Столкновения с Бабаджи - Кадди Рената

он, и я ответила: «Ничего». Он улыбнулся и опять сильно и продолжительно надавил на ту же точку. «Что ты видела?» Мне пришлось еще раз ответить: «Ничего». Он снова посмотрел на меня, улыбаясь: «Я показал тебе солнце Шивы!» Теперь до меня дошло: солнце Шивы — это солнце по ту сторону солнц, которое светит из большой пустоты, солнце, явившееся первоисточником всех остальных солнц!

Это то солнце, которое я нашла на горе Кайлаш. Это то солнце, по которому я так тосковала в юности и о котором писала свои стихи. Вначале сбитая с толку, я вернулась на свое место, но сразу же направилась назад, чтобы вернуть Бабаджи цветочное ожерелье, ибо я чувствовала себя преступницей и недостойной такого подарка, как эта цветочная гирлянда. Но он не принял её обратно. С охапкой цветов в руках я пошла в храм старого Хайракан Бабы, чтобы возложить их там, но Бабаджи послал за мной мальчика, чтобы тот еще раз сказал мне: «Это тебе! Возьми их к себе домой!» Чуть позже до меня дошло, что я должна познать радость вечного, воплощенную в материальном, чтобы жить здесь и сейчас по законам вечного бытия и достичь всеобщего цветения.

Наступили дни великой проникновенности, легкости и радости — ведь я познала Господа, внутренняя дверь распахнулась, полная доверия (теперь и конкретно к нему), былые сомнения исчезли, и я, познавшая его в своей душе, наконец приняла и внешний его облик. И воистину, я поднялась на гору Кайлаш!

В связи с этим опытом полной тишины на Кайлаше мне в голову пришла одна история из раннего детства, после всех страхов войны, которая тогда уже подходила к концу.

Как-то раз я была дома одна и ждала свою семью. И никто не приходил. Тогда я забыла о своем ожидании, и мои опасения моментально унеслись в сферу идеального мира, полного покоя и красоты, где всё было хорошо. Большие серые каменные ступени, решетка, на которой я стояла, были в равной степени важны и прекрасны, как и блестящие бабочки, цветы, аромат цветов в саду, который, колеблясь в воздухе, расстилался прямо передо мной вверх по склону. Всё было проникнуто внутренним единством, всё было едино. И я была частью этого единства! Я находилась в свете чистого бытия. Всё было прекрасно. В конце концов пришли радостные мама и бабушка. Это было мое первое осознанное соприкосновение с Бабаджи как с вечным бытием — соприкосновение маленькой девочки, около четырех лет от роду.

Теперь я знаю, что каждого, кто тесно связан с ним, Бабаджи ведет на протяжении всей жизни, вдохновляя и защищая.

Пятница, 27 января 1978 года, мой седьмой день в ашраме

Сразу после утреннего арати Бабаджи присел в глубине сада и вновь начал рисовать в моей чистой красной книге. В среду, в долине он уже нарисовал две картины. Как давно это было! Теперь пастелью, которую я привезла ему, он рисовал свою чуть хаотичную третью картину. Он начал очень осторожно. Сначала очень аккуратно нарисовал ручкой и карандашом лицо с большим нарядным головным убором — бога Шиву, выходящего из восьми темно-коричневых танцующих костров, а затем энергичными, разноцветными штрихами распространил огонь по всей картине и в завершение с нажимом и очень решительно написал на ней санскритское «OM».

«Мне нравится», — сказала я спонтанно. «Мне тоже», — ответил он. «Ты Шива — Шива Раса», — заметила я, когда он творил на листе свое буйство красок. Я хотела сказать: «Ты вечный Шива», — но перепутала слова. Однако он возразил: «Нет, Шива Раса — это ты». Позже я узнала, что «раса» означает вкус, страсть, радость, экстаз. В промежутках он грыз яблоко и дал мне его доесть. Поскольку на нас смотрела еще одна девушка, он откусил от второго яблока и отдал его ей.

Его картина, по-видимому, называлась «Шива, разрушающий мир». «Пралайя, растворение всего сущего?» — спросила я. Но он ответил, спокойно рассматривая свою картину: «В Германии не будет войны. Только стихийные бедствия». Он отдал мне книгу и ушел.

После обеда Бабаджи рисовал внизу, в пещере, и я смогла задать ему вопросы, которые меня волновали. Тара Дэви взялась быть переводчицей. Собственно, мне казалось, что перевод вовсе не нужен, но Бабаджи настаивал. Но дело в том, что все мои вопросы улетучились, пока я наблюдала за ним, увлеченным процессом рисования, сидя с ним рядом. Он посмотрел на меня с любовью. «Куши Бегум — Счастливая королева». На самом деле я была просто счастлива. Для послеобеденного омовения я со всеми остальными пошла к тайному месту в одном из рукавов реки, чтобы искупаться. Удивительная свежесть!

Вечером, после прекрасных песнопений, арати и танцев в ритме «ОМ намаа Шивайя» он посмотрел на меня внимательно, когда я поклонилась, и сказал мне что-то, чего я, к сожалению, не поняла. Его голос — как мне казалось — чаще звучал внутри него, чем снаружи.

На следующее утро я попыталась связаться с ним, в частности с помощью медитации. Ответ пришел в виде очень сильного давления на переносицу в течение всего дня.

Я была очень спокойна. Потом пошла к реке постирать бельё. Я очень люблю этот процесс. Спустя какое-то время Бабаджи с группой спустился вниз. Он послал за мной и, проходя мимо реки, дал мне конфету, а затем отправился с группой мужчин по своим делам. Когда он вернулся, я как раз стояла на лестнице с одеждой.

«Ты йоган», — сказал он мне и прошел вверх мимо меня. «Что такое йоган?» — спросила я у одного из мужчин, сопровождавших его. «Это женская форма от слова “йог”», — таков был ответ. После нашего обеда Бабаджи сидел в тени, у стены ашрама. Я была рядом с ним, и он обнаружил в моей сумке набор красок. Я принесла ему воды, и он впервые опробовал акварельные краски. Получилась чудесная картина. «Основа», — сказал он вдруг, к моему удивлению, по-немецки, во время рисования и указал на себя. Под конец он отдал мне картину, хотя вокруг него уже собралось много людей,