Самый далекий берег - Анатолий Злобин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шмелев резко остановился. Полосатый шатер над Псижей поредел, стал медленно опадать и, наконец, погас. Стрельба резко оборвалась. Нездешний голос умолк в отдалении.
Обушенко сидел на льду, зажав автомат меж колен. В руках у него была фляга.
— Слышал, как накрыли? Засада была. — Голос его оглушительно прозвучал в наступившей тишине. — Хочешь? Пей! Есть за что.
— Нас бьют по частям, — зло сказал Шмелев. — Где Павел? Дай!
Обушенко выругался, закинул голову назад и стал пить большими судорожными глотками. Пулеметы на берегу снова открыли огонь.
— Дай!
Обушенко послушно протянул флягу. Шмелев сделал глоток и прицепил флягу к поясу.
— А вот и сам папа, — сказал Обушенко и снова длинно выругался.
Клюев двигался странными, неровными толчками, часто оглядываясь и поворачиваясь всем телом. Он подбежал к ним и остановился, но Шмелев мог бы поручиться, что он не видит их. Лицо его было белым, ни кровинки. Даже в густом синем мраке было видно, какой он бледный.
— Комиссара несут, — глухо, с трудом выговорил он. — Давай скорей атаку. Где ракетница?
— Подожди, Павел, надо же артиллеристов предупредить. — Шмелев положил руку на плечо Клюева, но тот резко сбросил ее, словно его обожгло это прикосновение. Он смотрел на Шмелева пустым взглядом, руки его шарили по поясу и ничего там не находили.
— Порядок, — мрачно сказал Обушенко. — Сначала там, теперь здесь. Клади всех. Положим всех и домой пойдем.
Клюев наконец узнал Шмелева:
— Сергей, умоляю. Христа ради прошу. Сына моего ради. Накрылась рота. Ни один не ушел. Комиссара несут. Прошу, скорей. Я сам пойду. — Пустые, отрешенные глаза Клюева ничего не видели, только бегали и никак не могли остановиться. Поднимались ракеты, и лицо Клюева становилось то желтым, то зеленым. Только глаза не изменяли ни цвета, ни выражения: в них ничто уже не входило.
Шмелев опять увидел перед собой застывшие глаза связиста, крепко схватил Клюева за руку.
— Садись, Павел. Выпьем на дорогу.
— Идем, — Клюев вырвал руку. — Скорей. — Он уже ничего не слышал.
— Павел, садись, прошу.
Тот вскинул голову и закричал пронзительно!
— Приказываю в атаку! Бего-ом!
Шмелев обхватил его со спины и прижал к себе. Но Клюев резко вывернулся и повернул к Шмелеву лицо со страшными, пустыми глазами.
— A-а, боишься? Трус! Воевать боишься? — с торжеством кричал Клюев. — Я тебя научу Родину любить...
Шмелев сжал кулаки. Что-то оборвалось в нем чуть пониже сердца. Он выхватил ракетницу и стал давать ракеты вдоль цепи, сознавая, что совершает ужасное и непоправимое.
А солдаты, завидев сигнал, уже поднимались в атаку.
И они пошли. В руках у Клюева почему-то оказался ручной пулемет. Он бежал первым, и пулемет бился в руках. Шмелев побежал вправо, к своим, и ему приходилось бежать быстрее, чтобы быть впереди цепи. Он бежал, и лицо его горело, словно его ударили.
Пулеметы заработали на берегу, и ракеты одна за другой пронизывали белесую мглу. Шмелев увидел, что цепь поднялась до самого конца, и побежал прямо к берегу.
Быстрый бег успокоил его, и он мог уже следить за боем. Он бежал и слушал, как немецкий пулеметчик умело и хладнокровно бьет прямо в цепь. Спокойно и ровно, не сбивая прицела, тот невидимый пулеметчик поворачивал ствол, и свист пуль то удалялся вправо и затихал вдали, то снова возвращался к Шмелеву, нарастая, угрожая, пронзительно проходил мимо и уходил влево, затихая. Кто-то вскрякнул там и упал. И опять очередь идет на него, а он бежит, слушая ее приближение, ближе, ближе, совсем близко — он не увидел, не услышал, а всей плотью своей ощутил, как две пули прошли мимо, справа и слева от сердца. Прошли — и он пробежал в тесном пространстве между ними. И позади бегут солдаты.
В этот момент Шмелев увидел Клюева.
Клюев бежал в центре. Он был ближе всех к берегу, и цепь стремилась за ним. Он бежал, выкрикивая бессвязные слова, и ничего не видел, кроме берега. Там, на берегу, можно лечь и отдохнуть, потому что это тихий, мирный берег, покрытый жарким золотым песком, — смуглые женщины лежат там на песке, а вокруг них бегают с криками дети. Он бежал к берегу, а берег ускользал от него, и ему казалось, будто он входит в теплую, прозрачную воду.
Обе его ноги почти сразу же были перебиты пулеметом, и ногам стало тепло от крови; он не понимал этого и бежал, высоко вскидывая ноги, словно вбегал в воду, и вот вода уже по колено, по пояс; ему стало совсем тепло — третья пуля пробила грудь, — но он продолжал бежать, а потом бросил пулемет и поплыл сквозь теплую воду к далекому берегу, к тому самому, к которому должен был приплыть. Он плыл изо всех сил, а берег уходил все дальше и закрывался холодным клубящимся туманом. И вот уж ничего не видно: ни золотого песка, ни детей, ни смуглых женских тел — лишь ядовитый туман клубится и одинокий тоскующий голос зовет кого-то...
Он лежал на льду и продолжал двигать руками, будто плыл. Солдаты вокруг падали на лед, словно круги расходились по воде, — цепь залегла.
Шмелев видел, как упал Клюев, и почувствовал за собой гнетущую пустоту. Он остановился, побежал назад, а пулемет бил в спину, стыд и отчаяние толкали его в темноту.
Клюев был еще жив, когда прибежал Шмелев. Он лежал спокойно и все понимал и слышал, хотя глаза были закрыты. Его подняли, понесли прочь от берега. Кровавый, дымящийся след стлался за ним по льду.
Навстречу бежали Плотников и радисты с радиостанцией. Они молча сошлись и положили Клюева на лед. Пулеметы были редкими, короткими очередями.
Шмелев встал на колени. Клюев открыл глаза и узнал его.
— На берег, — сказал он. — Иди на берег, Сергей. И Володьку с собой возьми.
— Хорошо, Павел, возьму.
— Володька, сын мой. Он уже большой, уже полгодика. На меня похож, вылитый. Я деньги посылал, ты не думай. А теперь ты будешь посылать. Адрес возьми. А потом поедешь и заберешь его. И на берег пойдете вместе — утром рано.
Он говорил негромко и свободно, глаза у него были ясные, спокойные.
Прибежал Обушенко. Судорожно, громко глотая слюну, он лег рядом с Клюевым и обнял его.
Радист включил приемник, и в трубке послышалея сердитый голос:
— Луна, я Марс, почему не выходишь на связь? Где Клюев? Первый вызывает Клюева. Как понял? Прием.
Щмелев молчал и держал руку Клюева в своей ладони.
— Прощай, Сергей. Скажи им, что берег наш. Мы ведь взяли, да? Мы ведь на берегу лежим? — Клюев хотел поднять голову, чтобы осмотреться, но каска была слишком тяжелой для него. Он застонал.
Шмелев промолчал.
— Луна, почему не отвечаешь? Дайте к аппарату Клюева.
Клюев закрыл глаза. Лицо его натянулось и застыло.
Синяя мгла просветлела. Ракеты стали бледнее. Смутные очертания берега медленно проступили на краю ледяного поля — синяя глыба церкви вздулась в центре деревни.
— Луна, я Марс. Ответь. Тебя не слышу. Слышишь ли меня?
— Будем отвечать? — спросил Плотников.
— Убери ее подальше, — сказал Шмелев.
глава VIII
Командующий армией ошибался — цепи атакующих находились не в четырехстах метрах от берега, а дальше. Это случилось само собой, когда рассвело и свет залил плоскую поверхность озера. Огонь вражеских пулеметов сделался более прицельным, и солдаты инстинктивно попятились, отползая метр за метром, чтобы выбраться из зоны прицельного огня. Шмелев увидел вдруг, что цепь приблизилась к командному пункту, и понял, что должен примириться с этим: было бессмысленно понуждать солдат лежать в бездействии под огнем пулеметов, пока им, Шмелевым, не придумано, как захватить берег.
Цепь отодвинулась от берега, и жизнь на льду показалась солдатам вовсе неплохой.
— Жмот ты, Молочков. Настоящий Шейлок-жмотик, — говорил Стайкин, лежа на боку и колотя острием финского ножа по льду.
— Нету же, старший сержант. Отсохни моя рука — нету. Перед атакой последнюю выкурил. Хочешь — сам проверь, — лежа на животе, Молочков похлопал рукой по карману.
— Пачкаться не хочу о такого жмотика. — Стайкин потрогал острие ножа и снова принялся долбить лунку.
Лед отскакивал тонкими прозрачными кусками. Пулемет выпустил очередь. Стайкин лениво погрозил финкой в сторону берега.
— Хочешь, колбасы дам? — Молочков запустил руку за пазуху и показал полкруга колбасы.
— Ой, мочи моей нет. Погибаю в расцвете лет. — Стайкин отстегнул флягу, сделал глоток.
Молочков обиженно отодвинулся, начал грызть колбасу зубами. Стайкин с ожесточением крошил лед. Кончив работу, он выгреб ледяное крошево и поставил флягу в лунку.
— Пейте прохладительные напитки. — Стайкин поднял голову и увидел Войновского, бежавшего вдоль цепи. Замахал рукой.
Войновский подбежал, лег, озираясь по сторонам.
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант. Второй взвод лежит на льду Елань-озера. Ранено семь человек. Двое убито. Других происшествий нет. Настроение бодрое, идем ко дну. — Стайкин перевалился на живот и хитро подмигнул Войновскому.