Страх и ненависть в Лас-Вегасе (Новый перевод) - Хантер Томпсон

3. Лютая Люси … «Зубы как бейсбольные мячики, глаза, как застывшее пламя»

Я отдал сумку коридорному и велел ему принести литр виски, полтора «Бакарди Аньехо» и ведерко льда, чтоб хватило на весь вечер.

Наш номер находился в дальнем корпусе «Фламинго». «Фламинго» – это больше, чем гостиница, это скорее обделенный финансированием огромный клуб «Плейбой» посреди пустыни. Девять отдельных корпусов с общими проездами и бассейнами – обширный комплекс, иссеченный лабиринтом из пандусов и подъездных дорожек. Чтобы дойти от стойки регистрации до нашего крыла мне понадобилось минут двадцать.

Я собирался зайти в номер, получить выпивку и багаж, а затем в ожидании адвоката скурить последний кусок сингапурского гашиша и посмотреть Уолтера Кронкайта. Перед Конференцией по наркотикам мне была необходима передышка, минута покоя, убежище. Это задание совсем не то, что «Минт-400». Там требовалось наблюдать, здесь – участвовать. И отношение должно быть совершенно другим. На гонках мы вращались в толпе близких по духу людей, а если порой вели себя грубо и оскорбительно . . . что ж, то был всего лишь вопрос меры.

Но в этот раз оскорбительным будет само наше присутствие. Мы обманным путем проникнем на конференцию и сразу окажемся среди тех, кто собрался ради того, чтобы сажать в тюрьму таких, как мы. Мы будем для них Угроза, причем не таящаяся, а вызывающе невменяемая и бесцеремонно дерзкая … мы не собирались что-то доказывать в плане социологии или даже просто стебаться. То был вопрос образ жизни, чувства ответственности и даже долга. Раз Свиньи собирались в Вегасе на большую конференцию по наркотикам, мы считали, что там должна быть представлена и наркококультура.

Кроме того, я так давно утратил адекватность, что подобная выходка казалась мне совершенно логичной. С учетом всех обстоятельств я пребывал в полном согласии со своей кармой.

Пребывал … пока не отворил большую серую дверь в мини-люкс 1150 в Дальнем Корпусе. Воткнув ключ в замок с мыслью «эх, вот я и дома!», я распахнул дверь. Дверь уперлась во что-то, что я тут же опознал как человеческое существо. Девица неопределенного возраста с лицом и комплекцией питбуля. В мешковатой синей сорочке и злыми глазами …

Я почему-то знал, что попал в свой номер. Я не хотел в это верить, но вибрации были безнадежно верными … Она, видимо, тоже знала, потому что не помешала мне войти. Я бросил рюкзак на кровать и оглянулся в поисках адвоката … Вот и он, совершенно голый в дверном проеме ванной комнаты с нетрезвой ухмылкой на лице.

– Грязный дегенарат, – сквозь зубы процедил я.

– Ничего не поделаешь, – сказал он, кивнув на девицу-питбуля. – Это Люси. – Он засмеялся дурным смехом. – Как эта – Люси в небесах с алмазами …

Я кивнул Люси, которая таращилась на меня с недвусмысленной злобой. Я был враг, вторгшийся на её территорию … и судя по тому, как она передвигалась по комнате – очень быстро и напряженно – она меня оценивала. Она была готова к схватке, сомневаться не приходилось. Даже мой адвокат это заметил.

– Люси! – прикрикнул он. – Люси! Успокойся, черт побери! Помнишь, что было в аэропорту … больше такого не надо, хорошо? – Он нервно улыбнулся ей. Она выглядела как зверь, которого только что бросили в яму биться насмерть …

– Люси … это мой клиент, мистер Дюк, известный журналист. Это он платит за номер. Он на нашей стороне.

Люси молчала. Она явно была не в себе. Бабища с широченными плечами и квадратным подбородком. Я сел на кровать и как бы невзначай запустил руку в рюкзак за газовым баллончиком … нащупав пальцем кнопку, я почувствовал острое желание выхватить баллончик из рюкзака и окатить её с ног до головы чисто из принципа: я отчаянно нуждался в покое, отдыхе, убежище. Меньше всего мне хотелось сцепиться насмерть в своем собственном гостиничном номере с обдолбанным гормональным уродцем.

Мой адвокат, видимо, понял что к чему; он знал, зачем я полез в рюкзак.

– Стой! – крикнул он. – Не здесь! Надо выйти!

Я пожал плечами. Он явно был под кислотой. Люси тоже. Это было заметно по её безумному лихорадочному взгляду. Она смотрела на меня так, будто меня требовалось обезвредить, чтобы всё вернулось в нормальное для неё русло.

Мой адвокат подошел и обнял её. «Мистер Дюк – мой друг, – тихо сказал он. – Он любит художников. Давай покажем ему твои картины».

И тут я заметил, что номер заставлен картинами: сорок, а то и пятьдесят портретов – маслом, углем, все примерно одного размера и на всех изображено одно и то же лицо. Они красовались на всех плоских поверхностях. Лицо показалось мне смутно знакомым, но, чье именно, я так и не понял. Женщина с широкими губами, крупным носом и неестественным блеском во взгляде – демонически чувственное лицо, с нелепо преувеличенными драматичными чертами. Такие обычно висят в комнатах студенток-художниц, помешанных на лошадях.

– Люси пишет портреты Барбары Стрейзанд – пояснил адвокат. – Она художник из Монтаны …

Он повернулся к ней.

– В каком городке ты живешь?

Она посмотрела на него, потом на меня, потом опять на него. Наконец она выдавила: «Калиспел. На севере. Я их с телевизора срисовала».

Мой адвокат радостно закивал. «Потрясающе, – сказал он. – Она прилетела сюда только ради того, чтобы отдать эти портреты Барбаре. Вечером мы собираемся в «Американу» и подойдем к ней за кулисами».

Люси смущенно заулыбалась. Её враждебный настрой исчез. Я оставил баллончик в рюкзаке и поднялся. Тяжелый случай. Я вовсе не рассчитывал, обнаружить обкислоченного адвоката в процессе каких-то противоестественных брачных игр.

– Ну, машину уже, наверно, подогнали. Пойдем заберем вещи из багажника.

Он радостно закивал. «Точно, пойдем заберем вещи, – он улыбнулся Люси. – Скоро вернемся. Будет звонить телефон, не бери трубку».

Она улыбнулась в ответ и осенила нас одноперстным крестным знамением: «С Богом».

Адвокат натянул широкие штаны и черную рубашку, и мы поспешили вон из номера. Я заметил, что он с трудом ориентируется в пространстве, но помогать ему не стал.

– Ну что, какие у тебя планы? – спросил я.

– Планы?

Мы стояли и ждали лифта.

– Люси, – подсказал я.

Он помотал головой, тщась вникнуть в вопрос. «Черт, – выдавил он. – Я встретил её в самолете, у меня было полно кислоты, – он пожал плечами, – Ну эти, синие бочки, знаешь. А она оказалась религиозная фанатичка. Сбежала из дома уже раз пятый за полгода. Ужас. Я дал ей капсулу, и только потом понял … она до этого даже не пила не разу!»

– Что ж, – ответил я. – Это можно использовать. Не дадим ей протрезветь и будем продавать её на конференции по наркотикам.

Он уставился на меня.

– Она в самый раз для такого мероприятия. Копы скинутся по пятьдесят баксов, поколотят, чтоб не сопротивлялась и оттрахают всем скопом. Можно поселить её в каком-нибудь захудалом мотеле, развесить по всему номеру портреты Иисуса, а потом напустить на неё свиней … Чёрт, сильная девка, выдержит.

Его лицо сильно дергалось. Мы спускались в лифте в вестибюль. «Боже мой, – пробормотал он. – Я знал, что ты извращенец, не никогда не думал от тебя такое услышать». Он выглядел ошеломленным.

Я рассмеялся: «Чистая экономика. Эта девка – подарок свыше!». Я одарил его широкой улыбкой Хамфри Богарта … «Чёрт, у нас почти не осталось денег! И вдруг ты находишь психа-переростка, который может заработать для нас штуку в день».

«Нет! – вскричал он. – Не говори так!» Дверь лифта открылась и мы вышли на стоянку.

– Думаю, она сможет принимать четверых за раз. Если будем держать её под кислотой – выйдет по две штуки, а то и по три.

– Подлый ублюдок! – зашипел он. – Я тебе голову оторву. – Он косился на меня, прикрывая глаза от солнца рукой. Я заметил Кита в метрах пятнадцати от двери. «Вот она, – сказал я. – Неплохая машина. Для сутенера… «

Он застонал. На его лице отображалась знакомая мне борьба, происходившая у него в мозгу со спорадическими волнами кислоты: мощные приливы болезненной сосредоточенности и полная растерянность после. Когда я открыл багажник кита и полез за сумками, он рассердился: «Ты что делаешь? Это не её машина».

– Знаю. Это моя машина. И мой багаж.

– С какого хуя! – крикнул он. – Если я адвокат, это ни хрена не значит, что ты можешь воровать на моих глазах.

Он попятился.

– Ты что творишь? Если поймают – не отвертимся.

С трудом вернувшись в номер, мы попытались серьезно поговорить с Люси. Я чувствовал себя фашистом, но иначе было нельзя. Она опасна для нас ? да еще в такой непростой ситуации. Дело и так выглядело неважно – чудная девочка с тяжелым случаем психоза, но гораздо больше меня беспокоила вероятность того, что через несколько часов она придет в себя, и её обуяет праведный гнев, когда она вспомнит, что с неё случилось: как в лос-анджелесском аэропорту её соблазнил какой-то жестокий самоанец, напоил, накормил ЛСД, затащил в лас-вегасскую гостинцу и зверски проник во все отверстия её невинного тела своим необрезанным членом.