Обиженная - Александр Варго

Сергей платить не стал. Да и не было у него, если честно, таких денег. Он попытался скрыться, но его перехватили на автовокзале. Следствие и суд слились в один непрекращающийся унизительный процесс, результатом которого стал приговор: шесть лет.

Мать предлагала Сергею продать драгоценности во время следствия, чтобы откупиться, но он не захотел, надеясь, что все образуется. Но ничего не образовалось, и в итоге эти деньги пошли Иванычу, этому жирному, ненасытному козлу в погонах.

Парадокс, но он почти не испытывал ненависти к Инне, хотя и дал сам себе клятву навестить ее, когда освободится. Он не держал зла ни на следователя, ни на судью, так как понимал, что все они завязаны одним узелком. Куда больше у него было вопросов к…

Галя тем временем катал из кусочка фольги тоненькую трубочку. Когда все было готово, Вика протянул ему шматок ваты — удалось стырить из «скатки»[23] Хомута, пока все дрыхли. Этим кусочком ваты Галя бережно «окольцевал» получившуюся трубочку, после чего занялся приготовлением факела.

— Лук пока нашинкуй, — шепотом сказал он Вике, и тот принялся чистить луковицу.

Галя свернул газету в трубку, после чего сверху обернул одним слоем рваного полиэтилена — тоже очень ценная вещь в местах не столь отдаленных.

— Готово?

— А если «пупкарь» заметет?

— Они сейчас бухие, им не до нас.

— Тогда вперед, — скомандовал Вика.

Он подполз на карачках к Сергею, который продолжал лежать в беспамятстве, что-то бормоча, и поправил «шлемку», стоявшую под его разрезанной рукой. Дырку в центре «шлемки» он предусмотрительно заткнул деревянной пробкой, которую выточил из деревяшки еще в предыдущей хате. Затем, когда «шлемка» наполнилась по самые края, Вика, отстранив руку Сергея, высыпал в еще дымящуюся кровь из «тромбона»[24] крупно нарезанный лук.

Галя тем временем загнул концы на трубочке из фольги и точным движением вогнал ее в розетку. Послышался слабый треск, по фольге оранжевой нитью пробежал электрический разряд, заставив вспыхнуть крошечным вулканом «колечко» ваты. Галя торопливо поднес свернутую газету к огоньку и удовлетворенно хрюкнул, когда его «факел» разгорелся. С плавящегося полиэтилена, рассекая затхлый тюремный воздух, сразу закапали раскаленные «слезы», оставляя за собой дымящиеся следы. Они были похожи на крошечные комочки остывающей лавы.

— Давай «шлемку», — возбужденно сказал Галя.

— Смотри, пробку не сожги, — озабоченно произнес Вика. — У меня другой нету. Сожгешь — будешь своим пальцем или «балабасом» дырку закрывать…

— Не ссы и заткнись. Лучше давай мешай, а то прилипнет.

Пока Галя водил вокруг дна «шлемки» импровизированным факелом, Вика принялся помешивать черенком «весла» кровь с луком, отчего по камере через некоторое время поплыл характерный запах жареного. Вика сглотнул подступившую слюну.

— Чуть было не потеряла… еще чуть-чуть… и было бы поздно, — шептала Ксения. Она семенила по снегу в своих разваливающихся тапочках, с трудом удерживая равновесие, поскольку еще не до конца отошла от обморока. Одной рукой она поддерживала ящик с пожертвованиями, другой крепко сжимала кожаный мешочек.

— На этот раз я найду прочнее веревку. О да, будь уверена, — нараспев проговорила старуха. Ее пальцы сжались с такой силой, что костяшки пронзила боль. А может, не веревку, а проволоку?! — Судьба дарует нам желаемое тогда, когда мы уже научились без него обходиться, — пробормотала она.

У этой девочки, что была в доме, проблемы. Она сразу это поняла, хотя видела ее лишь доли секунды. И Ксения не могла допустить, чтобы этот дом постигла участь ее семьи. Пусть эта странная девочка и ее семья сами решают свои неурядицы. А ОНА останется с нею. До самой смерти. Вот только вместо веревки она возьмет крепкий кожаный поводок для собак. И уж тогда точно ОНА не потеряется…

Ксения вспомнила табличку на доме, и страх вновь разлился внутри нее ядовитой жижей. Это ведь раньше был ЕЕ дом. И не узнать его не могла, даже ночью, зимой. Но ведь когда она обходила другие дома, то почему-то не узнала его. Теперь поняла почему. ОНА хотела вернуться домой, там, где все и началось, и руками Ксении чуть было не довела свой замысел до конца.

Странно, но сейчас ОНА вела себя на удивление тихо. В памяти Ксении еще не стерлись события тех лет, когда все только началось. Только ее каждодневные молитвы смогли усмирить эту нечисть. Сейчас ОНА редко давала о себе знать, но иногда неожиданно ночью мешочек начинал вибрировать, издавая странное похрустывание, словно кто-то медленно ступал тяжелыми ботинками по пожухлой листве… Сквозь микроскопические поры старой кожи начинал куриться красноватый дымок, а мешочек нагревался до такой степени, что оставлял на костлявом запястье Ксении глубокие ожоги, которые не заживали месяцами. При этом на самом мешке никаких следов не оставалось. Ксения покорно обкладывала раны на руках травами и тихо молилась, и ОНА на время замирала, словно погружаясь в глубокую спячку.

Когда пожилая женщина дошла до церкви, было уже полпервого ночи. Она закрыла за собой ржавые ворота, изрядно повозившись при этом — замок промерз так, что ключ едва поворачивался. Ксения прошла в обветшалую каморку, где хранилась утварь для обслуживания территории — лопаты, ведра, метлы и все остальное. Это был ее дом.

— Во славу Господа… — пробормотала она, быстро перекрестившись.

Святой отец Кирилл, добрейшей души человек, приютил ее, когда узнал, что ей негде жить. Взамен Ксения делала всю черную работу в церкви, довольствуясь лишь кровом над головой и скудным питанием, которым ее частенько обеспечивал батюшка. Правда, случалось, что есть и вовсе было нечего, но она терпела все с присущей юродивым молчаливой покорностью.

Маленькая комнатушка, служившая старухе жильем, была сплошь увешана иконами. Ксения присела на колченогую табуретку перевести дух. ОНА молчала.

Какое-то время юродивая безмолвно взирала на мешочек. Он постепенно оттаивал, изморозь превратилась в капельки влаги, блестевшие при тусклом освещении. Ксения протянула руку и поднесла мешочек к уху. Что-то показалось ей подозрительным, и ее глаза расширились. Кажется, ОНА раньше была тяжелее… Как же она сразу не заметила этого?

— Господи Иисусе, — охнула Ксения и принялась судорожно расшнуровывать мешочек. — Господи, только не это!..

Окоченевшие, измученные артритом пальцы задубели от мороза и не слушались, но старуха была упряма и, наконец справившись с узелками, расшнуровала мешочек. На ее высохшую ладонь вывалилась… пепельница. Тяжелая, граненая пепельница из темного стекла с отбитым краешком.

— Пресвятая Богородица… Спаси и сохрани…

Спазмы скрутили ее желудок, легкие расширились, не давая возможности глотнуть воздуха, и ее лицо стало землистого цвета.

Как такое могло случиться?!!

Старуха заголосила, раскачиваясь из стороны в сторону, и ее страшный крик растворился в завываниях колючего ветра.

— Избави меня, господи, от обольщения богомерзкого и злохитрого антихриста… — заговорила она, перекрестившись. Нужно что-то делать, криком делу не поможешь. Едва сдерживая стон, Ксения поднялась и вышла наружу. Мороз крепчал, прозрачный воздух звенел в ночной тишине, мерцающие звезды были похожи на бриллианты, которые кто-то небрежно бросил на черное бархатистое платье.

Она должна вернуться и забрать то, что было в мешке.

— …и укрой меня от сетей его в сокровенной пустыне Твоего спасения…

Ксения из последних сил побежала обратно. К тому самому дому с табличкой «Лесная, 27».

Встреча Нового года напоминала обычный ужин. Алла почти не выходила из своей комнаты, и они сидели втроем — Андрей, Елизавета Ивановна и Вера. Разговор между бывшими супругами тоже не клеился — общие темы закончились, едва начавшись, а откровенничать со своей экс-женой у Белова желания не было. Бедная Елизавета Ивановна пыталась, как могла, внести какую-то яркость и свежесть в новогодний вечер, но в конце концов убедилась, что это бессмысленно. Вера, как только на столе появилось шампанское, мигом потеряла интерес ко всему остальному и только и делала, что подливала сама себе. Андрей махнул на это рукой — мол, сам виноват, что согласился на ее приезд, чего уж теперь.

В гостиную заглянула Алла. Зевая, поправила съехавшую бандану.

— Я ложусь спать, — сказала она.

— Ты не хочешь заглянуть под елку? — спросила Елизавета Ивановна. — Наверное, пока ты была у себя, Дед Мороз уже успел принести для тебя подарки!

Глаза девочки на мгновение вспыхнули — еще слишком сильны были впечатления от увиденного накануне сна.

— Хорошо, я посмотрю, — послушно сказала она и вышла в холл, где стояла елка. Это была настоящая лесная красавица, источавшая до одури свежий аромат зимнего леса. Мигая разноцветными лампочками, елка словно улыбалась Алле, приглашая девочку наконец-то увидеть, что для нее приготовлено на новогодний праздник.