АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914 - Доминик Ливен

Из перечисленных Минарик семидесяти девяти родов, каждый из которых был владельцем более 50 000 десятин, только двадцать девять всего за полвека до рассматриваемого периода имели свыше 3000 крепостных. Однако на самом деле быстрый процесс вхождения в земледельческую элиту, как и выпадение из нее не соответствует действительному положению вещей. Поместья многих из упомянутых Минарик семей были на Урале, а в этом регионе Редакционная комиссия проводила статистику лишь выборочно. Другие семьи владели землей в Киевской, Подольской, Волынской губерниях. Некоторые из указанных семей к 1900 г. вымерли (например, Виттгенштейны, Кушелевы-Безбородко), но в списках Минарик появились их наследники. Граф А. И. Мусин-Пушкин, например, наследовал имения Кушелева-Безбородко через свою жену. Кроме того, многие указанные Минарик земельные магнаты происходили из семей, которые в 1859 г. были собственниками от 2000 до 3000 крепостных.

[Таблица 2.7]

Большинство землевладельцев из списка Минарик на самом деле принадлежали к старинной аристократии. Между тем были и исключения. Семья Фальц-Фейнов, немецких колонистов, после 1861 г. приобрела огромные земельные владения на юге России. Семьи Терещенко и Харитоненко имели «сахарные» поместья, стоимость которых была даже выше знаменитых угодий и сахарных заводов Бобринских в Смеле. Из семидесяти девяти перечисленных Минарик родов приблизительно двадцать пять в 1800 г. не принадлежали к придворной аристократии и высшему слою провинциального дворянства.

Существуют данные о богатстве и доходах нескольких семей, рассмотренных Минарик. Так, в 1901 г. собственность графа С. Д. Шереметева, например, была оценена в 11,8 миллионов рублей (1 229 167 фунтов). Ежегодный доход его брата Александра в 1913 г. составлял 1 550 000 рублей (161 458 фунтов). Граф Платон Зубов на рубеже XIX и XX веков имел 52 556 десятины. Его поместья стоили 2,7 миллиона рублей (282 250 фунтов), его собственность в С.-Петербурге — 1,3 миллиона (135 417 фунтов), 2 миллиона рублей (208 333 фунта) были вложены в ценные бумаги. В 1900 г. Бобринские получали с сахарных заводов в Смеле 10 миллионов прибыли. Тремя годами ранее их имущество оценивалось в 17,5 миллионов рублей (1 822 917 фунтов), из которых 9,3 миллиона приходилось на земельную собственность, 3,1 миллиона — на заводскую, 2,3 миллиона было в оборотных фондах, а остальное — в акциях и облигациях. 215 200 десятин земли, принадлежащих княгине Юсуповой, оценивались еще выше — в 21,3 миллионов рублей (2 218 750 фунтов). При этом не учитывалась собственность ее мужа в 31 200 десятин. Кроме того, княгиня держала 3,2 миллиона рублей в акциях и облигациях. При таких ресурсах семье Юсуповых разорение не грозило, хотя расточительный образ жизни сына княгини, Феликса, и общие траты превышали годовой доход. В 1914 г. доходы Юсуповых от сельских угодий, шахт и заводов составлял 730 100 рублей (76 000 фунтов). Орловы-Давыдовы, по всей видимости, были не менее богаты, чем Юсуповы. В 1900 г. их недвижимость оценивалась в 15 926 917 рублей (659 000 фунтов), а тремя годами позже они поместили 5,2 миллиона рублей (541 667 фунтов) в банки, а также в акции ряда компаний[79].

[Таблица 2.8]

Огромные состояния этих людей опровергают утверждения, будто русская аристократия в 1914 г. находилась на грани банкротства. В свете источников доходов долги аристократии по сравнению с прошлым веком представляли значительно меньшую проблему[80]. Однако в стране, вступившей на путь индустриализации, аристократия не могла рассчитывать на сохранение своего прежнего доминирующего положения во всех сферах жизни. Даже в сельском хозяйстве, в котором все еще господствовали дворяне, в первые ряды землевладельцев выходили такие отнюдь не принадлежащие к российской знати люди, как, например, зоолог Фальц-Фейн и Л. С. Аржанов, владелец крупнейших в империи мельниц. В горной и металлургической промышленности аристократический Урал оказался позади Южной России и Украины, где наибольшим влиянием пользовались крупные, приносящие большие прибыли синдикаты. Так, величина капиталовложений одного из ведущий южных промышленников А. К. Алчевского подскочила от 3–4 миллионов рублей в середине 1870-х гг. до 30-ти миллионов к 1890-м.

Кроме того, теперь крупные состояния стяжались в таких сферах деятельности, которые были абсолютно неподвластны контролю аристократии — а именно: в финансовом деле, внешней торговле и промышленности. С богатством аристократии не мог тягаться ни один получавший жалование служащий. В 1913 г. П. Л. Барк (будучи президентом Волго-Камского банка, он слыл одним из самых высокооплачиваемых людей России) зарабатывал всего лишь 120 000 рублей в год. Иначе обстояло дело с предпринимателями. Еще до 1861 года среди них насчитывалось несколько человек, наживших большие состояния — вплоть до 7 миллионов рублей. В последующие полстолетия число таких богатств резко возросло. Например, между 1873 и 1896 годами фирма С. Морозова увеличила свой капитал в виде недвижимости от 2,2 до 14,6 миллионов рублей при 20 процентах чистого среднегодового дохода. С Морозовыми не мог состязаться ни один землевладелец. Искушение заменить землю на акции и облигации было велико. Назревала необходимость в соглашении и слиянии с новой элитой[81].

Непосредственно сравнивать имущественные положения русской и английской аристократии весьма трудно, так как статистические данные по России относятся к периоду 1900–1914 гг., а для Англии в основном взяты из переписи землевладельцев, произведенной в 1873 г. За десять лет до начала Первой мировой войны, например, Демидовы, Шереметевы и Юсуповы стояли в одном ряду с 15–20 наиболее богатыми английскими землевладельцами (доход свыше 100 000 фунтов в год), каковыми те являлись тридцать лет назад, хотя, вероятно, ни один русский аристократ не имел ежегодного дохода, равного доходу герцога Вестминстерского — 295–325 000 фунтов, который тот получал даже в те времена. В период между 1873 г. и 1914 г. богатство самых состоятельных английских аристократов значительно выросло, и у герцога Вестминстерского (правда, он представлял собой совершенно исключительный случай) годовой доход накануне Первой мировой войны составлял 1 миллион фунтов стерлингов. Кроме того, приводимые Джоном Бейтманом данные отражают только земельные доходы, без учета прочих. Между имущественным состоянием самой богатой английской и русской аристократии существовала огромная разница, и посещавших Лондон русских всегда поражала роскошь его высшего света. Тем не менее доход Юсуповых, Шереметевых, Демидовых и некоторых других русских магнатов, который составлял 100–200 000 фунтов стерлингов в год, даже по меркам английской аристократии в 1914 г., был очень высоким. Кроме того, на русского дворянина, в отличие от английского пэра, редко пользовавшегося правом майоратного наследования, не давил груз ответственности перед младшими братьями и сестрами, не говоря уже о вдовах. Различия в доходах между Орловым-Давыдовым и Кавендишем, несомненно, были значительно меньше, чем между герцогом Бедфордским и принцем Пюклером в 1820-х годах[82].

В дифференциации внутри английского правящего класса прослеживались сходные черты с тем процессом расслоения, который наблюдался в России, как, впрочем, и во всей Европе. К концу девятнадцатого века сравнительно небольшая группа крупных землевладельцев значительно вырвалась вперед, оставив позади себя основную массу высшего и среднепоместного дворянства. Отчасти это была всего лишь все та же извечная история — превосходство материальных ресурсов. Перед лицом сельскохозяйственной депрессии или при дурном управлении семейной собственностью крупный собственник мог предотвратить банкротство с помощью практически неограниченного кредита или продажи части своих земель. Это и было ценой за выживание или, по крайней мере, за сохранение аристократического образа жизни в период сельскохозяйственной депрессии в последней четверти девятнадцатого столетия.

Главным, однако, был разрыв, образовавшийся между аристократией, зависящей от земельной собственности и той ее частью, которая жила за счет — по крайней мере, частично — капиталовложений в промышленность или, и что еще лучше, в городскую собственность. Из-за плохой почвы, безобразного сообщения и отсутствия рынков сбыта сельское хозяйство во многих частях России всегда представляло собой сомнительный источник благосостояния. Крупные собственники были, как правило, одновременно владельцами шахт и заводов, а не ограничивались только сельскохозяйственными угодьями. В Англии до 1815 г. земля приносила очень высокий доход, хотя в век индустриализации землевладение как источник прибылей никак не могло сравниться с гораздо более рискованными инвестициями в торговлю и промышленность.