Штрафной бой отряда имени Сталина - Захар Артемьев

Теперь, после того как Ивану, или Петеру, как его называли «товарищи по оружию», все объяснил этот невысокий и худощавый ученый с умными глазами, он все понял. Теперь он понимал, зачем был нужен этот яркий сноп света и почему немецкие боевые самолеты постоянно летали над лагерем. Он понимал, почему фашистское командование возлагало такие большие надежды на объект. Он понял, что это были за твари, с которыми они схлестнулись в лесу.

Правда, как всегда и бывает, оказалась простой, как мычание, и горькой, как спирт. Когда Ваня наконец понял все, ноги его подкосились, а на глаза невольно выступили слезы. Чувствуя, что глаза затуманивает дымка, а пальцы сами собой тянутся к горлу симпатяги в белом халате Гельмута, он сжался и усилием воли заставил себя сдержаться. Только одно слово сказал он себе: «Позже!»

Окруженная барачного типа строениями площадь была огорожена решеткой со всех сторон, и даже сверху. Яркий свет производили несколько десятков прожекторов, о существовании которых Конкин знал со слов Удальцова, видевшего эту площадку во время наблюдения с высотки. Правда, видел Николай эту площадь издалека, а потому не мог знать о множестве деталей. Первое, что бросилось в глаза, это необычная конструкция прожекторов, которые оказались продолговатыми и куда более мощными, чем обычные зенитные светильники. Да и сам свет, который они испускали, несколько отличался от стандартного.

Прежде всего до того как попасть внутрь, им пришлось пройти несколько рядов ограждений. У последней калитки их ждал хмурый здоровяк-повар в крохотной не по размеру пилотке. Повар-эсэсовец был явно недобро настроен. Он стоял около походной колесной бочки с краном, около которой пирамидой были выставлены пустые пивные кружки. Повар брал одну кружку за другой и наполнял их пенным пивом из бочонка, передавая ожидавшим эсэсовцам. Те, явно не ожидая такого праздничного приема, неуверенно брали полные кружки, столпившись в кучку. Пример подал фельдфебель.

– Ну, я не понял, тут что, девчонки-школьницы собрались?! – молодцевато рявкнул он своей луженой глоткой и осушил кружку парой огромных глотков. Тут оживились и остальные. Ваня спокойно выпил свое пиво, насладившись его вкусом и искоса поглядывая на гауптштурмфюрера. Тот не пил.

Как пояснил здоровяк-повар с простым немецким именем Ганс, пиво предназначалось для того, чтобы перенести непривычные простому солдатскому умишку переживания. Сам повар перестал хмуриться и заметно подобрел после того, как тоже пропустил кружечку пивка. Как оказалось, пиво солдатам выдавали не зря.

Весь периметр площадки был уставлен клетками наподобие вольеров огромных размеров. В клетках этих обитали такие твари, по сравнению с которыми меркли самые страшные ночные кошмары из тех, что Конкин видел, когда в детстве переболел лихорадкой с сорокаградусной температурой и, по словам врача, находился на грани жизни и смерти. Были там и хорошо уже знакомые Ване зеленые твари, которых здесь ласково называли «крокодильчиками». Были огромные, похожие на помесь собаки с волком чудовища, достигающие двух метров в холке, прыгали клыкастые белки высотой в человеческий рост, прозванные «церберами». А над головами эсэсовцев и Ивана с тихим шелестом, расправив крылья, проносились огромные «гарпии», вооруженные когтями и клыком в полметра длиной каждая. Когда эти твари пролетали слишком низко, эсэсовцы приседали в невольном ужасе и хватались за автоматы, висящие на шеях.

– Господа! – тонким голосом крикнул Гельмут, инструктировавший эсэсовцев. – Вам совершенно нечего бояться! Наши подопечные и не думают причинить вам какой-либо вред. Все они хорошо знают немецкую форму и понимают, что мы им друзья.

– Они что, эти гарпии, тоже разумны? – хрипло крикнул фельдфебель.

– Естественно! Они разумны и сообразительны! – крикнул в ответ Гельмут.

– И уж точно они поумнее этого краснорожего фельдфебеля, – вполголоса пробормотал стоящий рядом с Конкиным эсэсовец…

В углу ярко освещенного периметра прямо на земле были выстланы доски. На этом импровизированном полу перед установленной грифельной доской по-немецки ровными рядами были поставлены самые обычные школьные парты, очевидно, экспроприированные рачительными оккупантами в какой-то разоренной советской школе. За партами сидели дети.

Много позже, уже будучи седым и опытным советским генералом, Иван Конкин не мог вспоминать об увиденном в ту ночь без слез. Сидевшие за партами детишки, белобрысые и голубоглазые, очевидно, отобранные по внешности, были молчаливы и бледны. По рядам вдоль парт, вооруженные хлыстами, ходили воспитатели-немцы в белых халатах. Они улыбались, были совершенно спокойны, то и дело нагибались к партам, что-то поясняя своим ученикам, но хлысты то и дело ходили по спинам детей. Подойти ближе и понять, что там происходит, мешала поставленная поперек площадки решетка. Иван так загляделся на происходящее за партами, что даже не заметил, как сзади к нему подошел умник в белом халате, Гельмут.

– Я полагаю, вам интересен процесс обучения наших подопечных? – вкрадчиво спросил он Конкина. – Вы не похожи на остальных солдафонов, в вас чувствуется какая-то интеллигентность, образованность. Прошу прощения, как вас зовут?

– Петер, а с образованностью вы попали в точку, я провел несколько курсов в Гейдельбергском университете, на факультете медицины, но, сами понимаете, война… – ответил Иван. – Это все действительно крайне интересно и познавательно. Очень любопытно, Гельмут, а чему учат этих детей?

– Немецкому языку, основам военного дела, всему тому, чему необходимо учить наших легионеров – янычар, – доброжелательно ответил Гельмут, снизу вверх и несколько кокетливо поглядывая на здоровяка «Петера». – Как вы думаете, зачем нам нужна служба СС?

– Да затем, что ни одной войны наука в чистом виде не выигрывала, всегда нужны наши штыки, пушки и танки, – рявкнул из-за их спин голос фельдфебеля. Здоровяк подошел сзади и невозмутимо разглядывал происходящее через зеркальные стекла очков. – А с тобой, умник, я разберусь в казарме за тот балаган, что ты устроил перед господином штурмгауптфюрером!

– Прошу прощения, герр… фельдфебель, если я не ошибаюсь?! – невозмутимо ответил Гельмут. – Если вы не заметили, поясню, мы слегка заняты…

– И чем же? – озадаченно переспросил здоровяк унтер-офицер.

– Психологическим отбором кандидатов, – ответил ему ученый. – Так что, если вас не затруднит, оставьте нас…

К удивлению Конкина, фельдфебель послушно отошел прочь, пробормотав, правда, себе под нос что-то обидное про всяких «головастиков». Ваня же задумался, о каких таких кандидатах может идти речь. Гельмут ласково поглядывал на него.

– Вы, солдаты, нужны нам, чтобы учить наших деток, – ласково произнес «научный сотрудник», выдержав паузу. – Чтобы учить их взрослеть, выживать в труднейших боевых условиях. Пока погуляйте, Петер, осмотритесь, рекомендую поглядеть на наших «белочек». Кстати, вы не говорите по-русски?! – неожиданно спросил он, пристально глядя на Ивана.

– Нет, …к сожалению, – недоумевая, ответил Конкин, внутренне надеясь, что ничем не выдал себя дотошному Гельмуту. – А для чего это здесь?

– Дело в том, что наши дети – пленные русские, – улыбнулся Гельмут. – Не можем же мы использовать как материал немецких детей. Сами понимаете, фюрер, который лично следит за ходом наших изысканий, – тут он многозначительно вытянул вверх указательный палец, – был бы не в восторге от такой идеи. Так что очень жаль, что вы не знаете их языка…

Белка сидела в клетке в позе кролика. Она пристально глядела в глаза Конкину, высунув длинный, почти до пояса, и красный, как мак, язык сквозь частокол бритвенно острых зубов. Она чуть покачивалась, вводя наблюдавшего за ней сквозь толстые прутья решетки Ивана в транс своими колебаниями. Внезапно язык белки с шипением всосался обратно в пасть.

– Привет, – произнесла чудовищных размеров белка по-русски, зловеще улыбнувшись Ване. – Меня зовут Андрюша, а ты фашист. Это ты расстреливал моих родителей в овраге?!.

Уйти, не двигаясь

Храбрости нужно немало,

Чтоб маску чужую надеть,

Помни, братишка, кто ты,

Чтоб в чуждую жизнь не влезть.

Не успел Конкин отойти от двухсот отжиманий, которыми его наказал злопамятный фельдфебель, едва его голова коснулась подушки на чужой застеленной койке, как лагерную рассветную тишину продрал пронзительный гул тревожной сирены. Он вскочил как ошпаренный, глядя на ошарашенные лица остальных эсэсовцев. Те одевались и вооружались с лихорадочной скоростью. Поддавшись всеобщей спешке, Иван моментально снарядился, тем более что он так и не успел раздеться. Схватив автомат, он выскочил из барака вслед за остальными, в спешке влился в общий строй, застыл. И только теперь, остановившись, он смог наконец привести в порядок свои мысли и прежде всего вспомнить, кто он и почему он здесь оказался.