Смертельная комбинация - Андрей Костин

Остается предположить, что хозяйка сумочки и туфли пыталась спрятаться в этом шкафу, где ее и нашли после того, как открыли дверь.

Я дотронулся до смятого черного платья, пытаясь мысленно восстановить образ молодой зеленоглазой женщины… На душе стало пронзительно тоскливо. Закрыл шкаф, подошел к дивану и выбрал из пепельницы уцелевшую сигарету. Руки у меня дрожали, я никак не мог прикурить.

Видимо, она уже собиралась уходить, если была в уличных туфлях и держала в руках сумочку с документами и ключами. Может, стояла в коридоре, когда поняла, что в квартиру хотят проникнуть. Не знаю, на что надеялась, когда решила искать такое убежище. Впрочем, в подобной ситуации всегда поступаешь, как последний идиот. Я ведь и сам недавно прятался в шкафу. Только мне повезло больше.

Я зажег свет на кухне — на столе стояли две пустые бутылки из-под коньяка, а в пол были втоптаны окурки от папирос. Несколько таких же окурков было в ванной комнате, там же — выдранные с кусочками ткани две пуговицы и метра полтора завязанной узлами веревки. Больше ничего.

Как во сне я покинул квартиру и вышел на улицу. Я шел по вечерним спокойным улицам, но не чувствовал себя в безопасности. Может быть, мне и удается пока оставаться незамеченным, но каждое мгновение в одном из случайных прохожих я могу увидеть недавнего знакомого, и карусель снова закрутится. Что значила веревка на полу в ванной комнате? Ведь и директора задушили — затянули на шее кожаный ремень…

От таких мыслей у меня на лбу выступила испарина.

Я вышел на привокзальную площадь и невольно остановился в тени газетного киоска. Сквозь огромные стекла вокзала я видел немногочисленную очередь в кассу, людей, сидящих на лавках в ожидании поезда, и только потом засек того парня.

Я его не знал, но насторожило, как он пристально разглядывает входящих и выходящих из здания вокзала. Человек, кого-то встречающий, сам старается быть на виду — тогда шансы не разминуться повышаются вдвое. Этот же выглядел так, словно караулит кого-то из засады.

До вокзала рукой подать, и если этот охотник по мою душу, то я потеряю последнее преимущество. Правда, меня он заметит, только когда я буду почти у цели.

Небрежно пересек площадь, но, когда стал подниматься по ступенькам, сразу же встретился глазами с тем парнем. Он пошел следом и откровенно рассматривал меня. Я решительно толкнул дверь вокзала и еще раз оглянулся — парень призывно помахал кому-то рукой.

Не прошло и полминуты, как к нему присоединился второй, коренастый, коротко стриженый, похожий на бывшего боксера.

Вместе они вошли в помещение вокзала и двинулись следом за мной к буфетной стойке. Я взял сосиски и кофе. Там были еще и бутерброды, и выглядели они поаппетитнее. Но, открыв бумажник и сосчитав деньги на обратный билет — неприкосновенный запас, я выяснил, что даже стакан кофе лучше было не брать. Потому что если мне и доведется завтра пообедать, то разве только батоном хлеба и водой из-под крана.

Намазав сосиски сладкой горчицей, я приступил к небольшому пиршеству…

А те двое, купив бутылку минеральной воды, встали за соседний столик, и я постоянно чувствовал их взгляды искоса.

Только бы дали доесть.

Они о чем-то тихо разговаривали, наконец один поставил стакан и медленно подошел ко мне. Остановился напротив, достал из коробка спичку и стал ковыряться в зубах. Я нагнул голову, чтобы не встретиться с ним глазами. Горилле никогда не надо в глаза смотреть, говорят специалисты.

— Эй, мужик, — рявкнул вдруг он, — дай на бутылку.

— А штаны не намочишь? — я поднял глаза, — ты же с приятелем одну выхлестал.

— Давно не били? — он заржал.

— Пошел вон, — я бросил, на тарелку недоеденный кусок хлеба, — ты мне аппетит портишь.

— Так и шабер в бок получить недолго, — боксер продолжал нагнетать обстановку.

— А Шмель, — спросил я, — поправляется уже? Он ведь тоже что-то там насчет шабера говорил.

Брови у мужика удивленно поползли вверх, а я решил закрепить успех. Иногда очень полезно подслушивать за дверями.

— Привет Ягару, — я вспомнил еще одно имя. — Ты разве не в курсе, что мы с ним договорились?

— То-то смотрю, ты такой смелый, — боксер растерянно потер лоб. — А не врешь?

— Узнай сам, — я устало вздохнул: акула заглотила приманку. — Надеюсь, не надо объяснять, где Ягара сейчас найти? А твой приятель пусть меня покараулит.

Боксер повернулся на каблуках, отошел, и они тихо посовещались. В это время я заметил, что люди потянулись к выходу на перрон — скоро должен был подойти поезд.

— Эй, — окликнул парней, — лично я иду на улицу курить. Кто со мной?

Вытер бумажной салфеткой рот, скомкал ее в кулаке и смешался с толкающимися на выходе людьми. Я старался идти спокойно, даже развязно.

Я знал только одно — с боксером мне не справиться, он сильнее меня. А вот со вторым — худощавым блондином — возможны варианты.

Выйдя на перрон, я остановился возле урны, выбросил салфетку и полез за сигаретами. Блондин остановился рядом, между мной и застекленным боком вокзала. Вдали уже показались огни прибывающего поезда.

— Куришь? — я вроде бы протянул ему пачку, но в это время пальцы мои спрессовали в комок упаковку, фольгу и табак, а кулак, согнутый локоть, предплечье превратились в простейший механизм, который чуть отошел назад, развернув корпус, а потом устремился вперед, врезавшись в подбородок противника.

Все произошло мгновенно.

Блондин неестественно дернулся, но не упал, только голова его склонилась набок, а из угла губ потекла струйка крови. Только потом он начал заваливаться на спину, я подхватил его и бережно опустил на землю.

Никто словно ничего не заметил. Люди были в предвкушении подхода поезда. Я сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошел к началу перрона. Наконец, не выдержал и побежал.

…Они вынырнули из кустов сирени, когда до края платформы оставалось с десяток шагов. Людей тут не было, видимо, ожидаемый состав будет короткий. Луч тепловоза разрезал темноту, и было слышно, как вибрируют рельсы.

Их было двое. Боксер и еще тот, утренний, в кожаной куртке. Они не произносили ни слова, молча преградили мне дорогу и, чуть подталкивая кулаками, прижали к краю платформы. Послышался шум приближающегося поезда.

— Допрыгался, — сквозь зубы сказал боксер. — Сейчас тебя размажет…

Я промолчал и весь напрягся. Тогда боксер взял меня за локоть и невольно оглянулся, скоро ли поезд. Уже зашуршали под напором воздуха кусты сирени, краем глаза я уже видел тупорылую морду локомотива, чужая рука еще крепче сжала мой локоть, лица замкнулись, как бывает, если люди хотят совершить что-то серьезное и опасное.

Мы стояли на самом краю перрона.

Сейчас, или будет поздно, подумал я. Все будет поздно…

До навалившегося на край платформы поезда оставалось метров десять… Резко, предплечьем я отбил тянувшиеся ко мне руки и прыгнул вниз, на рельсы. Потом, как в воду, дальше, вперед, до боли в суставах…

Оглушительный скрип колес, свист рассекаемого воздуха, вопль гудка, но вагоны уже мелькают за моей спиной, отрезая меня от платформы и стоящих на ней людей.

Я бегу дальше, через пути, пролезаю под товарными вагонами, пока, наконец, не падаю на ржавую траву вдоль насыпи. Тяжело дышу, смотрю, как суетятся с фонарями вдоль подошедшего состава люди, заглядывают под вагоны и перекрикиваются. До меня долетают некоторые слова, исключительно матерные. Потом все стихает, и люди расходятся, так и не догадавшись, что произошло.

Поднимаюсь с земли и отряхиваю брюки. Плечо неприятно саднит, я засовываю руку под рубашку м убеждаюсь, что повязка стала набухать от крови.

За железнодорожными путями, там, где дюны мусора прорастают густым кустарником и крапивой, я набредаю на полуразвалившийся одноэтажный дом. Внутри пахнет сыростью и гнилью. Не самое удобное место для ночлега, разве только одно преимущество — вряд ли меня будут здесь искать. И даже если будут, я услышу продирающихся сквозь кустарник людей и успею улизнуть. Обхожу пустые комнаты с проваленным полом и сквозняками, наконец, из досок и обрывков толя сооружаю себе гнездо в углу посуше. Привалившись к осыпающейся штукатуркой стене, я смотрю в проем пустого окна на ночное небо, верхушки кустарника, обступающего барак со всех сторон, и на звезды. Как-то постепенно звезды померкли, и стало совсем темно…

Я вдруг стал испытывать беспокойство, потому что не поднялся на второй этаж и не посмотрел, что там? Тогда я медленно встаю и на ощупь ищу скрипучую лестницу. Я иду, вытянув перед собой руки, и все время боюсь наступить на что-то мохнатое и неподвижное, вроде как вывернутую наизнанку козлиную дубленку. Я не понимаю, откуда у меня такие мысли, наверное, я что-то вспоминаю и вспомнить не могу. На втором этаже светлее, свет пробивается сквозь пыльные стекла. Тут есть кое-какая мебель. Старинный шкаф, трюмо, панцирная кровать с набалдашниками. Я подхожу к окну — протереть его и посмотреть, что делается снаружи. А когда оборачиваюсь, то замечаю, как на трюмо, перед зеркалом, горит свечка. Пламя качается из стороны в сторону и коптит. Я подхожу к зеркалу и тут слышу — кто-то быстро пробежал по комнате и остановился у меня за спиной. В зеркале отражается женский силуэт… Она находится очень высоко, почти под потолком, и я решаю, что женщина стоит на табуретке. Тут вдруг она начинает опасно раскачиваться, вот-вот упадет, и я оборачиваюсь, раскрыв руки, чтобы поддержать… В это же мгновение я начинаю дико кричать, потому что руки мои ловят пустоту, женщина не стоит, а визжит надо мной, глядя сверху вниз одутловатой мордочкой удавленницы. Я кричу и не слышу своего голоса, а она раскачивается, задевая пальцами босых ног меня по лицу. Я кричу, давясь от рыданий, и просыпаюсь.