Френки и Майкл - Денис Чекалов

Стук-стук.

Пожизненное заключение. Каторжные работы.

Теперь это же ждет его, Рикки Эрманоса. Похищение, шантаж, попытка убийства. Федеральное преступление, газовая камера.

Или хуже.

Стук-стук.

Рикки спускается, и больше не слышит шума собственных шагов.

Глухие звуки раздаются из глубины подвала.

По лицу Рикки пробегает усмешка, как трещина. Сама собой, потому что он не может быть сейчас спокоен.

Стук-стук.

Нет уж.

Он сжимает кулак и чувствует ладонью ребристую поверхность. Рукоятка ножа.

Стук-стук.

Крепыш-парнишка, лет четырнадцати. Рикки Эрманос смотрит на него с темной вершины лестницы, и видит в нем себя.

Парнишка стоит, его выцветшие порванные джинсы спустились до колен. Он совершает равномерные движения и тяжело дышит.

Рикки ухмыляется.

Недолгое удовольствие.

Он сжимает рукоятку ножа еще крепче.

Стук-стук. Стук-стук.

Это уже его сердце.

Ну уж нет.

Что с того, что раньше ему еще не приходилось всаживать ни в кого нож? С пушкой действовать не всегда сподручно.

Нож ли, пушка – не все ли равно.

Стук-стук.

Член парня погружен в пухлый задик негритянки.

Девица упирается руками в запыленную полосу конвейера, который уже давно ничего никуда не возит.

Она колеблется всем телом сообразно движениям парня и порывисто вздыхает.

Ухмылка на лице Эрманоса пропадает, он хмуро бормочет про себя:

– Подо мной ты так не охала, потаскушка.

Он спускается дальше.

Проститутка почти не обнажена. Парнишка спешил, стараясь дать удовлетворение своему члену.

Он лишь задрал ей юбку да приспустил трусики.

Но девка довольна – ах, как довольна.

Она охает и запрокидывает голову назад, а ее маленькие острые грудки вздрагивают при каждом качке.

Верх платья он содрал с нее, уже когда ввел в нее свой инструмент.

Ну, погоди же.

Негритянка изгибается больше; стоны ее становятся все глуше и возбуждающе.

Но Рикки Эрманос не думает сейчас о сексе.

– Еще, – просит она, не открывая закрытых глаз. – Еще. Глубже.

Парнишка старается. Он дышит тяжело и уже неровно. Видно, они давно начали.

Рикки Эрманос сходит с последней ступени, приближается к ним.

Парень ускоряется. Девчонка кричит, задыхаясь. Ее заводит и подбрасывает мысль, что над ней трудится мускулистый мальчишка, совсем еще юнец.

Рикки тоже был таким

Они кончают бурно, и теперь парень тоже кричит, вторя негритянке. Рикки Эрманос вытаскивает из кармана нож и трогает лезвие пальцем.

Появляется кровь.

Это возбуждает его по-настоящему.

Теперь ему не терпится дождаться, когда парень вынет из шлюхи свой член.

Парень отступает. Проститутка стоит, глубоко дыша, и все никак не может прийти в себя.

Парень нагибается и надевает штаны.

Поторапливайся, сопляк.

Шлюха мелко вздрагивает, снова и снова наслаждаясь прошедшими мгновениями оргазма.

– Деньги, милый, – едва различимо бормочет она. Вот ведь бабы. Никогда о деньгах не забудут. Парнишка застегивает брюки; видно, он очень доволен собой.

– Все путем, – весело отвечает он. Он поворачивается и видит Эрманоса. Рикки поднимает нож.

– Тебе заплатит мой приятель, – говорит парень. Эрманос подходит к мертвой полосе конвейера.

– А теперь свали, – приказывает он юнцу.

Шлюшка слышит его голос и поворачивается. Он видит, что ее маленькие груди направлены прямо на него.

Может, оттрахать ее, прежде чем убить?

– Рикки? – спрашивает она.

Эрманос подходит ближе, и лезвие ножа упирается в горло негритянки.

Голубоватая жилка бешено бьется под черной кожей.

– Ты ведь не думала меня здесь встретить, шлюха, – говорит он.

Он кладет руку на ее тело и проводит по нему ладонью.

– Ты не думала об этом, когда говорила с копами, – продолжает Эрманос. – Когда стучала на меня, сука. Она пытается отстраниться, но идти ей некуда.

– Ты все не так понял, Рикки, – шепчет она. – Я вовсе...

– Если бы не мой дружок, мы бы и не встретились.

Эрманос чувствует, что желание просыпается в его члене.

Он обхватывает проститутку за зад и с силой сжимает пальцы.

– И ты бы рассказала им все про меня, так, сука? – Он кричит. – Только потому, что я пару раз надавал тебе тумаков, ты хотела засадить меня?

– Ты сломал мне челюсть, – испуганно шепчет негритянка. – И шесть зубов выбил. Вот смотри. Я испугалась. Рикки. Я правда не хотела ничего такого.

Член Эрманоса начинает подниматься. Он оттрахает ее, прежде чем прирежет.

Вот так.

Он вспотел, хотя только что ему казалось, что холодно; он вытирает лицо ладонью, и кровь из пальца широкой полосой размазывается по его лицу.

Кровь ударяет ему в голову, глаза темнеют от бешенства. Черт с ней, не станет он ее трахать.

– Нет, Рикки! – в ужасе визжит девица. Ее крик тонет, ломается, рвется вместе с перерезанным горлом.

– Классно ты ее, – говорит парнишка.

«Ты ее тоже», – хочет ответить Эрманос.

Но не может.

Точно в тот далекий, жаркий день в каменистой пустыне. Нет ни слов, ни мыслей. Ни даже чувств.

Острый запах.

Жажда.

Кровь алыми толчками вырывается из перерезанного горла. Кровь на его руках, на его лице. Губах.

Попробовать.

Пить.

Прикоснуться губами к шее и глотать, пить, хватать так много, сколько в ней только найдется.

Жадно.

А потом сопляк.

А потом все, кто попадутся ему на дороге, – не важно кто. Все.

Алая жидкость, острый, возбуждающий запах.

Он хочет крови.

Эрманос открывает рот, и его язык высовывается, жаждая окунуться в алый фонтан, бьющий из горла мертвой.

Пить.

Ну же.

Он держит ее так крепко, словно трахает; но член его давно остыл и опал. Только жажда, да острый запах, да небывалое возбуждение во всем теле.

Кровь.

– Пончо, бежим!

Громкий голос парня бьет его, точно кнут, вырывая из забытья.

– Пончо, легавые! Что с тобой?

Кровь вытекает и падает на грязный, пыльный пол.

Много крови.

– Пончо, чтоб тебя!

Парнишка хватает его за руки, сзади. Он сильный, этот сопляк. Кровь вытекает из горла шлюхи все медленнее, все неохотнее.

Острый запах проникает глубоко в мозг Эрманоса, заставляя разжать пальцы.

Нож падает; парнишка ругается и подбирает его.

– Да пошли же. Черт тебя возьми... Свет, темнота, яркие лучи из полуподвальных окон, бегающие полосы фонарей, звук сирен.

– Скорей же...

Алый цветок лепестками крови стоит перед глазами Эрманоса. Он видит перед собой проститутку и слышит запах того, чем она полна.

Он хочет пить.

Холодный воздух, чистое небо, шум сирен стихает где-то позади. Они бегут.

Эрманоса тошнит, он падает лицом вниз и пачкает щеки в своей блевоте.

Он едва не попал в рай.

15

– Пончо часто рассказывал мне, что оставил в Аспонике родню.

Майерс вытер нижнюю губу ладонью.

– Сам он тоже приехал оттуда, лет десять назад. Перебивался в Гавани Гоблинов, в Арран-сити тоже. Там у него были неприятности. Одна шлюшка настучала на него в полицию, и он ее прирезал.

Он сплюнул на пол.

– Полиция тогда не смогла прижать Пончо, но он сам чуть не свихнулся. Меня с ним тогда не было– иначе бы я и не стал о том говорить. Но тот, кто видел, как он вгонял перо в шлюшку, говорил, будто от вида и запаха крови он вроде как взбесился.

– В чем это выразилось? – спросил я. Лицо Майерса исказилось.

– Многое говорит. Что он будто застыл на одном месте, и все держал эту шлюшку, и отпускать не хотел. Все думали потом, что Пончо в штаны наложил от страха, когда до него дошло, чего он натворил. Но... – Майерс хмыкнул. – Но тот мальчишка, что все видел, божился, будто бы Пончо хотелось напиться крови. Никто этому дураку тогда не поверил, да и по сам Пончо сильно не испачкался. Но малец клялся, будто бы Пончо глядел на то, как кровь вытекает из шлюшки, да все ближе и ближе лицо подносил, да еще нюхал.

Майерс помолчал, точно еще раз обдумывая случившееся.

– Только вот тогда сразу копы приехали. Пончо и мальчишку, понятное дело, они не застали, а то гнил бы тот давно в Оркской исправительной. Но, как уверял всех малец, именно полицейская сирена-то Пончо и спугнула, не дала ему напиться крови. Черт его знает, может, и вправду все так было.

– Когда вы познакомились с ним? – спросил я.

– Почти сразу же, как Пончо оказался в городе Темных Эльфов. У него не все шло гладко, из Арран-сити пришлось ему убраться, из-за копов, как он говорил. Только что мне странно еще в то время показалось – копы никак его прижать не смогли, мальчишка тот через два дня по пьянке разбился, так что рвать из Арран-сити у Пончо вроде бы резонов не было. Но он удрал.

– Думаете, были другие причины?

– Кто его теперь разберет... Но с тех пор Пончо никогда ножа с собой не носил, и все на улицах знали, что крови он боится. Таскал пушку – незарегистрированную, хотя и говорил я ему раз сто, что заметут его копы с этой пушкой, как есть заметут, и тогда он уже никак не отвертится. А нож – обычный нож, он же ничем не хуже поди, а за решетку с ним не угодишь.