Клинический случай - Карл Хайасен

Поэтому я нарочно показываю, насколько мне плевать. Лично мне от смерти Макартура Полка ни горячо, ни холодно, nada.[28]Я мог бы часок поколдовать над своими вырезками и состряпать некролог, который был бы и остроумным, и красочным, и пикантным – жемчужиной в своем роде. И он бы хранился у меня в компьютере вплоть до того момента, когда старикан наконец протянет ноги; в этот день я бы торжественно отправил его по электронной почте тому журналисту, которому поручат его освежить. Именно его подпись появится под некрологом, опубликованным на первой полосе. А в самом низу, курсивом и в скобках, меня, возможно, укажут в числе тех, кто оказался «при участии» в создании статьи.

Так уж у нас тут заведено. Как только появляется шанс, что статья пойдет на первую полосу, материал у меня отбирают. И все равно я ни разу не счел за труд напечатать свою собственную подпись жирным шрифтом:

Чтобы стереть мое имя из статьи, Эмме сначала придется выделить его в тексте. Мне нравится думать, что эта рутинная операция наполняет ее душу стыдом, но кто знает.

Ей даны четкие указания. Она знает про мой конфликт с Рэйсом Мэггадом III; все в газете знают.

То, что я все никак не увольняюсь, должно быть, раздражает Эмму – за исключением, конечно, тех редких дней, когда ей требуется первоклассный автор некрологов, как в случае с Макартуром Полком. Одна жалкая ошибка, одна опечатка, одна корявая фраза – и прощай Эммина карьера; так, по крайней мере, она думает. Она как-то поделилась со мной, что Старина Полк – это что-то вроде бога. Он и есть газета.

И все равно в приступе жадности продал ее язычникам с Уолл-стрит, напомнил я Эмме. Она поежилась и приложила палец к губам.

Каждое утро она спрашивает меня, как там некролог старикана, и каждое утро я отвечаю, что еще не начинал – и она, естественно, бесится. Сегодня я еще даже не успел вылезти из кровати, а телефон уже трезвонит.

– Джек, это Эмма.

– Доброе утро, солнце мое.

– Мистеру Полку стало хуже, – информирует она.

– Мне тоже. Надо же, какое совпадение.

– Я не шучу.

– Я тоже. Я подхватил какой-то желудочный вирус, – говорю я, – и боюсь, не смогу сегодня прийти.

Долгая пауза – Эмма пытается совладать с охватившими ее противоречивыми чувствами. Она, конечно, рада насладиться мирным – вследствие моего отсутствия – утром, но я ей нужен.

– Ты вызывал врача? – спрашивает она.

– Вызову, как только выну голову из унитаза. Обещаю.

Отвратительная картина заставляет Эмму замолчать еще на некоторое время.

– Я тебе перезвоню, – говорю я.

– Джек, подожди.

Тут я издаю стон, достойный жертвы дизентерии в запущенной форме.

– Они там в «Милосердии» подключили Старину Полка к аппарату, – лепечет Эмма. – Они говорят, сердце и легкие могут отказать в любой момент.

– К какому аппарату?

– Господи боже мой, откуда я-то знаю?

– Эмма, сколько ему уже? Девяносто пять, девяносто шесть? – Я представляю, как она кипит от негодования: думает, я даже не в курсе, сколько лет старику.

Она сухо роняет:

– Восемьдесят восемь.

Столько же было Орвиллу Реденбахеру,[29] когда он умер!

– А сколько очередной миссис Полк? – спрашиваю я. – Тридцать шесть, если не ошибаюсь?

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что старик не помрет в «Милосердии» с трубкой в члене. Он умрет дома, в постели, с блаженной ухмылкой на лице и банкой «виагры» на тумбочке. Поверь мне.

На это Эмма холодно заявляет:

– Похоже, ты не так уж и болен, Джек.

– Да если бы ты только знала, как мне паршиво! Но лучше я избавлю тебя от ужасных подробностей.

– Ты появишься на работе завтра?

– Не рассчитывай на это, – советую я. – Все, меня ждет фаянсовый друг!

Церковь Св. Стефана – это ультрамодное здание на берегу океана. Я приезжаю заранее, вхожу внутрь и сажусь на скамью у двери. В первом ряду я замечаю белокурую голову – либо это Клио Рио, либо Джонни Уинтер[30] в женском платье. А в центре помоста на покрытом бархатом столе возвышается красный «стратокастер» и небольшая бронзовая урна.

Я насчитываю пять телеканалов, в том числе «Ви-эйч-1»; телевизионщики бесцельно слоняются меж исповедален. Это самое разношерстное сборище скорбящих, которое мне доводилось видеть: обожженные солнцем портовые крысы и матерые морские волки; бледные, утыканные пирсингом любители ночной жизни, слишком молодые, чтобы быть фанатами «Блудливых Юнцов»; лохматые седеющие рокеры, осколки доисторических групп, таких как «Стикс» или «Супертрэмп»;[31] никому не известные, слегка обдолбанные студийные музыканты в черных джинсах и с дрянными татуировками; и то тут, то там красивые одинокие девушки в темных очках – очевидно, поклонницы и бывшие любовницы Джимми Стомы. Но я не вижу Дженет Траш: может, Клио просила ее не приходить, а может, Дженет сочла, что ей будет неуютно среди всей этой толпы. А еще здесь нет высокого парня с огненной шевелюрой – ну, того, что я встретил у лифта. Странно: если он их общий приятель, почему не пришел на похороны?

Церковь уже почти полна, когда начинают съезжаться знаменитости: братья Ван Хален, бешеный ударник Рэй Купер, Джоан Джетт, Кортни Лав, Тина Мари, Зигги Марли, Майкл Пени и рыжеволосая красотка то ли из «Бэнглз», то ли из «Гоу-Гоуз»,[32] так сразу и не вспомню. Зрелище, скажу я вам, колоритное; телевизионщики носятся туда-сюда, как мартышки под спидами.

Последними в церкви Св. Стефана появляются дожившие до сегодня бывшие «Блудливые Юнцы»: басисты Дэн-ни Гитт и Тито Неграпонте, а также клавишник и приятель Джимми по дайвингу Джей Берне (в последнее время он стал похож на Ньюта Гингрича[33] с «конским хвостом»). Не хватает только известного угрюмца, ведущего гитариста группы Питера П. Пруста – три года назад он был смертельно ранен в заварушке с Санта– Клаусом на Лексингтон-авеню на Манхэттене. Что же касается барабанщика, то у «Блудливых Юнцов» их сменилось не меньше дюжины и, как писали в музыкальных журналах, ни один не ушел без скандала.

Джей Берне и оба басиста бредут вдоль скамей вперед, где их поджидает Клио Рио. Я оглядываю толпу и вдруг понимаю, что церемония и не пахнет похоронами человека, который порвал с шоу-бизнесом. Церковь забита музыкантами до отказа и насквозь пропиталась запахом марихуаны.

В тот момент, когда священник просит нас встать, еще две девушки проскальзывают внутрь через заднюю дверь. Они садятся рядом со мной – негритянка и латиноамериканка, обеим не больше двадцати. Наверняка подружки Клио. Негритянка замечает блокнот у меня в руках и слегка улыбается.

– Я из газеты, – шепчу я. Она кивает и передает это своей подруге, которая вместе со всеми шепчет «Отче наш». После этого священник, мрачный отец Риордан, начинает рассуждать о короткой, но насыщенной жизни Джеймса Брэдли Стомарти. Собравшимся до боли очевидно, что отец Риордан не знал покойного, но из кожи вон лезет, чтобы с честью выйти из ситуации.

Я наклоняюсь к девушкам и спрашиваю:

– Вы подруги или просто поклонницы? – Не слишком-то вежливо.

– И то и другое, – отвечает латиноамериканка, подняв одну бровь.

– Можно узнать, как вас зовут?

Мария Бонилла и Аякс без фамилии.

– Мы певицы, – говорит Аякс.

– Бэк-вокалистки, – добавляет Мария. – Мы работали с Джимми.

Я смотрю на них с сомнением: когда вышел его последний диск, им было не больше четырнадцати.

– Серьезно? А какой альбом?

Девушки хмуро переглядываются, и Аякс говорит:

– Тот, который никто никогда не услышит.

А тем временем на маленькой сцене бывший ловец талантов из «Эм-си-эй», он рассказывает забавный случай про то, как Джимми расстрелял микшерный пульт из «Узи» во время работы над «Болезненным жжением». В другой ситуации я бы записывал каждое слово, но сегодня мой блокнот – просто реквизит.

И я говорю бэк-вокалисткам:

– Да, я слышал, что он работает над чем-то новеньким.

– Только не от нас, – фыркает Мария.

И снова дверь открывается, и входит Тимми «Т.О.» Бак-минстер, наш так называемый музыкальный критик. Я сползаю вниз по скамейке и опускаю голову в надежде, что он меня не заметит. Очевидно, этот льстивый подонок приперся сюда, чтобы потом написать о похоронах – или, вернее, о вдовушке. На самого Джимми Стому ему плевать.

Бакминстер нагло продвигается впереди втискивается во второй ряд, сразу за Клио Рио и бывшими «Блудливыми Юнцами». Дэнни Гитт встает и прокладывает себе путь на сцену. Он рассказывает несмешную шутку про то, почему у группы было два басиста – типа, они по очереди лечились в реабилитационной клинике. Аудитория вежливо смеется. Дэнни Гитт продолжает выступление и рассказывает несколько историй про Джимми Стому: про его необычное чувство юмора, невоспетую щедрость и любовь к живым выступлениям. Я записываю пару цитат – исключительно ради Аякс и Марии, которые время от времени на меня поглядывают. Я жду перерыва, чтобы расспросить их о последнем проекте Джимми – это, несомненно, тот самый секретный незаконченный альбом, про который говорила его сестра…