Мой любимый sputnik - Харуки Мураками

Ужас, какое длинное письмо, да? Похоже, если я взяла ручку и начала писать, то остановиться на полдороге уже не смогу Так всегда было. И хотя говорят, что “хорошо воспитанные девочки подолгу в гостях не засиживаются”, если я начинаю что-то писать, все мое воспитание безнадежно улетучивается. (Интересно, так бывает только со мной, когда я пишу, или…?) Дядька-официант в белой униформе периодически поглядывает на меня недовольно. Однако даже рука устала, так что буду потихоньку закругляться. Бумага тоже кончается.

Мюу уехала в Рим – встречается там со своими старыми друзьями, а я побродила одна вокруг гостиницы, пока не наткнулась

на это кафе, где сижу и, как видишь, старательно пишу тебе это письмо. Словно с необитаемого острова отправляю тебе послание в бутылке. Странно, когда я остаюсь одна, без Мюу, у меня нет особого желания куда-нибудь идти. Вот он – долгожданный Рим. передо мною, я здесь впервые в жизни (и кто знает, может, второго раза уже не будет), но у меня нет ни малейшего желания смотреть все эти руины, фонтаны… Даже ходить по магазинам. Мне так хорошо сидеть в этом кафе, принюхиваться, как пес, к запахам города, вслушиваться в голоса и звуки, наблюдать за лицами прохожих… Больше ничего и не нужно.

А знаешь, я сейчас вдруг заметила: то странное чувство, о котором я рассказала в начала письма – “будто меня разобрали на части”, – похоже, меня отпустило, пока я сидела и писала тебе. Оно уже не беспокоит меня так сильно. Бывало, я так же выходила когда-то из телефонной будки после долгих ночных разговоров с тобой. Не иначе ты умеешь как-то влиять на меня, да?

Сам-то что думаешь? И в любом случае, пожалуйста, помолись за мое счастье и удачу. Мне это так необходимо. Пока.

P.S. Я вернусь домой где-то около 15 августа. Вот тогда и поужинаем вместе, хорошо? Пока лето не кончилось. Я же обещала!

Через пять дней пришло второе письмо, судя по штемпелю – из какой-то французской деревни, название которой мне ни о чем не говорило. Оно было немного короче. Мюу с Сумирэ оставили в Риме взятую напрокат машину и на поезде отправились в Венецию. Там они целых два дня слушали Вивальди. Почти все концерты проходили в соборе, где Вивальди служил когда-то патером. “Я до того наслушалась Вивальди, что буду только рада, если в ближайшие полгода мое ухо не услышит ни единой ноты из его творений”, – пи-

сала Сумирэ. Дальше она делилась восторгами по поводу вкуснейших морепродуктов, запеченных в пергаменте, которые они вместе с Мюу ели в одном из венецианских ресторанов. Сумирэ так живописно описала это блюдо, что мне страшно захотелось тут же примчаться в Венецию и попробовать его самому.

Из Венеции Мюу с Сумирэ вернулись в Милан, откуда вылетели в Париж. Немного передохнув в Париже (опять же – поход по магазинам), они на поезде поехали в Бургундию. У одного из близких друзей Мюу там был огромный дом, что-то вроде поместья, где они и остановились. Так же, как и в Италии, Мюу посетила несколько небольших виноделен, с которыми вела бизнес. Если после полудня у них не было дел, Мюу с Сумирэ брали корзинку с едой и шли гулять в ближайший лес. Разумеется, в корзинке всегда было припасено и несколько бутылок вина. “Вино здесь такое вкусное – просто мечта!” – писала Сумирэ.

Кстати, наверное, у нас не получится вернуться в Японию 15 августа, как мы планировали сначала. Закончив дела во Франции, мы, скорее всего, поедем в Грецию, на остров, где устроим себе заслуженный отдых после трудов праведных. Я тут совершенно случайно познакомилась с одним английским джентльменом (на самом деле настоящий джентльмен). Так вот, у него есть дом на каком-то маленьком не-помню-названия греческом острове, и “мы можем распоряжаться этим домом, сколько захотим”, как он сам сказал. Здорово, правда? Мюу тоже в восторге. Ведь нам совершенно необходимо хотя бы ненадолго полностью отключиться от работы и просто отдохнуть. Вот – мы, лежим, раскинувшись, на ослепительно белом берегу Эгейского моря, две пары красивых грудок нацелены на солнце, потягиваем вино с привкусом сосновой смолы и бесконечно долго – сколько душе угодно – наблюдаем за облаками в небе. Ну как? Разве не бесподобна эта картина?

“Совершенно бесподобна”, – подумал я.

В тот же день после полудня я пошел в городской бассейн и немного поплавал, на обратном пути зашел в кафе, где работал кондиционер, и примерно с час читал там книгу. Когда вернулся домой, погладил три рубашки, успев за это время прослушать с обеих сторон старую пластинку “Десяти лет спустя”. Когда с глажкой было покончено, взял дешевое белое вино, купленное на распродаже, разбавил его минералкой “Перье”, выпил, что получилось, и сел смотреть записанный на видео футбольный матч. Каждый раз, когда кто-нибудь делал пас – который, как мне казалось, “будь я на его месте, уж точно никогда бы не сделал”, – я качал головой и вздыхал. Так легко и приятно критиковать ошибки другого, совершенно незнакомого тебе человека.

Матч закончился, я уселся в кресло поглубже и, бесцельно глядя в потолок, начал думать о Сумирэ, представляя ее во французской деревне. Хотя сейчас она уже, наверное, на этом непонятном греческом острове. Валяется себе у моря и наблюдает за белыми облаками, плывущими в небе. Ужас, как далеко она от меня! Рим, Греция, Тимбукту, Аруанда – без разницы. Все это очень, очень далеко. И что меня ждет – скорее всего, со временем расстояние между нами будет все больше и больше. От этой мысли на душе стало тяжело. Ночь, дует сильный ветер, на высокой каменной стене висит, цепляясь изо всех сил, бессмысленное насекомое. Висит без причины, без плана, без веры. Таким я себя почувствовал. Сумирэ говорит, что в разлуке со мной ей “грустно”. Но рядом с ней – Мюу. А у меня нет никого. У меня есть только я. Впрочем, как и всегда.

Наступило 15 августа, но Сумирэ не вернулась. Ее телефон, как и раньше, холодно сообщил мне: “Я в отъезде”. В новую квартиру Сумирэ купила телефон с автоответчиком. Чтобы уже не ходить дождливыми ночами с зонтиком до ближайшей телефонной будки. Исключительно здравая мысль… Я не оставил никакого сообщения.

Восемнадцатого я снова позвонил. Все то же: “Я в отъезде”. После короткого бесстрастного сигнала автоответчика (такого звука не существует в живой природе) я назвал себя и оставил простое сообщение: “Когда вернешься, пожалуйста, позвони”. Но и потом – никакого звонка. Видно, греческий остров так сильно пришелся им по душе, что желание вернуться в Японию совсем пропало.

Тем временем один день я играл в футбол – тренировочный матч моей школьной команды; один раз спал со своей “гёрл-френд”. Она только что вернулась с острова Бали, где отдыхала вместе с мужем и двумя детьми. У нее был очень красивый загар. Я из-за этого загара, обнимая ее, все время думал о Сумирэ на том греческом острове. Рядом лежала другая женщина, я овладевал ею и представлял, что это тело Сумирэ. И ничего с собой поделать не мог.

Если бы я не знал такого человека, как Сумирэ, наверное, вполне бы мог по-настоящему (но все же в каких-то понятных пределах) полюбить эту женщину, на семь лет меня старше (и сын которой был моим учеником). И тогда бы меня серьезно захватили отношения с нею. Красивая, энергичная, добрая. По мне, чуть перебарщивала с косметикой, но одевалась всегда со вкусом. Саму ее беспокоило, будто она полная, а на самом деле ни грамма лишнего веса в ней не было. При всем желании невозможно было придраться к этому спелому телу. Она хорошо знала, чего я хочу, а чего – нет. Понимала, где можно двигаться дальше, а где нужно остановиться – и в постели, и вне ее. С ней я чувствовал себя так же, как в салоне первого класса.

– У меня с мужем ничего нет. Уже почти год, – как-то призналась она, лежа в моих объятиях. – Только с тобой.

Но любить ее я не мог: с нею никогда не возникало того, что было у нас с Сумирэ – естественной и почти безоговорочной (думаю, это точное слово) душевной близости. Я всегда чувствовал между нами некую вуаль – настолько тонкую и прозрачную, что заметить ее было почти невозможно. И все равно я знал, что этот невидимый барьер остается. Поэтому, когда мы встречались и особенно когда расставались, оба не представляли, о чем говорить. Такого с Сумирэ у меня не было никогда. Ясно одно: каждый раз, встречаясь с этой женщиной, я только лучше понимал, как мне нужна Сумирэ.

После ухода подруги я отправился гулять – некоторое время бесцельно бродил, потом зашел в бар неподалеку от станции и заказал “Кэнедиан Клаб” со льдом. Как обычно в такие моменты, почувствовал себя самым жалким и никчемным человеком на планете. Я залпом осушил свой стакан и заказал второй. Закрыл глаза и стал думать о Сумирэ – полуобнаженной Сумирэ, принимающей солнечные ванны на ослепительно белом берегу греческого острова. За соседним столиком веселилась компания – четверо, юноши и девушки, похоже, студенты. Они пили пиво и громко смеялись. Звучала старая, милая сердцу песня Хьюи Льюиса и его “Ньюз”. Готовили пиццу – я чувствовал запах.