Скаредное дело - Андрей Зарин

На другой день дьяк разузнал, как зовут этого немца, и уже не скупился на подробности. Теперь уже не один скелет плясал под музыку немца, а целая толпа мертвецов выплясывала срамные пляски.

Нелепый слух пошел по Москве: из кабака на улицу, по торговым рядам, из рядов в дома и хоромы, в терема и палаты и дошел до самого царя.

Тот обмер от страха и тотчас призвал к себе боярина Нашокина, который сидел в разбойном приказе:

— Возьми мне этого немчина, приказал он, — и узнай доподлинно, как он с черной силой знается. Узнав — донеси.

Боярин земно поклонился царю и тотчас отрядил стрельцов с приставом к главе, чтобы они схватили и привели к нему немчина, Эдуарда Штрассе.

Эдуард Штрассе сидел в своей комнате и старательно приготовлял мазь из трав, Каролина, весело напевая, хлопотала на кухне, а Миша сидя на полу, стругал дощечку, как вдруг на улице раздались громкие крики, послышался шум, какое-то сметенье, и толпа людей остановилась у домика Штрассе.

— Сюда! — послышались голоса. — Ну, с молитвою Божией! Ребята, не робей! С нами Бог!

В комнату вбежала побледневшая Каролина, Штрассе вскочил на ноги.

— Стрельцы к нам! — закричала Каролина.

— Спрячь покуда Мишу! — приказал Штрассе, стараясь казаться спокойным.

— Миша, бежим!

Каролина схватила Мишу за руку, и в ту же минуту с грохотом распахнулись двери. В дверях нерешительно остановился толстый пристав, за ним виднелись стрельцы.

— Ты есть колдун и ворожей, немчин Штрассе? — спросил, дрожа от волнения, пристав.

— Я, — ответил Штрассе, — только я цирюльник, а не колдун.

— Молчи! — закричал расхрабрившись пристав, — тебя велено взять и в при…

Пристав не окончил фразы и попятился назад бормоча:

— С нами крестная сила!

Взгляд его упал на скелет, которого он не заметил ранее, и ему показалось, что скелет смеется.

— Убери эту нечисть! — закричал он, — мигом убери!

— Это скелет! — ответил Штрассе, — он мертвый, одни кости.

Он подошел и поднял костяную руку скелета.

— Убери! — завопил в страхе пристав. Штрассе засмеялся и закрыл скелет занавеской.

Пристав тяжело перевел дух.

— По цареву приказу, берите его! — приказал он стрельцам, отодвигаясь в сторону.

Стрельцы дружно бросились на Штрассе.

— За что? Что я делал? — закричал бедный немец.

— Ужо в приказе узнаешь! — отвечали стрельцы, быстро скручивая ему руки.

— За колдовство! — сказал пристав.

— Я? Колдун?!

— Иди, иди! — и стрельцы поволокли его на двор.

В эту минуту выбежала Каролина и бросилась к своему брату.

— Брат мой! Эди! — закричала она, — за что они тебя взяли? Куда?

— Отойди! — грубо сказал стрелец, толкая ее в грудь.

Она пошатнулась.

— Куда вы его ведете?

— В приказ! — ответил по-немецки ей Штрассе. — Меня обвиняют в колдовстве.

— Это безумие!

— Прочь! — закричал в ярости стрелец, которого она ухватила за рукав, и ударил ее. Она упала без чувств.

Стрельцы окружили Штрассе и повели его с собой.

Все население слободы наполнило дом бедного Штрассе, сожалея о нем и Каролине.

Ее привели в чувство и окружили заботливой внимательностью.

— А ты не можешь оставаться тут, — сказали ей соседи, — мы тебя спрячем.

— А Миша?

— И его! Где он?

Миша дрожал от страха и с плачем прижался к Каролине. Она обняла его и зарыдала.

— Миша! Милый мальчик! Нашего Эди взяли в приказ! — произнесла она сквозь слезы, — мучить будут.

Миша вдруг словно понял ее горе.

— Найди моего батьку, — сказал он твердо, — и он его вызволит!

Немцы с умилением улыбнулись.

— О! — сказал булочник, — надо немного поискать его фатер!…

13

В смутное время, когда русские бились с ворами, поляками, казаками, у князя Теряева-Распояхина был закадычный друг и крестовый брат, боярин Терехов-Багрев. Вместе они сломали все походы, бились с ним рядом плечо о плечо и не раз спасали друг друга от смертельной опасности.

Дружба спаяла их, как два звена одной цепи, и чтобы закрепить ее и на будущее время, они торжественно поклялись породнить детей своих.

Так и случилось. У князя был сын Миша, у боярина родилась дочка, и, когда им исполнилось по четыре гола, родители обручили их, согласно обычаям того времени.

И теперь князь не мог не отписать Багреву о том несчастии, которое постигло его.

Боярин жил в Рязани, и туда поскакал посланный от князя гонец с печальной вестью.

Совершенно противоположный по характеру князю, боярин Терехов-Багрев, едва окончилась война, взял свою молодую жену, уехал в Рязань, отстроился и вдали от мирских дел и почестей зажил тихой жизнью степенного семьянина, издали следя за успехами князя и радуясь за него.

Дом он устроил на славу, окружил себя многочисленною дворней и совсем устранился от всякого дела.

И боярыня была с ним одного склада, радуясь больше миром да спокоен, чем почетом. На радость им и на счастье, росла у них малолетняя Олюшка, оглашая своим лепетом терем и девичьи. Обручили они ее по сговору с сыном князя Теряева-Распояхина, и не было у них уже никаких ни дум, ни забот.

Даже от почетной должности губного старосты отказался боярин, сказав просившим его:

— Кланяюсь низко за высокую честь, господа честные, а только не по мне сия тягота великая. Живу я со всяким в миру и добром согласии, а тогда и ссора, и зависть, и корысть. Простите, Христа ради! Угостив выборных, он наделил их по обычаю подарками и отпустил с честью, проводив без шапки до самых ворот.

Тихо и мирно протекала его жизнь.

Рано по утру поднявшись с постели, собирал он всю свою челядь и со своей женой шел в церковь, что стояла на его дворе, и слушал заутреню, которую пели священники Микола и дьячок Пучеглазов. Потом каждому из дворовых наказывал работу на день и шел с управителем по кладовым и амбарам, по клетям да подклетям, блюдя и пересчитывая добро; а тем временем жена его с старой своей кормилицей задавала сенным девушкам работу и затем сама садилась за пяльцы.

Два часа спустя все снова шли в домовую церковь и слушали обедню, после чего до обеденной поры боярин занимался своими делами. Говорил ему управитель про домашние дела и делишки, а он чинил над своими холопами и суд и расправу; приезжали из его вотчин, — из под Москвы, из под Калуги людишки со своими челобитьями, заказами, когда с данью или подарком, и боярин слушал их, кого награждал, кого за волосы трепал, кого батогами наказывал, и наконец в двенадцать часов шел обедать со своей женой, коли гостя не было. Обедал он плотно, сытно, запивая медом и винами жирные блюда, хотя в постные дни берегся от всякой снеди и чтил каждый пост неукоснительно.

После обеда ложился он на пуховые перины в своей горенке и спал до вечерни.

И в то время, как храп его оглашал покои от низа до верху, спала и его супруга в своем тереме, спала и вся челядь по своим клетям, все, кроме сторожа у ворот да мамушек, что доглядывали за дочкой боярской.

Просыпался барин и шел к вечерне, отстояв которую, уже весь отдавался семейной жизни: принимал гостей, играл в тавлеи, в шахматы, слушал захожего странника, а иногда шел в терем к жене и там прохлаждался.

Каждый год в декабре месяце в память дня, когда он встретил и полюбил жену свою Ольгу, он устраивал великое пирование. Выходила в те поры боярыня со здравым кубком для каждого гостя и что ни раз, то новом сарафане, и диву давались гости, глядя на их богатство.

Наверху, в тереме шло женское пированье, внизу угощал всех боярин, и никто из его пира не вставал сам: всех потом люди по домам развозили, и очнувшись каждый находил у себя подарок: кому плать, кому соболя, кому ручник вышитый, кому шапка, а воеводе да губному старосте, да стрелецкому голове дорогие кубки или ковшики.

Близким другом у боярина в Рязани был Семен Андреевич Андреев, что делил с ним тоже труды в смутное время, а жена его Палагея Федоровна почти не уходила из терема боярыни.

От такой покойной жизни раздобрев боярин Петр Васильевич, и как оденется он бывало в парчовый кафтан с воротником выше головы, а поверх его накинет шубу соболью, наденет шапку бобровую в аршин вышины да пойдет переваливаясь, на высокую трость опираясь, по рязанским улицам, — всякий ему сторонится: шапку ломает, низкий поклон отдает.

Не так, как Терехов, устроил свою жизнь Андреев. Счастлив и он был, но на иной лад. Он был стрелецким головой и, любя ратное дело, не давал себе отдыха, то выходя на ловлю разбойников, то прикрепляя к земле тягловых людишек, то помогая воеводе собирать подати да недоимки.

В вечер, с которого ведется рассказ, после вечерни Андреев, придя в гости к Терехову-Багрееву, застал у него еще двух гостей, что было делом довольно редкостным.

Сидели у него сам воевода рязанский, боярин Семен Антонович Шолохов да губной староста, дворянин Иван Андреевич Сипунов.