Скаредное дело - Андрей Зарин

15

Князя Теряева узнать было трудно, так он изменился со времени пропажи своего сына. Смуглое лицо его точно почернело, глаза ввалились и горели лихорадочным блеском. Как слуга его Антон, он в знак своей печали отпустил бы волосы, но постоянная служба при царе не допускала этого, и он кручинился еще более.

В то время как жена его у себя, на усадьбе, могла и плакать, и молиться, и горько сетовать, — он все время должен быть ходить с веселым, светлым лицом, тем более, что царские приспешники, братья Салтыковы всегда готовы были истолковать его печаль в дурную сторону.

А нельзя было не печалиться.

Почитай, два месяца прошло, а о сыне ни слуху, ни духу. Сколько за это время боярин Колтовский по приказу боярина Нашокина скоморохов перепытал, — никто ничего не сказал, даже следа не подал.

И Терехов-Багрев безмолствует.

Каждый раз, как наезжал князь к себе в вотчину, княгиня торопливо спрашивала его:

— Ну, что?

И каждый раз, он должен был, потупив голову, только вздыхать в ответ, после чего княгиня начинала горько плакать.

Верно, с силой и властью не все можно сделать.

Князь в суеверном малодушии звал к себе ворожею Ермилиху, сыпал ей деньги и говорил:

— Найди мне сына!

Но и она не могла помочь ему. Хитрая баба брала деньги, смотрела на воду, бормотала о злых людях, о недругах, но не могла указать ни воров, ни на место, где укрыт княжеский первенец.

— Эх, князь, — говорил ему Шереметьев, — положись на милость Божию! Не убивайся так! Бог поможет, — сыщется твой сын.

— Сыщется! — с горечью говорил князь, а каким? Может его ослепили злодеи, может, ног и рук лишили. Ах, кабы знать, где мои враги.

И он злобно грозил сжатым кулаком.

А тем временем капитан Эхе уже приближался к его вотчине с радостной вестью, и однажды, когда князь приехав из Москвы, сидел задумавшись в своей горнице, к нему вошел Антон и, низко поклонясь, сказал:

— Слышь, княже, немчин какой-то с Рязани приехал: от боярина Петра Васильевича грамотка.

Князь выпрямился словно от удара и воскликнул:

— Где? Давай!

Антон подал ему свиток с восковой печатью на тесемке.

Князь дрожащей рукой сорвал шнурок и, развертывая свиток, сказал Антону:

— Гонца в избу сведи! Напой, накорми!

Антон ушел, а князь стал читать каракули боярина, своего друга.

«И слышь, немчину этому про твоего сына ведомо. С того и посылаю до тебя. А княгинюшке твоей от нас поклон зем…»

Князь не дочитал до конца послание и, выскочив из горницы, закричал не своим голосом:

— Эй! Кто есть!

На зов к нему подбежал отрок.

— Беги в избу! Вели Антону немчина сюда привести. Живо!

Давно никто не видал такого оживления в лице и в движениях князя. Он не мог сидеть и бегал по горнице. Заслышав шаги, он сам отпахнул дверь и, увидев Эхе, с порога закричал ему:

— Что знаешь про сына?

Эхе смутился и почесал правой рукой за ухом.

— О каком сыне?

— О моем, моем! — закричал нетерпеливо князь.

Эхе покачал головой.

— Про мальшик говорил. А мой не знайт, ваш сын, не ваш сын, — ответил он.

— Про какого мальчика? Ох, да говори же!

— Дозволяй мне пить! Горло сохло. Жарко.

Князь захлопал в ладоши.

— Меду ковш!

Мед появился тотчас. Эхе выпил с половину ковша и, вытерев рукавом усы, медленно начал свой рассказ.

Князь жадно его слушал, не прерывая до самого конца.

Эхе кончил и замолчал. Князь сидел, опустив голову, что-то соображая, и вдруг вскочил на ноги.

— Антон, зови слуг! — приказал он и, взяв Эхе за рукав, потащил его к крыльцу, куда Антон торопливо согнал дворню.

— Был рыжий скоморох с теми? — спросил князь у слуг.

— Был, князь-батюшка! Поводырем был, — ответило несколько голосов.

— А с ними щуплый такой, был?

— Был, был! И мальченка еще. Да много их, чтоб им пропасти не было! раздались снова голоса.

Лицо Теряева просветлело.

— Коней, Антон! — закричал князь. — И ты, немчин, со мной! Едем к твоему приятелю! Ну, живо!

И через десять минут они мчались по дороге в Москву.

Эхе и Антон не могли на своих конях поспеть за кровным аргамаком князя, и он скакал далеко впереди их; но когда они сделали роздых на полпути в съезжей избе, князь не гнушаясь посадил с собой за стол Эхе и Антона и снова стал расспрашивать немчина.

— Расскажи мне, какой он из себя?

И эхе опять описывал мальчика, описывал сарай, в котором нашел его, рассказывал о своих мытарствах с ним и, наконец, про доброго немца-цирюльника и его сестру.

— Не приметил ли ты складня на нем? Цепка из золота, кольчужками?

— Нет! — покачал головой немец. — Голая шея, ничего не было.

— Не он! — упавшим голосом сказал князь. — У того складень, наше благословение.

— Эх, князь! — вмешался Антон. — Да нешто вор этот, Федька, оставит у него золото?

— И то! — оживился князь. — Верно! Он, он, мой Михайло! Но уж этому, — лицо князя потемнело, и он стукнул кулаком по столу, — Федьке, вору и разбойнику, будет солоно! Завтра же его в разбойный приказ уведут и там… — Он не окончил, но Эхе, взглянув на него без слов понял, что ожидает содержателя рапаты, и вздрогнул.

Князь забылся: его увлек поток мыслей и чувств, и он продолжал говорить вслух:

— Но кому нужен был мой Михалка? Может, они просто крадут и ждут выкупа… Не слышал я про такие дела… Крадут для нищенства да для скоморошьего дела, так больше от посадских да торговых людей… Ну, да уж доберусь я до правды: огнем и водою, дыбой и плетью, всем, что в застенке есть! А пока, — вдруг очнувшись, резко сказал он, — поедим да соснем малость!

И, сразу оборвав речь, он подвинул к себе миску с вареной курицей и ендову с вином.

Была глубокая полночь, когда они вновь сели на коней и помчались в Москву. Они ехали молча. Князь, почти уверенный, что его сын найден, думал о том, кому понадобилось это страшное преступление, и и горел местью и ненавистью к неизвестному вору.

Антон, как верный слуга, зная опасности большого путешествия по большой дороге, на которой шалили и скоморохи, и беглые тягловые, и заблудыжный посадский, зорко осматривал в ночной полутьме и прислушивался к тишине; а Эхе, — видавший за свои походы и кровь, и резню, и разбой, и преступления, — с размягченным сердцем мечтал о минуте, когда он увидит прекрасную Каролину и скажешь ей… Нет, он ничего ей не скажет, а только посмотрит на нее нежно-нежно и вздохнет от полного сердца: вот так!

При этом Эхе вздыхал с такой силой, что Антон с изумлением взглядывал на него, придерживая на миг свою лошадь.

— Прямо в слободу веди, немчин! — отрывисто сказал Теряев, когда они въехали в московские ворота.

— Гут! — ответил Эхе, ударяя коленями лошадь.

Наступило уже утро, и Москва проснулась. Со скрипом тащились на базар телеги, нагруженные сеном, курами, рыбой, убоиной и всякими овощами; в рядах открывались лари; к убогой церкви плелся поп, стуча костылем по твердой земле, и во все стороны шли люди, торопясь купить, продать или поспеть в назначенное место.

Наши всадники пересекли весь город и со стороны Москвы-реки въехали в слободу.

— Узнаешь дом-то? — спросил князь.

Эхе только усмехнулся.

Ему ли не узнать? С закрытыми глазами он не прошел бы мимо него.

— Тппру!..

Но что это?… Ставни закрыты, из трубы не вьется приветливо дым, в то время когда все вокруг живут уже дневной жизнью…

Эхе быстро спрыгнул с коня и стал стучать в калитку.

Молчание.

Он стал бить по очереди в закрытые ставни.

То же молчание.

— Ты что же это? На смех? — закричал нетерпеливо князь.

Эхе растерянно, убитым взглядом посмотрел на него.

В это время их успела окружить толпа, привлеченная криком и стуком.

— Эй, вы, басурмане! — крикнул князь. — Этот ли дом немчина-брадобрея?

— Так тошно, боярин — ответил один из немцев, толстый булочник, снимая перед князем колпак.

— Где же он, собака?

— В приказе! — закричали со всех сторон. — Приходил народ, бил и вон… Бедный Штрассе!

Эхе, молчавший все время и словно обезумевший, вдруг встрепенулся и обратился к толпе с немецкой речью. Все бросили князя, окружили Эхе и, заговорив сразу, подняли оглушительный крик.

Аргамак князя пугливо шарахнулся в сторону, но князь нетерпеливо осадил его. Он сгорал от нетерпения и досады. Теперь, когда он уже собирался обнять сына, опять что-то стало на его пути.

— Ну, что там? — закричал князь Эхе, когда толпа на мгновение смолкла.

— Его взял в разбойний приказ на питки, на смерть!

— А мой сын? — не думая о бедном цирюльнике, спросил князь.

— А его спасал Каролина. Они убежал и спрятались…

— Где?…

— Надо сперва достать гер Штрассе! Они в тайнике.

Князь с силою махнул в воздухе плетью.