Самый далекий берег - Анатолий Злобин

— Минное поле рассыпано прямо на льду, очевидно, совсем недавно. Как вы понимаете, его не могло быть, пока не было льда. А первый отдел вашего штаба запретил нам проводить разведку перед операцией.

— Где сейчас батальоны? — спросил Игорь Владимирович.

— В четырехстах метрах от берега, — сказал Войновский.

— Лежат на льду?

— Так точно, товарищ генерал...

План операции казался командующему армией простым и смелым. Это был чуть ли не хрестоматийный план, во всяком случае, после войны он был бы достоин войти в хрестоматию. Два усиленных ! стрелковых батальона выходят на лед Елань-озера и пересекают его под покровом ночи. Достигнув к рассвету противоположного берега, батальоны разворачиваются в боевые порядки, скрытно подходят на расстояние броска для атаки и при поддержке полковых пушек, батальонных минометов и ротного стрелкового оружия атакуют и занимают крупный населенный пункт Устриково. Так выполняется первая часть операции — захват шоссейной дороги. После этого батальоны продвигаются в глубь берега, занимают еще несколько населенных пунктов — Борискино, Куликово и другие — и выполняют вторую часть задачи: перерезают железную дорогу в районе разъезда Псижа, взрывают железнодорожный мост и нарушают коммуникации врага на линии Большая Русса — Старгород, помогая тем самым осуществить в дальнейшем наступательную операцию армии.

Основной расчет этого замысла строился на элементе внезапности: ночной марш по льду, скрытый подход, внезапная атака. И вот два усиленных стрелковых батальона вместо того, чтобы перерезать коммуникации противника, лежат на льду в четырехстах метрах от берега. Элемент внезапности утерян, немецкое командование могло сосредоточить резервы, чтобы противодействовать батальонам, штурмующим берег. Тем самым ставился под угрозу срыва успех наступления всей армии, которое должно было начаться спустя сорок восемь часов после захвата Устрикова и о котором знали пока всего несколько человек: командующий армией, три-четыре старших офицера его штаба и Ставки Верховного главнокомандования.

От того, сумеют или не сумеют два стрелковых батальона преодолеть четыреста метров пространства, зависела теперь судьба наступательной операции всей армии.

Таков был этот план, достойный хрестоматии: он был согласован со Ставкой и утвержден ею, и Игорь Владимирович теперь никак не понимал, почему батальоны лежат в четырехстах метрах от берега и не могут преодолеть их — всего четыреста метров ровного, чистого пространства, весьма удобного для фронтальной атаки. Назначенное наступление армии не могло остановиться или задержаться оттого, что два батальона, две тысячи штыков лежат на льду, но судьба его целиком зависела от этих двух батальонов.

Вывод напрашивался сам собой — он был единственным непререкаемым: батальоны должны подняться и во что бы то ни стало пройти эти четыреста метров.

— Где Клюев? — спросил Игорь Владимирович.

— Связь с Луной будет через пять минут, — сказал капитан. — Еще стаканчик?

— Вызовите Славина, — сказал командующий.

— Игорь Владимирович, — перебил полковник Рясной, — Славин тут не поможет. У вас есть самолеты.

Адъютант подошел к телефону и стал вызывать штаб армии. Выло слышно, как радист за дверью монотонно бубнит: «Луна, Луна, как слышишь меня?..»

Командующий посмотрел на Рясного.

— Хорошо, Виктор Васильевич. Однако учтите, мои самолеты сидят на голодном бензопайке, и больше я уже не смогу предложить батальонам никакой другой помощи, кроме вашего личного участия в атаке.

Рясной ничего не ответил. Он лежал, вытянув руки поверх одеяла, и смотрел перед собой. Кончики пальцев часто дрожали, касаясь одеяла.

— Товарищ генерал-лейтенант, — с отчаянием сказал Войновский, — майор Клюев просил поддержать пехоту огнем.

— Молодой человек, — строго сказал Игорь Владимирович, — вам не кажется, что вы слишком много разговариваете?

— Славин на проводе, — сказал адъютант.

глава VII

Синяя мгла висела над озером, и лед казался синим. Ракеты рассекали плотный синий мрак над деревней, а левее ее, куда смотрел Шмелев, ракет почти не было. Но они должны были загореться там, когда пройдут оставшиеся семь или шесть минут.

Часто дыша, Плотников упал рядом.

— Там генерал. Будешь говорить с ним?

Шмелев вскочил и побежал по синему льду.

Он бежал и чувствовал, как согревается на бегу. Пулемет выпустил наугад длинную очередь, и она прошла далеко в стороне.

Командующий армией был на приеме.

— Говорит Первый. Где Клюев?

— Докладывает Шмелев. Клюев ушел вперед.

— Доложите обстановку. Только не вздумайте докладывать, что вы все еще лежите там же.

— Докладываю, товарищ Первый. Мы идем вперед. Мне трудно передать открытым текстом. Я иду здесь, а Клюев идет там. Вы понимаете меня? Здесь и там. Я и Клюев. Мы идем вместе. Он ближе к вам. Он там, а я здесь. Как поняли меня? Перехожу на прием.

— Я Марс. Беру перерыв одну минуту. Буду смотреть на карте. Стойте на приеме.

— Стою на приеме.

Этот план предложил Клюев. Неподалеку от Устрикова в озеро впадала речка Псижа с невысокими обрывистыми берегами. Клюев решил использовать это естественное укрытие и предложил послать роту автоматчиков в обход, чтобы обойти Устриково с фланга и нанести по деревне одновременный двойной удар — со льда и со стороны Псижи.

Фронтальная атака не удалась, значит, необходим маневр. Ничего другого на плоском ледяном поле нельзя было придумать.

Двадцать минут назад связные вернулись и доложили, что роте удалось скрытно войти в устье Псижи, однако глубокий снег задерживает продвижение. Теперь оставалось только ждать сигнала — три красные и три зеленые ракеты, — который должен был поступить оттуда, как только рота, пошедшая в обход, достигнет рубежа атаки.

Шмелев сел на лед и смотрел туда. Черно-синяя полоса берега разделяла лед и небо.

В трубке зазвучал голос командующего:

— Я Марс. Понял вашу идею. Придумано неплохо. Буду ждать результата. И учтите, Шмелев, я помню все, что вы мне сказали. Я буду помнить до тех пор, пока вы не возьмете берег.

— Понял вас. Разрешите взять перерыв?

Шмелев еще держал трубку в руках, когда влево от Устрикова, за берегом, приглушенно и далеко заговорили пулеметы.

— Ракеты! — крикнул он, бросая трубку.

— Где стреляют? — удивленно сказал Плотников. — Им еще метров пятьсот до исходного...

За черным срезом берега начали быстро взлетать ракеты: одна, три, пять, десятки ракет — желтые, зеленые, синие — и ни одной красной. Они поднимались и сходились в одной точке — словно яркий полосатый шатер повис там, за берегом.

Шмелев уже бежал по льду. На секунду ему послышалось, что стрельба утихает, но трескотня пулеметов стала еще громче, и, заглушая пулеметы, гулко заработала автоматическая пушка.

Он упал грудью на телефон и закричал:

— Обушенко, Обушенко. Где ты?

— Чего орешь? И так слышу, — ответил Обушенко. — Хана!

— Что там? Ты ближе. Что ты видишь?

А полосатый разноцветный шатер стоял за черным срезом берега, и пулеметы били без устали. Шмелев бросил трубку и побежал. Огненный шатер прыгал перед главами, отблески ракет ложились на лед. Связные с трудом поспевали за ним. Он услышал далекий тоскующий голос и побежал еще быстрее, чтобы убежать от этого исступленного заунывного зова, а голое преследовал его по пятам и сулил беду.

...Мой любимый, возлюбленный мой, сердце мое не слышит тебя, сердце мое раскрылось для слез! Много людей на земле, но ты один среди всех, и никто мне не нужен, ты, только ты, мой любимый, один среди всех. Много людей на земле, и брат разлучился с братом, сын — с отцом, жена — с мужем, и я — с тобой; оттого и плачет земля и сердце раскрылось для боли. Много людей на земле, но земля огнем перевита, и падают наземь живые один за другим, как снопы: ведь земля огнем перевита, но только не падай ты, мой любимый, один среди всех. Лучше сама я пойду и лягу, телом своим закрою, только не падай ты. Услышь, как стучит и тоскует сердце мое. Хочешь, лягу с тобой на землю сырую, на холодный лед, согрею тебя своим одиноким телом, лишь бы рядом с тобой, потому что щеки мои пожелтели, грудь моя высохла, и сердце открыто для слез, и тело мое одинокое ждет не дождется тебя. Как мне тяжко, сказать не могу. Вот вчера я упала прямо у станка. Мне почудилось вдруг, что тебя не стало. Сердце зашлось, так и бухнулась на пол прямо у станка. Подруги сбежались, мастер пришел, а я ничего не вижу, потому что вдруг увидела, как ты бежишь по лесу среди сосен, падаешь в снег. Мне воду подают, а я ничего не слышу и тебя зову, а сердце плачет. Сегодня у меня отгул, занялась стиркой, а сердце плачет и ноет, и завтра то же, пока ты не услышишь меня, не придешь ко мне, не укроешь меня своим телом. Земля огнем перевита, и падают наземь ,живые, но только не падай ты, тогда и мне не подняться. Много людей на земле, но ты один среди всех, сердце раскрылось для боли, одинокое сердце мое!..