Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет! Мой барометр, — хлопнул себя Григорий по ноге, — никогда не обманывает.
К утру грязные лохмотья снега цеплялись лишь кое-где за крыши.
Григорий бесцельно бродил по дому, костыль звучал как-то особенно глухо. Казалось, что настроение хозяина передалось и ему.
А тут еще швейная машина попалась не к месту! Зацепившись за нее раненой ногой, Григорий даже позеленел от боли. С языка уже готово было сорваться ругательство, как вдруг в глазах его что-то сверкнуло, и он по-иному посмотрел на машину, словно увидел ее впервые. Пододвинул табуретку, сел, нажал здоровой ногой на педаль. Шкив несколько раз крутнулся и остановился, будто приглашая Григория продолжать это занятие. Нажал еще раз, еще, сбился с такта, закрутил колесо в обратную сторону...
— Все равно научусь! — упрямо произнес Григорий, поудобнее усаживаясь.
— Вот хорошо! — всплеснула руками вошедшая мать. — Теперь у меня помощник объявился! Совсем глазами слабая стала: нужно простыню подрубить — не могу, шва не вижу. А полотно еще с до войны лежит.
Через два дня Григорий уже бойко крутил машинку, слегка помогая и больной ногой. А мать перебрала все в сундуках, чемоданах, выискивая куски материи.
Первое время, пока работа на машинке была в новинку, Григорий охотно нажимал на педаль, удивляя мать ровным, аккуратным швом. А потом однообразие стало приедаться, и главное, что особенно смущало его, он чувствовал — мать придумывает ему работу. Машинка стрекотала по-прежнему, а ему все чудилось унылое «кап-кап».
К тому же он не хотел, чтобы люди видели его за машинкой. Как только кто-то чужой появлялся в доме, Григорий сразу же с книжкой в руках пересаживался на диван. Не мужское это дело — машинка.
А в тот день, видимо, притупилась его бдительность, не увидел, не услышал, что кто-то стоит за спиной, и мать не предупредила! Лишь когда на плечо легла тяжелая рука, Григорий понял, что попался.
— Тоже мне — хорош друг! — с притворным негодованием выговаривал директор. — Я без мешков задыхаюсь, заведующие отделениями за горло берут, из самого, говорят, канар сделаем... А он тут таланты скрывает. Сегодня же завезу мешковину! Давай, друг, выручай родной совхоз! Оплата — сдельная, сколько заработаешь — столько получишь. А с меня — плов!
Григорий прекрасно понимал, что дело не в мешках, совхозу не очень-то нужна его «выручка». И, тем не менее, ему было приятно: люди думают, заботятся о нем. Было от чего радостно забиться сердцу!
К вечеру на директорском «газике» привезли огромный рулон мешковины.
— Акрам Рустамович сказал: кончится — еще привезем, — проговорил шофер, с трудом втаскивая рулон в комнату.
Григорий согласно кивнул головой.
Теперь веселее стрекотала машинка, и не слышалось монотонной и гнетущей капели в пустом подвале.
Еще дважды на директорском «газике» доставляли мешковину. Потом приехал совхозный кассир с деньгами для «надомника» Корсакова. Хоть Григория и покоробило это неизвестно кем придуманное слово «надомник», тем не менее он с удовольствием расписался в ведомости. А передавая матери деньги, почувствовал предательскую резь в глазах. Осторожно взяв деньги, мать долго смотрела на них и, неслышно ступая, вышла из комнаты.
Весь день мать и сын хранили молчание, ни разу не возвращаясь к приезду кассира. И лишь поздно вечером, когда Григорий заскрипел кроватью, укладываясь, вошла мать.
— Гришенька, — шептала мать. — Ты же помнишь, знаешь, папа всегда отдавал деньги мне... Разве только на семечки или на пиво себе оставит... И зарабатывал он помногу. Но ни одной зарплате я так не радовалась, как сегодня... Ты уж прости меня за слезы... Но все мы матери такие... Появился ребенок — плачем, сам пошел по земле — плачем, в школу отправляем — плачем, женим — плачем, деньги от сына получаем — тоже плачем. Еще больше, может быть... Значит, те слезы лились не напрасно. Вот посмотришь, все хорошо будет, поверь мне... Поверь, родной мой!..
Директор совхоза был немало удивлен, когда в дверном проеме появился Корсаков... без костылей. Сделав вид, что не заметил происшедшей перемены, он весело заговорил о том, что Корсаковы все его склады разграбили, метра мешковины нет во всем совхозе.
— Значит, можно менять специальность, — твердо произнес Григорий.
— Менять? А на что? — лукаво прищурился директор.
— Машинку на машину. Даешь «баранку»!
— А в футбольную команду тебя не записать? Ребята правого края никак найти не могут. Или, может быть, в курашисты подашься?!
— Насчет футбола попозже, — серьезно ответил Корсаков. — Костыли-то еще за дверью стоят.
— А ну, пройдись по комнате, — попросил Касымов.
Григорий немного подумал и осторожно направился к директору.
Тот перехватил гримасу боли, на мгновение исказившую лицо парня, но виду не подал.
— Твоя правда! — решительно протянул он руку. — И твой верх. Даешь «баранку»!
Несколько дней подряд, почти не переставая, лили дожди. Небо висело низко над крышами такое же хмурое, серое, как земля, и, казалось, поменяй их местами — никто не заметит этого. А потом всю ночь бушевал ветер, стучал по крыше ветками деревьев, тоскливо завывал в трубе, пригоршнями швырял в окна зимнюю «крупу».
Утром, шагнув за порог, Григорий невольно зажмурился: солнце больно ударило в глаза. На небе — ни облачка.
— Высота — миллион километров! — вспомнил Корсаков высшую оценку, какую давали летчики такому небу. Подошел к кусту сирени и не поверил себе — набухли почки! Еще вчера голые, безжизненные прутики, сиротливо качавшиеся на ветру, сегодня ласково смотрели на мир зеленоватыми глазками.
Григорий притянул веточку, прижал к лицу и радостно засмеялся: весна!
— Весна пришла, мама! Весна! Слышишь?!
Мать давно не видела сына таким радостным, возбужденным. Что ж, весна — это хорошо. Только много ли радости она принесет им?
Иногда бывает так: услышит человек едва различимый стук в калитку, приоткроет ее — никого! Наглухо захлопнется калитка, стучи не стучи — не откроет больше хозяин. А иной и на второй, и на третий стук выйдет: а вдруг это не баловство мальчишек, а действительно кто-то по делу пришел?
Раньше Григорий совсем не задумывался над тем, кем была для него Галка. Хотя, если кто-нибудь из ребят дергал ее за косички, Григорию хотелось броситься на обидчика. Удерживало только одно — задразнят. Тот же самый Лешка Громадин по всякому поводу и без повода будет заводить разговор о женихах и невестах, бросая при этом выразительные взгляды на