Клинический случай - Карл Хайасен

Блокнота я не достаю: сержант Уимс ни слова больше не вымолвит, если увидит, что я записываю. Копы везде одинаковы.

– А как же мой брат? – спрашивает Дженет сквозь ком жвачки. – Вот дерьмо, только не говорите мне, что вы засунули его в ящик с рыбой. – Она сняла очки и панамку, но обрезанные джинсы игнорировать трудно, хотя Уимс старается. Он переводит взгляд на папку.

– В случае с мистером Стомарти нам удалось довольно быстро достать тело и перевезти сюда, в Нассау. Но дело в том, – говорит он, – что мы были стеснены в средствах. В тот день, когда с вашим братом произошло несчастье, во Фрипорте произошла ужасная авария. Водный мотоцикл врезался в лодку – два туриста погибли. И наш ведущий патологоанатом немедленно был направлен туда.

– Так кто же работал над моим братом? – спрашивает Дженет.

– Доктор Сойер. Уинстон Сойер. Очень образованный человек.

– Можно нам с ним поговорить? – встреваю я.

– Разумеется. Если он согласится. – Тон сержанта призван напомнить мне, что иностранные журналисты в Нассау не пользуются ни малейшим влиянием. И доктор Сойер вправе послать меня ко всем чертям.

Тут Дженет подает голос:

– Можно мне получить копию полицейского рапорта?

Она все-таки вспомнила, слава богу.

И вот тут сержант Уимс занервничал. Он начинает ерзать на стуле, как будто у него еж в заднице.

– Ну, мне сначала надо…

– Это же мой брат, в конце концов, – обрывает его Дженет. – В посольстве сказали, что я имею право.

Прекрасно. Не зря мы репетировали. Разумеется, ни в каком посольстве мы не были.

– Конечно, конечно. – Уимс в спешке начинает перечитывать отчет, как будто собирается вычеркнуть половину по пути к ксероксу. Он медленно встает из-за стола (все еще читая) и говорит: – Сейчас вернусь, мисс Траш. Одну минуту.

Как только он уходит, я победно подмигиваю Дженет.

Молодой сержант возвращается, она забирает у него отчет и пробегает глазами. Мы с Уимсом храним неловкое молчание. Затем Дженет складывает документ и сует в сумку. Вся в слезах, она встает и просит ее извинить. Это не притворство.

Я жду пару секунд, потом говорю Уимсу:

– Ей нелегко с этим смириться.

– Да, понимаю.

– Вы уверены, что это был несчастный случай?

Он убежденно кивает:

– У нас есть показания обоих свидетелей, миссис Стомарти и мистера Бёрнса, если я правильно запомнил имена. Детали сошлись, – говорит Уимс. – Боюсь, ее брат потерял ориентацию на глубине и не смог вернуться на яхту. Такое случается даже с опытными дайверами, поверьте мне. Если бы вы знали, как часто это происходит…

– А вам не показалось странным, что мистер Стомарти не бросил свой акваланг и не попытался всплыть на поверхность?

Уимс откидывается на спинку стула и цедит сквозь зубы:

– Признаться, нет, мистер Таггер. Некоторые люди ждут до последнего. Другие впадают в панику. Такие трагедии происходят из-за помутнения рассудка.

Неожиданно резкий тон сержанта говорит о том, что он от меня уже устал.

Я встаю и благодарю его за то, что он любезно уделил нам время.

– Кстати, а кто допрашивал миссис Стомарти?

– Я.

– На яхте?

– Да, но позже. Когда они уже пришвартовались в Чаб-Кэй.

– А она не говорила ничего такого про свое дурное предчувствие в то утро? Или про то, что она умоляла мужа не нырять к обломкам самолета?

Уимс скептически качает головой:

– Нет, не говорила. Я бы наверняка запомнил.

– А она не упоминала, что мистер Стомарти неважно себя чувствовал?

Уимс заинтригован:

– В каком смысле неважно?

– Пищевое отравление, – поясняю я. – Отравился рыбной похлебкой.

Уимс фыркает от смеха и встает:

– Нет, мистер Таггер. Откуда вы это взяли?

– Почему вы смеетесь?

– Именно это ела миссис Стомарти, когда я задавал ей вопросы на яхте, – говорит он. – Рыбную похлебку. Она даже мне предложила тарелочку.

Доктор Сойер согласился принять нас через два часа, и чтобы убить время, мы с Дженет заказываем коктейли с ромом и рыбные сэндвичи в уличном кафе в квартале от Бэй-стрит. Как-то само собой разговор переходит на тему смерти, и оказывается, что на сей счет у нас абсолютно разные философии. Дженет говорит, что верит в реинкарнацию и именно это помогло ей не сломаться после смерти Джимми. Если в двух словах, она считает, что ее брат вернется в этот мир в обличье дельфина или, возможно, Лабрадора.

Я же, в свою очередь, верю, что смерть – это конец пути. Никуда от нее не деться, она едет с тобой в одном поезде.

– А жизнь после смерти? – вопрошает Дженет.

– Не жди от меня откровений! – говорю я. – Хотя…

– Ты веришь в рай?

– Если судить по тому, что я о нем читал, скука там просто смертная. Честно говоря, твоя идея с реинкарнацией мне куда больше нравится. Только один минус – с моим везением я в следующей жизни буду Ширли Маклейн.[42]

– Не смейся.

– Или кефалью.

– Это еще что? – спрашивает она.

– Рыбка, чей смысл жизни заключается в том, чтобы стать кормом более крупной и голодной рыбины.

– Джек, ты не понимаешь. Как мне объяснили, не важно, что с тобой произойдет на земле, главное – твоя душа остается целой и невредимой. Будь ты хоть рыбой, хоть бабочкой.

Я возмущенно хрумкаю огурцом.

– Вот, скажем, я превращусь в омара…

– Давай не будем больше говорить об этом.

– И в день открытия сезона охоты на омаров какой-нибудь ныряльщик, пуская пузыри, наколет меня на гарпун. Ты хочешь сказать, я ничего не почувствую? Даже если мою вкусную красную задницу положат в кипящую кастрюлю, моя душа будет в полном порядке? Ты по-честному так считаешь?

– Принесите счет, пожалуйста.

Доктору Уинстону Сойеру восемьдесят семь лет – столько же было Жаку-Иву Кусто, когда он умер.

– Я пгинял больше новогожденных, чем любой дгугой вгач на Багамах, – заявляет он нам с порога.

Мы с Дженет были готовы к этой новости: приемная ломилась от беременных женщин.

– Мы здесь по поводу моего брата, – говорит Дженет.

– А, – кивает доктор Сойер. И продолжает кивать: – Ну да, ну да.

Дженет беспомощно смотрит на меня. Я стараюсь запомнить каждую деталь этой сцены на тот случай, если мне придется об этом писать.

– Американец, который умер во время погружения, – напоминаю я доктору Сойеру, – на прошлой неделе в Чаб-Кэй.

– А, – приветливо улыбается доктор. У него потрясающие зубы – ровные и ослепительно белые.

– Возможно, нам нужен другой доктор Сойер, – говорю я.

– Понимаю ваше замешательство, – говорит он, – но я завегяю вас, что я весьма компетентный вгач, весьма компетентный. Иногда полиция пгосит меня им помочь, я ведь уже говорил, что у меня за плечами годы, годы пгактики.

Я спрашиваю, почему на теле брата Дженет не было швов.

– Швов? – сонно моргает доктор.

– Ну да, швов, которые обычно остаются после вскрытия, – подсказываю я. – Которыми зашивают грудную клетку.

Дженет вздыхает. Краска сходит с ее лица. Она достает изо рта жвачку и кидает ее в мусорное ведро.

Доктор Уинстон Сойер поднимает вверх костлявый палец цвета тикового дерева:

– Вы говогите «вскгытие», что ж, должен вам сказать, сэг, – и вам, мадам, – что во вскгытии не было надобности. Поэтому нет и швов! Полицейские попгосили меня, как они иногда пгосят в подобных случаях, ведь у меня за плечами годы, годы пгактики…

Голос доктора затихает; он сгибает и разгибает поднятый палец.

– Продолжайте, – прошу я. – Вас попросила полиция…

Доктор Сойер вздергивает подбородок:

– Да-да. Меня попгосили осмотгеть тело, я осмотгел и констатиговал смегть в гезультате несчастного случая. На основании, как я уже сказал, посмегтного осмотга тела.

– То есть вы просто осмотрели тело? – Я достаю свой блокнот и снимаю колпачок с ручки. Слава богу, доктор Сойер этого не замечает.

– Понимаете, я не газ и не два видел утопленников за все эти годы, годы пгактики… Это была пгосто фогмальность, – говорит он, обращаясь к Дженет. – Хотя, газумеется, такая тгагедия – это не пгосто фогмальность, мадам. Но с медицинской точки згения, вы понимаете, это был пгостой случай. Здесь, на Багамах, мы пгивыкли к утопленникам, пгивыкли. К сожалению.

Дженет робко спрашивает:

– А как выглядел Джимми?

Доктор Сойер беспомощно покашливает. Он опускает палец, которым до этого потрясал, словно проповедник с кафедры.

– Я хочу сказать, вы видели синяки? Какие-нибудь… вы понимаете… Джек, как это называется?

– Следы насилия?

– Ага. Какие-нибудь следы насилия?

– Нет, – отвечает доктор. – Ни цагапины, мадам, уж повегьте моему слову. Ваш бгат утонул. Не было смысла его гезать – бог ты мой, не было никакой надобности во вскгытии.

– И вы не заметили ничего необычного? – переспрашиваю я. – Вы хотя бы водолазный костюм с него сняли?