. От прикосновения к прохладному металлу у него перехватило дыхание, мурашки побежали по всему телу, и холодок волнения, проструившись по рукам, проник в самое сердце и сковал его хрупким ледком.

Испуганно щелкнул старый замок, предательски заскрипела на ржавых петлях рассохшаяся дверь, и мальчуган замер на пороге таинственного мира чулана. Это казалось продолжением сна, и, боясь как бы он не прервался на самом интересном месте, что уже не раз бывало по ночам, мальчик невольно шагнул вперед.

Лишь прикоснувшись к одной из книг, запыленной, в потрепанном переплете, он уверовал, что не спит. Слегка успокоившись, огляделся, взял самый толстый том и присел на опрокинутое деревянное корыто. С необъяснимым трепетом он раскрыл книгу наугад, где-то посередине, как обычно поступают люди, у которых она оказалась в руках впервые.

Это было старое загребское издание «Дон-Кихота» с многочисленными иллюстрациями художника Мануэля Ангела. Впиваясь глазами в рисунки, словно зачарованный, мальчик медленно и неумело переворачивал страницы, нехотя расставаясь с увиденной картинкой и замирая от счастья в предвкушении встречи с неведомым миром, который откроется перед ним на новом рисунке. И всюду, к большой своей радости, встречал он знакомых с первой картинки: сухопарого верзилу на коне и его добряка спутника верхом на муле. Долговязый напоминал ему Мартина Пеулича, высокого тощего крестьянина, что во время покоса часто проезжал мимо их двора на старой кобыле. Он останавливался под развесистой кривой яблоней, подтягивал косой ветви, приподнимаясь в веревочных стременах, рвал яблоки и быстро рассовывал по карманам. Толстяк с картинки тоже был похож на кого-то давно виденного и уже почти забытого, и вот теперь этот знакомый объявился; молчаливый и загадочный, он ехал на муле перед зачарованным мальчуганом.

Снизу, от речки, доносился мягкий, приглушенный расстоянием звук пастушьего рожка — единственное, что напоминало о существовании внешнего мира за стенами чулана. Рожок пел о теплом, залитом солнцем весеннем дне с зеленеющими ивами и яркими кустиками желтых цветов, распустившихся на южных склонах гор. В сознании мальчика помимо его желания мир книги сливался с реальностью, и он очутился в сказочной стране, полной тайн, где самое обычное соседствовало с удивительным — волнующе новыми краями и людьми.

С тех пор, какая бы на дворе ни была погода, стоило Раде взять в руки книгу, он мысленно переносился в незабываемый день, когда впервые к ней прикоснулся. Ее рисунки и строчки дышали незримой весной, слепившей глаза, и никто не подозревал, какие сияющие, светлые горизонты открываются перед этим пареньком, засмотревшимся в книгу.

Взволнованный, увлеченный этим новым миром, он забыл, что его могут застать в чулане и выбранить. Да и неужто после встречи с этими таинственными всадниками стоит придавать какое-то значение наказанию за отпертый чулан и разве такой проступок может повлечь за собой наказание?

Услышав зов вернувшейся с поля матери, он появился во дворе растерянный и смущенный, словно вдруг невесть откуда свалился на совершенно незнакомую землю.

— Что с тобой, Раде, уж не спал ли ты? — спросила мать.

— Спал, — машинально подтвердил он, а сам тер отвыкшие от яркого света глаза и медленно, нехотя приходил в себя, точно пробуждаясь от приятного сна.

Той весной Раде часто совершал тайные вылазки в страну дядиных книг и каждый раз возвращался, чувствуя себя преображенным и обогащенным. Мир вокруг него менялся, наполняясь новыми знакомыми. По вечерам, когда заросли ивняка окутывались сизой дымкой сумерек, мальчик чуть дыша наблюдал, как вдоль раскидистых ив неслышно движутся загадочные всадники, мечется страшная бабка-колдунья, преследуемая солдатом с длинной саблей и ранцем за плечами, как лукаво усмехается скрытый в ветвях могучего вяза бородатый старец.

Однажды, примчавшись с речки, вымокший под крупным, коротким дождем, Раде увидел в доме маленькую, злую, необычно одетую старуху. Растерянно суетились мать и неуклюжий усач-дядя, потчуя ее нехитрыми кушаньями, стоявшими на низком, покрытом пестрой скатертью столе.

Мальчик вздрогнул и остановился как вкопанный, забыв, где находится и откуда пришел. Догадка не заставила себя ждать: «Эта бабка из какой-то книги. Зачем она сюда явилась? Теперь наверняка случится что-нибудь плохое».

— Иди, дурачок, поцелуй тетку! — подтолкнула его мать, и Раде, растерянный, как на ходулях, двинулся к столу, медленно, нерешительно, будто его послали на тот свет.

Назавтра странная старуха, прихватив книги, укатила по дороге, петлявшей меж зеленых стен кустарника. Непонятная и надменная, какими, очевидно, и должны быть создания, приходящие из далекой неизвестности, не проронив ни слова, она безжалостно обобрала мальчишку и уехала в тряской повозке, даже ни разу не оглянувшись.

С тех пор старый чулан стал самым пустынным и тоскливым местом в мире. Заглянувшему тихим летним днем в узкое окно пареньку неприятно пахнуло в лицо пустотой и затхлостью. Один-одинешенек на этом свете, он поплелся в сад и улегся на землю возле поваленной изгороди под молодыми сливами, вокруг которых разрослись душистые ноготки. Вдали от чужих глаз он долго и безутешно плакал, стиснув в ладони несколько цветков. Между тем с севера, закрывая горизонт и гася краски, надвигались низкие, тяжелые облака; резко, как всегда перед дождем, пахли смятые ноготки. Засмотревшись на темно-синюю тучу, которую уже прочерчивали зигзаги молний, мальчик вслушивался в далекие глухие раскаты грома и, не вытирая слез, подставлял ветерку припухшее лицо. Ну и что! Пускай текут и высыхают слезы. Мир опустел. В нем не осталось ничего, кроме дальнего грома, детского горя и самого родного ему — грустного и резкого аромата ноготков, проникавшего глубоко в душу.

Он пришел в себя от близкого удара грома и крупных капель дождя, резко, наискось прошивавших редкие кроны слив. Вскочил почти обрадованно, освеженный холодящими струйками влаги, перепрыгнул через ограду и помчался по двору. Тяжелые капли гулко падали вокруг него и катились по земле, покрытые пленкой пыли. Недавняя боль ослабла, оставив в душе лишь осадок, но это уже не мешало мальчику. Исполненный радостного возбуждения, он смотрел, прижавшись носом к оконному стеклу, на серебристую завесу дождя, хлеставшего густую крону орехового дерева.

Скоро забывались большие и малые детские горести, но, когда бы он ни ощутил сильный аромат ноготков, он вспоминал отнятые строгой старухой книги, пустой чулан и прерывал на миг игру или начатую работу и задумчиво смотрел куда-то вдаль. А вдруг в один прекрасный день вернется злющая бабка и привезет ему книги или же чудес на этом свете не бывает?

В начальной школе мальчик получил новый букварь со слипшимися тонкими листами, но не обрадовался ему, как своим прежним книгам. Да и впрямь, эта неброская, чистенькая книжка стала непонятной причиной многих ученических бед и злоключений.

Уже в первый день, прежде чем раздать детям буквари, длинный учитель долго и строго рассказывал о том, как нужно его беречь, как следует обернуть в бумагу, осторожно листать и не загибать уголков, не чертить, не рисовать и так далее. В заключение он обратил особое внимание на то, что необходимо очень бережно обращаться с портретом короля, помещенным в самом начале книги.

Ученики принимали буквари со страхом, как особый вид наказания, даже не решались их раскрыть и посмотреть. А всего неделю спустя учитель застал Николу Лабуса, крупного смуглого парнишку, рисующим королю усы жирным синим карандашом. Возмущенный и растерянный учитель, пугая ребятню своим видом, тотчас позвал школьного служителя Джорджа, старого полуглухого личанина, и в его присутствии принялся отчитывать учеников. Их товарищ Никола Лабус (при этом он ткнул пальцем в сторону Николы, который растерянно и покорно стоял у доски) совершил преступление, оскорбив Его Величество и всю королевскую семью, за что ученика этого необходимо передать в жандармерию, а уж там пусть его судят.