Хочу «Оскар»! - Даниэла Стил

Таня задумалась: когда же Мэган сменит гнев на милость? Последние два месяца дочка злилась на нее, и Мэган до сих пор ничуть не смягчилась. Питер был уверен, что Мэган скоро успокоится, Таня же в этом сомневалась. Мэган способна была затаить обиду надолго, и, похоже, она решила выдержать характер. Если она считала, что ее предали, то не прощала этого никому. У Мэган был свой собственный этический кодекс, а кроме того, она привыкла, что мать всегда рядом и готова решить любую проблему. Неожиданная смена привычного порядка вещей стала для Мэган настоящим шоком, и она плохо его перенесла. Молли считала, что сестра ведет себя как избалованный ребенок. Но Таня чувствовала, что Мэган прячет под внешней враждебностью свой испуг и тоску, потому и прощала поведение дочери. С точки зрения Мэган, мать их всех предала, для нее не существовало полутонов – только черное и белое. Таня была готова к тому, что не скоро вернет себе доброе отношение дочери – если это вообще когда-нибудь произойдет.

Таня говорила с Питером по мобильному до тех пор, пока они не доехали до дома. На прощание Питер сказал, что целует Таню, пожелал спокойной ночи и отправился помогать девочкам нести их вещи. Он обещал позвонить ей с утра, а Таня собиралась позвонить позже и подробно рассказать ему, как пройдет первая встреча с продюсером. Она решила встать в половине седьмого и попросила дежурного разбудить ее. В половине второго Таня выключила свет и некоторое время лежала в темноте, пытаясь представить себе, что сейчас делают ее дети. Она была уверена, что девочки разошлись по спальням, а Питер отправился на кухню что-нибудь перекусить, прежде чем улечься спать. Тане вдруг до слез захотелось сейчас оказаться дома, рядом с мужем. Так было странно находиться в одиночестве здесь, в этой роскошной спальне бунгало номер два гостиницы «Беверли-Хиллз», в новенькой атласной ночной рубашке. Таня долго лежала без сна – ей никак не удавалось заснуть без объятий Питера. Они почти никогда не проводили ночей в разлуке, это случалось лишь тогда, когда Питер уезжал по делам фирмы. Но и тогда Таня иногда отправлялась с ним.

В конце концов к трем часам Таня уснула, так и не выключив телевизор, а в половине седьмого ее разбудил зазвонивший телефон. Спала Таня мало и чувствовала себя совершенно разбитой. Надо было побыстрее привести себя в порядок, чтобы быть в форме к моменту встречи. Встреча должна была состояться в «Поло Лаундж». Таня выбрала для этой встречи черные брюки и футболку, сандалии, а в последний момент, уже выходя из комнаты, прихватила еще джинсовую куртку. Таня оделась так, как могли одеться ее дочери, впрочем, так одевалась и она сама дома, в Россе. Интересно, а одобрили бы это ее девочки? Жаль, что она не может с ними посоветоваться. Хотя, что ей переживать, она не голливудская звезда, чтобы удивлять всех своими нарядами. Ее внешний вид вряд ли кого волнует. Ее дело – сценарий, значение имеет лишь то, насколько сценарий хорош, а Таня была уверена, что он очень даже неплох. Она положила распечатку в большую сумку от «Прада», а в последний момент надела в уши крохотные бриллиантовые сережки, которые Питер подарил ей на Рождество. Таня любила эти сережки и подумала, что в Лос-Анджелесе они будут вполне кстати, хотя в Россе она не стала бы их надевать на утреннюю деловую встречу. Войдя в зал ресторана, Таня тут же поняла, что правильно сделала, надев сережки. Без них она еще больше чувствовала бы себя провинциалкой, особенно на фоне сидящих в зале посетителей.

Ресторан был полон солидных мужчин и красивых женщин, среди них было и несколько знаменитостей. Ослепительные красавицы завтракали с подругами или небольшими компаниями. Мужчины тоже в основном сидели в обществе мужчин. Пар было немного, в основном мужчины с гораздо более молодыми спутницами. Таня заметила Шарон Осборн, завтракающую в тихом уголке с молодой женщиной. Обе были в дорогих нарядах, а на пальцах и в ушах у них поблескивали крупные бриллианты. Барбара Уолтерс сидела за столиком в компании трех мужчин. В зале главным образом были люди, имеющие отношение к индустрии развлечений. За большинством столиков явно происходили сугубо деловые встречи, и в зале отчетливо пахло деньгами и властью. «Поло Лаундж» выглядел очагом благополучия и успеха. Таня отчетливо почувствовала это и сразу ощутила себя нелепой и неуместной здесь в своем простеньком наряде. На Барбаре Уолтерс был бежевой льняной костюм от «Шанель» и жемчуга. Шарон Осборн была в черном платье с глубоким вырезом. Большинство присутствующих женщин явно претерпели косметические операции и побывали в руках лучших пластических хирургов, другие – они были в меньшинстве – могли служить рекламой коллагена и ботокса. Таня подумала, что здесь она, пожалуй, единственная, которая сохранила лицо, дарованное природой. Она снова напомнила себе, что она здесь не для того, чтобы демонстрировать себя, поэтому неважно, как выглядит. Но это все равно было обескураживающим ощущением – оказаться среди такого количества красивых, безукоризненных, холеных женщин. Таня отдавала себе отчет в том, что не в силах конкурировать с ними – не стоило даже и пытаться. Ей оставалось лишь одно: быть собой.

Таня сообщила метрдотелю, с кем она встречается, и он тут же провел ее к столику в углу. Таня узнала Дугласа Уэйна, а заметив его, узнала и Макса Блама, режиссера.

Макс и Дуглас встали, приветствуя Таню, когда она подошла к столику. Они были абсолютно не похожи друг на друга. Макс был низкорослым, полным, веселым и жизнерадостным. Ему было за шестьдесят, и за сорок лет в Голливуде он сделал блестящую карьеру. Макс был лишь немного выше Тани, и у него было лицо не то веселого монаха, не то сказочного эльфа. Он держался сердечно, дружелюбно и непринужденно. Одет он был простецки – кроссовки, джинсы и футболка. К Бламу идеально подходило определение уютный. Это был человек того типа, с которым хочется усесться рядом, взять за руку и рассказать о самом важном и сокровенном.

В его послужном списке было пять премий Американской киноакадемии. Таня совсем растерялась, когда Блам сказал, что для него будет честью работать с ней и что ему очень нравятся работы Тани. Таня вскоре убедилась, что Блам читал все, что она печатала в «Нью-йоркере», с самого начала. Он читал большую часть ее эссе и ее сборник рассказов и пересмотрел записи большинства ее мыльных опер. Он хотел знать как можно больше о ее работе, ее тематике, ее стиле, ее умении рассчитать время, ее чувстве юмора, ее понимании драматургии. И пока что, сказал Блам, ему понравилось все, что он увидел. Он не сомневался, что Дуглас был абсолютно прав, решив доверить этот сценарий ей. На его взгляд, это было отличной идеей – обратиться к ней. Дуглас согласно кивал.