Обиженная - Александр Варго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не представляю, что переживают родители, — продолжала причитать Елизавета Ивановна. — Боже, куда мы катимся?
Она собиралась что-то еще сказать, но ее опередил зазвонивший телефон. Андрей сначала устремил взор в сторону доносящихся трелей, затем удивленно поглядел на часы:
— Интересно, кто это?
Елизавета Ивановна пожала плечами.
— Слушаю, — взял трубку Андрей.
— Белов… Это ты? — услышал он заплетающийся голос на другом конце провода.
Андрея всего передернуло. Звонила Вера.
— Привет. Что-то случилось? — сухо поинтересовался он у бывшей жены.
В трубке засмеялись.
— Ой, Андрюшка, ты не изменился. Адвокатишка, блин…
— Ты пьяна?
— Только бутылочку пива выпила, честное слово!
— Что тебе нужно? — теряя терпение, спросил Андрей.
— Где Алла? — закончив веселиться, полюбопытствовала Вера.
— Ты на часы смотрела?
— Нету их у меня, Андрюшка. Вчера поскользнулась и разбила.
— Она спит.
В трубке всхлипнули, потом Андрей услышал:
— На Новый год хочу к вам приехать.
— Нет, — отрезал Андрей.
— Ну, пожалуйста, — взмолилась Вера.
— Тебе не стоит здесь появляться.
— Ой ли, Андрюша? — Голос Веры стал враждебным. — А кто мне говорил, что при разводе… ик! Я имею право видеться с ней, а?!
Андрей с силой выпустил через сжатые зубы воздух. Она права. И хотя он мог раз и навсегда избавить себя и своих родных от визитов этой женщины, он не станет этого делать.
— Андрюша… Пожалуйста. Я и вправду очень по ней скучаю, — голос Веры задрожал.
— Хорошо. Только одно условие.
— Ну? — насторожилась Вера, сразу перестав всхлипывать.
— Приедешь пьяная — тут же уедешь обратно. Если тебя нужно будет встретить, позвони заранее. Ждем 31-го, утром поедешь обратно.
— А почему нельзя на недельку остаться?
— Ты слышала, — жестко повторил Андрей и, не слушая прощальных слов, положил трубку.
— Вот уж не ожидал, — пробормотал он, вернулся на кухню и сообщил о звонке матери.
— Может, оно и к лучшему, — сказала Елизавета Ивановна. — Да и Алюша, поди, соскучилась. Не верю я, что она мать забыла.
* * *— Мне сказали, что ты хотел мне сообщить что-то важное, — с одышкой проговорил тучный мужчина. Он был таких необъятных размеров, что казалось, будто в кресло он сел не самостоятельно, а туда его с силой втиснули, словно подушку в тесную наволочку. Только вместо наволочки на нем был китель с полковничьими погонами.
— Я хотел уточнить, как так получилось, что о моих делах теперь знает вся зона? — спросил Сергей.
И хотя он чувствовал себя неуютно в этом кабинете, сплошь завешанном охотничьими трофеями и сувенирными ножами, изнутри его распирала обида и злоба. Этот жирный хряк, Василий Иванович, по случайному совпадению оказавшийся тезкой легендарного комдива Чапаева, сидел, развалившись в кресле, и нагло ему улыбался, отчего Сергей с большим удовольствием заехал бы ему по физиономии.
— У тебя появились проблемы? — осведомился начальник колонии.
— Пока нет, но они обязательно появятся. Василий Иванович, не мне вам рассказывать, что делают с насильниками в местах лишения свободы.
— Ты ж говорил, что этого не было? — прищурился полковник.
— А вы считаете, мне поверят? — возмутился Сергей.
Василий Иванович заерзал, скрипя новехонькой кожаной обивкой.
— Что ты от меня хочешь? — раздраженно поинтересовался он.
«Поменяться с тобой местами хоть на пару дней, вот что я хочу!» — мысленно проговорил Сергей. Вслух же сказал:
— Если мне не изменяет память, у нас с вами был уговор.
— Какой уговор? — оживился полковник.
Сергей растерялся. Он вдруг подумал, что все козыри у этого толстяка — действительно, что он может ему предъявить? Особенно принимая во внимание социальные ступеньки, на которых они стоят?
Словно читая мысли заключенного, Василий Иванович зевнул и сказал:
— Римакин, я с тобой контракты не подписывал. И расписок не писал. Скажи спасибо, что до конца срока девственником проходил. Потерпи уж как-нибудь.
— Но постойте…
— Нет, это ты слушай, — остановил его полковник. — Кто мог предположить, что этот ваш Петруха все знает? Сам в курсе, как новости по колониям разносятся! Хочешь, честно? Я вообще считал, что тебя на следующий день вычислят. Но коль такое дело… я уже ничего сделать не могу. «Одиночек» у меня свободных нет, в УДО[12] тоже смысла нет — тебе через месяц откидываться.
— Через полтора, — поправил его Сергей, но Василий Иванович равнодушно махнул рукой.
— Ну, полтора. Какая разница?
— Для меня есть разница, — процедил Сергей. — Для меня каждая секунда здесь — офигенная разница.
— Римакин, ты дурак, что ли? — добродушно усмехнулся полковник. — Тебе что, персональную охрану приставить? Или амбарный замок на задницу повесить?
— Вам мало того, что я заплатил?
Василий Иванович окинул зэка изучающим взглядом:
— Знаешь, Римакин, есть такое выражение: «форс-мажор»? Так вот у нас с тобой именно тот случай. Но…
Полковник наклонился над столом, накрыв своей мясистой грудью разложенные бумаги.
— У тебя ведь двушка?
— То есть? — не понял сразу Сергей.
— Хата твоя? — сердясь на несообразительность заключенного, пояснил толстяк. — Ну?
— И что?
— Доверенность на одного человека подпишешь, тогда что-нибудь придумаем, — понизил голос Василий Иванович. — Разменяешь на комнату в коммуналке, не на улицу же тебя выкидывать. А все, что останется, — на нужды нашего учреждения…
— Нет, — твердо сказал Сергей.
Брови полковника превратились в «домик».
— Нет?
— Жирновато будет, гражданин начальник.
Василий Иванович развел руками:
— Римакин, это твое право как гражданина России. Свободен.
— Но послушайте! Это же беспредел!
— Иди вон. Я предложил, ты отказался. Все, вали отсюда, я очень занят.
Он поднял трубку и нажал кнопку, приказав:
— Микулин, забирайте этого…
Через несколько секунд Сергея, растерянно-опустошенного, конвой вывел из кабинета.
А вечером этого же дня произошел разбор полетов.
Для этого Митя Ростовский даже слез со своего шконаря. Зяба поддерживал старого зэка, но тот кашлял и кашлял, не в силах остановиться. Наконец приступ немного уменьшился, и старик промолвил:
— Такие дела, Сергуня. Смотрящий поручил провести разбор по твоей теме.
Разбор оказался на удивление коротким. Претензии, точнее, предъявы к Сергею оказались те же — утаил истинную статью по своей «делюге». Раз утаил, значит, было чего утаивать. Правильный пацан всегда скажет, если его по беспределу под статью подвели, даже под «лохматый сейф», и если в этом потом разберутся, ничего ему не будет. Если было чего утаивать — значит, и взаправду насильничал. Раз насильничал — значит, виновен. Виновен — должен быть «опущенным». Таковы законы. И никаких поблажек, сочувствия и прочих соплей. Плюс ко всему придется держать ответ перед Зябой и Хомутом за то, что драку затеял. Все возражения Сергея в расчет приняты не были.
— Тому, кто подойдет ко мне «опустить», я перегрызу горло, — спокойно сказал он, когда «прения» были закончены.
Митя Ростовский ухмыльнулся:
— Куда ж ты денешься? Кстати, как тебя называть-то прикажешь? Предлагаю Дуней.
— Можно Светой, — предложил Зяба и ощерил свои поломанные зубы в ухмылке.
Сергей отошел к стенке, приготовившись к драке. Между тем Хомут взял со стола миску Сергея и точным ударом гвоздя проделал в ней дырку[13].
— Про «весло»[14] не забудь, — напомнил ему Митя Ростовский и, взглянув на Сергея, покачал головой. — Балда. Разве ж обязательно твой гудок[15] расковыривать? Да тебя ночью Галя погладит, и ты «зашкваренный».
— Убью, — бросил Сергей, и смотрящий согласно закивал, будто имел дело с несмышленым ребенком.
— Ну, попробуй силы. Все равно «зашкваренным» останешься. Итак, объявляю. Отныне к нему, — он указал на сжавшегося в комок Сергея, — прикасаться можно «балабасом»[16] или ногами, если ерепениться начнет. Трапезничать с нами он теперь не вправе. И трогать наши вещи тоже. Забирай свои тряпки со шконаря и вали к Галке, он по тебе уже скучает. Зяба, Хомут, можете спросить с него за то, что на вас кидался.
После этого Сергея избили. Он пытался сопротивляться, дрался, орал, звал на помощь, но все было бесполезно. С распухшей губой и тремя выбитыми зубами он стоял на коленях и тряс головой, как мокрая собака. Его тошнило, ребра ныли, череп трещал, но всю эту боль вытесняло осознание поражения. Все, он проиграл.
На четвереньках Сергей добрался до своей шконки, но туда его не пустили. Дрожащей рукой он нащупал свое полотенце и стал вытирать кровь с лица. Гогот Зябы заставил его вздрогнуть. Неужели снова бить будут?!