Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я повернул не туда и пошел все дальше, в пойму, вдоль широких затопленных каналов. Несколько часов я блуждал по илистым берегам реки, мимо капустных пальм и пекановых ореховых деревьев, все время слыша ее – или только думая, что слышу, – и совсем не боялся.
В конце концов я начал карабкаться сквозь мангровые заросли и сливы, росшие на склоне у реки. Клубы тумана поднимались над стоячим болотом и пульсировали над кипарисами и упавшими железными деревьями. Я не устал. Мне открылся мир, которого я никогда раньше не видел.
Я крепко изучал преподанный мне урок. Голос матери был уже не слышен, но все равно я шел вслед за ним. Эта песня витала позади в воздухе как аромат жасмина. Ее след вел меня мимо деревьев и черничных кустов. Я прошел по отмели и оказался чуть ли не по пояс в заливе, познавая свое место в мире. Или хотя бы одно из своих мест.
Мальчик был наполовину зарыт в трясине.
Рядом лежала лопата, но целиком его так и не закопали. Левая рука свисала со сжатым кулаком под углом к могиле, а правая нога так изогнута, что было понятно – кости сломаны. Кроссовки же аккуратно зашнурованы и завязаны двойным узлом с бантиком, как и мои.
Бо́льшая часть его лица оставалась видна. Глаза, серые и сухие, открыты.
Он был примерно моего возраста, может, на год или два моложе. Я встал на колени напротив тела, желая дотронуться, но при этом мне не хотелось касаться рукой его кожи. Шея с одной стороны была покрыта грязью, но с другой – оставалась бледной и чистой, словно ее специально отчистили. Под адамовым яблоком ясно виднелись синяки, которые по форме и размеру совпадали с отпечатками пальцев.
– Эй, малый!
На секунду мне показалось, что мальчик заговорил со мной. Я всмотрелся и провел пальцами по его коротким светлым волосам. Во рту у него было полно стрекоз и комаров.
– Малый, эй, ты!
Я обернулся и стал оглядывать болото, пока не увидел струйку поднимающегося белого дыма. Мужчина сидел в трясине и курил сигарету. Он дружелюбно махнул рукой и спросил:
– Сынок, у тебя есть пояс? Есть, мне же видно отсюда. Мне нужен пояс и прочная палка.
На нем не было рубашки, и тело словно вырезано из латуни. Мышцы его массивных рук и широкой груди задрожали, когда он медленно поднял сигарету и сделал глубокую затяжку. Рядом в воде кружился умирающий самец аллигатора, у которого была сломана спина. В челюстях он сжимал человеческую ногу. Ногу мужчины.
Тот использовал свою рубашку, чтобы остановить поток крови, хлеставшей из обрубка, хотя перевязочный материал оказался не очень эффективен. Мужчина связал рукава, но они промокли, и узел держался некрепко. Он спокойно продолжал курить, явно несильно торопясь двигаться, хотя рана кровоточила.
– Мне нужен твой пояс и палка, чтобы сделать жгут. Ты же знаешь, что такое жгут?
– Да, – сказал я.
– Хорошо, я нутром почуял, что ты сообразительный мальчуган. Меня зовут Херби Орделл Джонстон, я попал сюда из Тьюпело, Миссисипи. Не бойся ничего, ты мог бы совершить праведный поступок, да, ты мог бы.
– Ага.
Я все смотрел на мальчика и продолжал гладить его волосы.
– Это мой сын, Джонни Джонстон. Аллигатор вначале добрался до него. Это трагедия, когда мужчина за один день теряет подобным образом и первенца, и ногу. Но ты можешь помочь все поправить.
– Я?
– Господь Вседержитель, да. В нашем мире нужны подобные тебе герои, уж поверь мне. У тебя есть шанс, шанс стать человеком выдающейся доблести и достойных восхищения подвигов. Тем, кто готов помочь другому и в радости, и в несчастье. Клянусь, что здешняя история попадет в телевизор – и вся наша великая нация узнает твое имя.
– Вы правда так думаете?
– Конечно. И скажи мне сейчас, как тебя зовут?
– Томас.
– Сегодня мама будет тобой гордиться, Томас. Ты мой спаситель – вот ты кто.
– Я знаю, – сказал я ему, стаскивая свой пояс, а потом подошел к ладанной сосне и попытался отломить толстую ветку. Мне довольно долго пришлось крутить ее, наваливаясь всем телом, пока в конце концов ветка не сломалась.
– Вот так, Томас. А теперь принеси ее мне. Вода тут тебе по пояс. И не бойся аллигатора, с ним покончено – это факт. Хотя он, конечно, пытался сравнять счет. Поторопись, у меня начинает кружиться голова.
– Знаешь, что я скажу тебе, Херби?
– Что такое? Что ты делаешь?
Я бросил пояс и сосновую ветку на грудь мертвого мальчика.
– Пусть этим займется Джонни Джонстон.
Он озадаченно мотнул головой.
– Что за чушь ты несешь?
– Если он отнесет тебе ветку и пояс, с тобой все будет в порядке, а я и Джонни будем достойны восхищения. Сегодня папа будет гордиться им.
– Постой, – сказал Херби, начиная закипать. Мне нравилось появившееся на его лице выражение. Херби кинул окурок в воду, и тот отлетел от удара хвоста умиравшего аллигатора.
– Я не верю, мальчик, что ты хорошо понимаешь, в какой мы ситуации.
– А я думаю, что понимаю.
– Томас, иди сюда сейчас же, пока я не…
– Раз Джонни не встает, значит, ты истечешь кровью прямо там, где сидишь, и другие аллигаторы приплывут за тобой. Ты ведь слышишь, как они кричат?
Аллигаторы ревели где-то на расстоянии. Херби повернулся в жиже и прислушался. Шок проходил, на лице начали проступать боль и страх.
– Справедливо?
– Ах ты, гаденыш! – взвизгнул он.
– Так ты разговариваешь со своим спасителем?
– Ты прямо сейчас подойдешь сюда, мелкий ублюдок! Ты…
– Нет.
– …подойдешь прямо сейчас же, или я тебя в порошок сотру!
Я сел и ждал, пока Херби кричал и пытался добраться до меня, но убийство мальчика и аллигатора, а также потеря ноги его немного подкосили. Он не мог ничего поделать, кроме как молотить по месту, где сидел. Я почти ждал, что мальчик выкарабкается и побредет прочь, зовя с плачем свою мать.
Время от времени я толкал ребенка в грудь и гладил по голове. Мимо проплывали бакланы и утки; чувствуя довольство и безопасность, я заснул в тени белых дубов под стоны Херби.
Когда я проснулся, тел не было и надо мной стоял отец. В глазах его был ужас. Аллигаторы утащили тела, подумал я, если они вообще существовали.
Я пошел за отцом домой, и о моей выдающейся доблести
