История одного поколения - Олег Валентинович Суворов

не сегодня, то когда же?». Но, когда он поставил ее перед собой и начал расстегивать джинсы, попыталась воспротивиться:

— Не надо.

— Почему? — искренне удивился он с такой нежностью в голосе, что она не придумала иной причины, кроме:

— Отвернись, я сама…

Проворно стянув джинсы и оставшись в одних трусиках, Антонина быстро скользнула под одеяло и прикрылась до самого подбородка, испуганно следя за всеми его движениями. А Георгий не спеша разделся, лег рядом и, после недолгого сопротивления с ее стороны, откинул одеяло в сторону. Чувствуя на себе его горячие поцелуи и «непристойные» прикосновения, Антонина дрожала всем телом, закрыв глаза и отвернув лицо в сторону. Лишь когда он припадал к ее губам, она обретала некоторую уверенность и даже позволяла себе робко отвечать на его поцелуи. Но самое ужасное началось дальше, когда он стянул с нее трусики, решительно развел ноги, а затем присел и подтянул к себе, держа за обнаженные бедра. По-прежнему не открывая глаз, она залилась краской по самые уши, думая в тот момент об одном: «Только бы он на меня не смотрел… Я вся красная, растрепанная, некрасивая». Эта мысль заботила ее до такой степени, что поначалу она почти ничего не почувствовала, кроме какого-то стеснительно-болезненного неудобства. Впрочем, у Георгия ее девственность тоже не вызвала особых эмоций, тем более что крови почти не было, как, впрочем, и громких восклицаний со стороны ее бывшей обладательницы.

Когда он лег на Антонину и, бурно дыша, принялся совершать какие-то странные, на ее взгляд, колебательные движения, она вдруг радостно поняла, что самое страшное уже позади. Они наконец-то по-настоящему занимаются любовью, и теперь ее ожидает самое интересное — что он ей скажет, когда все закончится?

Ей так не терпелось услышать эту «волшебную» фразу, что она почти не обращала внимания на собственные ощущения, тем более что среди них не было ничего особенно приятного. Георгий был тяжел, молча дышал ей в лицо перегаром и все упорнее и ожесточеннее совершал то, для чего не существовало приличного названия, а неприличное было откровенно унизительным. Оставалось утешать себя мыслью, что все так и должно быть и если он это делает, то, значит, так и нужно. Наконец Георгий зарычал, замер, затем резко отстранился, соскочил с постели и бросился в соседнюю комнату. Антонина открыла глаза и, обнаружив себя в одиночестве, почувствовала обиду. Как же так — а где долгожданная фраза? Почему он ничего не сказал и куда убежал?

Недоумевая, она вновь накрылась одеялом, не зная, что делать дальше. Впрочем, Георгий быстро вернулся — улыбающийся, обнаженный, с бокалом виски в руке. Антонина молчала, обратившись в слух, однако возлюбленный почему-то не торопился ничего говорить. Более того, поставив недопитый бокал на туалетный столик, он лег рядом, закинул руки за спину и сладко потянулся. Наконец, через какое-то время он задумчиво потер лоб и, словно разговаривая с самим собой, пробормотал фразу, услышав которую, Антонина оцепенела от ужаса:

— Ну вот и Тоньку натянул…

«Натянул? — мысленно повторила она. — Так вот как он… О боже!»

И тут Антонина с поразительной отчетливостью осознала весь смысл этой чудовищной фразы, более того, поняла, на что именно ее «натянули»! Первый шок был настолько силен, что Антонина, стремительно вскочив с постели, успела натянуть джинсы и застегнуть бюстгальтер и, лишь взявшись за свитер, обнаружила, что у нее дрожат руки, а из глаз бурным потоком льются горячие слезы. Подумать только — первый раз в жизни она решилась на ответственный шаг, не посоветовавшись со своим дорогим папочкой, — и вот к чему это привело!

— Ты куда это? — вяло протянул Георгий. — Эй, малышка, что случилось, ты чего ревешь?

Антонина порывисто натянула свитер, встряхнула волосами и, даже не взглянув на него, бросилась в прихожую. Она уже надевала шубу, когда в зеркале появилось отражение закутанного в халат Георгия.

— Куда ты, детка? — Ему было явно лень ее уговаривать и уж тем более делать это в тот момент, когда вспышка страсти только что улеглась. — Ты на меня обиделась?

Не слушая его, Антонина думала о том, стоит ли напудриться и подправить заплаканные глаза прямо сейчас или лучше сделать это уже в лифте. (О, эта очаровательная женская непосредственность и практичность, когда после самых бурных эмоциональных сцен, пока мужчина никак не может прийти в себя, его возлюбленная уже целиком поглощена проблемами ремонта квартиры или приготовления ужина!)

Когда Георгий потянулся к ней, она увернулась и сама открыла замок.

— Не хочешь разговаривать, ну и ладно… — услышала она вдогонку. — Позвони, когда перестанешь дуться.

Убегавшая Антонина не услышала этих слов, поскольку ее внезапно целиком захватила трепетная жалость к самой себе. Как быстро и отвратительно все получилось! Теперь она стала такой, как все, навсегда утратив нечто неповторимое…

Через пару дней, когда до него наконец дошло, что он допустил какую-то оплошность, Георгий позвонил сам. Антонина не стала разговаривать и сразу повесила трубку. Однако он проявил вполне понятную настойчивость. Два месяца тщательных ухаживаний — слишком дорогая плата за один-единственный миг удовольствия, даже если к этому присоединялась приятно льстившая мужскому самолюбию мысль о лишении девственности еще одной юной красавицы. Кроме того, Георгий искренне надеялся на то, что при повторной встрече ему удастся пробудить в ней чувственность — и тогда сколько чудных мгновений ожидает их впереди!

Поэтому он терпеливо звонил ей снова и снова, находил в институте, дарил цветы и духи, но Антонина продолжала упорно уклоняться от встреч, в разговорах отделывалась односложными фразами, да и вообще держала себя максимально отчужденно. Георгий был слишком увлечен собой, чтобы брать на себя труд разбираться в женской психологии. Ему и в голову не приходило, с каким ужасом и отвращением Антонина вспоминала все произошедшее, особенно тот проклятый и столь унизительный глагол…

В конце концов, уже где-то в канун Нового года, ему все это надоело и он махнул рукой — тем более что вскоре начиналась преддипломная практика, а затем и хлопоты о желанном распределении в один из престижных московских театров.

Антонина упорно уклонялась от расспросов родителей, интересовавшихся, «почему она порвала с Герой», но однажды, в приступе