Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова

Ник не знает, что сказать, стоит, словно нашкодивший школьник перед распекавшей его учительницей.

Люба тоже молчит. Молчание затянулось. И тут Николай прижимает ее к себе и шепчет на ушко:

– Нет. Всё не так, как ты говоришь.

– А как?

– Вот так…

Первый нежный поцелуй приходится в висок. А потом в щёки, закрытые глаза, кончик носа и, наконец-то, в губы. Нежно и томительно неторопливо. Он шепчет между поцелуями, как наговор, как заклинание: «Вот так… Вот так…» Вот так. И сопротивляться этой магии совершенно невозможно.

* * *

Он выложился на двести процентов. Прислушиваясь к каждому ее вздоху. Не сводя взгляда с лица. Замечая малейшую дрожь тела. Не позволяя себе, думая лишь о ней, только о ней. И отпустил себя ровно тогда, когда почувствовал, какая она мягкая и расслабленная в его руках. И не только в руках – там, где соединились их тела, она тоже перестала болезненно сжиматься, доверившись ему. И нет и следа слез на лице, и ее бедра так мягко подаются ему навстречу. Вот тогда он себя отпустил. Воздержание длиной в несколько месяцев, их с Любой два предыдущих раза, во время которых он только заводился как сумасшедший вхолостую… В общем, оргазм его накрыл как хорошая волна: ослепил и оглушил. Таких ярких и сильных ощущений он и припомнить не смог – потом, когда способность соображать вернулась. А сначала просто лежал рядом и дышал, как выброшенная на берег рыба. Было нереально хорошо, и в тот момент ничего не хотелось. Вообще. Но потом он всё же собрался с мыслями.

– Ты как?

– Нормально. – Она ответила ровно, глядя в потолок.

– Нормально и… – Ник поворачивается всем телом к ней, подперев голову рукой.

– И не больно. – Всё тот же взгляд в потолок.

– Не больно – и всё?

– Ну… – Она склоняет голову набок, прижимаясь к плечу щекой, будто с этой точки ракурс лучше. – В конце стало даже… немного приятно.

– Капец. – Он со стоном откидывается обратно на подушку. – Вот сейчас у меня образуется комплекс неполноценности размером с Гренландию!

– Почему?

Он все-таки умудрился оторвать ее от созерцания потолка.

– Потому что это самый большой в мире остров!

– Молодец! Садись, пять тебе по географии. А комплекс неполноценности-то тебе зачем?

– И без него бы прекрасно обошёлся.

– Ну и?..

– Я лежу в постели с самой красивой девушкой, которую только видел в своей жизни. У нас только что был секс. И единственное, что она почувствовала со мной – это «в конце стало немного приятно». Кто я после этого? Лузер!

– Ну, извини, – невесело усмехается Люба. – Что ж делать… если я такая… невосприимчивая. Фригидная, видимо, – блеснула она познаниями. – Не зря же до таких лет… хм… в девках засиделась.

– Люб, ты несёшь бред.

– Угу. А ты с Гренландией – образец адекватности.

Она снова переключает внимание на потолок.

Похоже, выбор у него очень простой. Или смириться с этим взглядом в потолок и «невосприимчивостью». Или попытаться шугануть своих тараканов. Ник вздохнул. Нет ничего труднее, чем бороться с собственными комплексами. Живучи, сволочи.

Глава седьмая,

посвящённая обоюдному сеансу психотерапии и его последствиям

Нет, он мог, в принципе. Когда опаздывал утром, мог за Варькой допить кофе из ее кружки. Или промокнуть лицо полотенцем, которым недавно пользовался после бритья отец. И даже особых неприятных ощущений не испытывал. Ведь это все-таки свои люди. Семья. Но в целом одного непреложного факта это не отменяло. Ник Самойлов был довольно брезглив. «Патологически брезглив», – утверждал отец. «Он просто очень чистоплотный мальчик», – так пыталась оправдать его мать. Они оба были правы. Ник действительно очень щепетильно относился к вопросу гигиены. В первую очередь, своей собственной. А что касается других… Он и в самом деле брезглив, что уж тут поделаешь. Причём на работе это никак не сказывалось. Во-первых, там строгие санитарные нормы. А во-вторых… Это же дети, и они имеют право, и они, в конце концов, болеют, и именно поэтому… С взрослыми всё обстояло иначе.

Такая классная штука, как секс, заставила его пересмотреть свои гигиенические требования к другим. Пришлось, потому что секс – слишком хорошая вещь, чтобы отказываться от нее из-за каких-то внутренних заморочек. Но некоторые табу у него укоренились под черепной коробкой прочно. Ему нравились поцелуи. Ему нравилась женская грудь – он вообще в девушках больше всего ценил именно красивую грудь и с удовольствием отдавал ей должное, если она того стоила – руками и даже губами и языком. Но к области женских… как он сам тогда сказал Любе, «хм… гениталий» он предпочитал прикасаться исключительно предназначенной для этого частью собственного тела. Непременно облачённой в средство защиты. Только так. Глубокий петтинг и оральный секс были его персональными табу. Он просто не мог. Знал это точно – что не сможет прикоснуться к другому человеку… к девушке… там. Ртом. Губами, языком – точно не сможет. Потому что он патологический, видимо, отец прав. Впрочем, ради справедливости стоит сказать, что сам он с удовольствием отдавался в умелые и ласковые женские руки и губы. Не настаивал, но если партнёрша хочет, то почему нет? Но сам… Нет. Нет. Нет! Намёки игнорировал, на прямые просьбы отвечал решительным отказом. Обычно особых обид и недопонимания это не вызывало. А вот сейчас… сейчас, похоже, он просто обязан сделать это.

– Ник, у тебя такое выражение лица… Ты теорему Ферма в уме решаешь? Или просто в туалет хочешь, но стесняешься сказать?

– Я не из стеснительных, – буркнул он. – И в туалет не хочу.

– А что тогда?

– Поцеловать тебя хочу.

– Слушай… – начала она нерешительно. – Я больше не хочу. Сегодня. Правда. Не принимай на свой счёт, но…

– Помолчи, а? Пожалуйста… – Он легко прихватил зубами ее нижнюю губу. – Помолчи.

Он собирался с духом долго. Потом вдруг вспомнил, что уже трогал ее там. В первый раз. Но тогда он просто обязан был… хоть как-то ее подготовить. Растянуть. И сделал это, даже не раздумывая. Ник вздрогнул от этого воспоминания. А ведь неприятно не было! Совсем. Даже, скорее, наоборот.

Его рука двинулась от груди, которую он только что с искренним удовольствием ласкал под аккомпанемент ее стонов, вниз по животу. Пальцы замерли все-таки, у самого начала тонкой полоски волос. Но потом… он всё же решился.

– Ник, не надо. – Голос у Любы жалобный. – Пожалуйста, не надо…

Нет, мало того, что ему приходится с собой бороться, так и она ему еще сопротивляется!