Канцлер Румянцев: Время и служение - Виктор Лопатников

В годы заграничной службы Румянцев, по существу, был предоставлен сам себе, находился в отрыве от близких и друзей. Деловой тонус, моральный дух, настроение поддерживались случайными встречами с земляками, перепиской с теми, кто ему был дорог и, оставаясь в России, о нем помнил. К этому периоду относятся дошедшие до нас письма великой княгини Марии Федоровны российскому посланнику. Их сорок четыре. Они и сохранились потому, что имели для дипломатического ссыльного особую ценность. Т.А. Соловьевой, исследователю частной жизни Николая Петровича Румянцева, на основании этих и других документов более чем кому-либо удалось воссоздать историю отношений Марии Федоровны и графа Николая Румянцева{27}. В их общении, как убежденно пишет она, присутствовало и до конца жизни не ослабевало чувство особой привязанности друг к другу. Письма великой княгини и в самом деле проникнуты особой чувственностью, откровенностью. О многом говорит, в частности, письмо Марии Федоровны Румянцеву от 25 октября/5 ноября 1784 года.

«Господин граф! Считается, что Луна и планеты меньше влияют на наше сознание, чем Солнце, и что воображение обостряется при сильном ветре: оно становится богаче обычного.

Сейчас все серо, сыро и дневной свет с трудом проникает. Вот картина сегодняшнего дня.

Это вступление было необходимо перед тем, как ответить на Ваши письма, о которых нужно многое сказать, хотя моя голова сегодня отказывается мне служить. Я уважаю Ваш ум, Вашу мудрость и доброту. Я хочу для Вас найти слова признательности, в которых Вы ощутили бы мою радость от Ваших писем, от получения каждого нового подтверждения Вашей привязанности и искренности, от узнавания обо всех событиях, касающихся Вас. Это стало для меня обязательной необходимостью, и это не пустые слова. Сознаюсь, узнала с огорчением, что мой достойный брат может забыть о моем отношении к нему, к той, которую он так любил. Он действительно огорчится, когда узнает о своей болезни, но я уверена, что, узнав о ней, он все-таки с ней справится. Я не имею новостей с тех пор, как Мишель вышла замуж. Кажется, она собирается в путешествие к моим родителям. Я льщу себя надеждой, что удовольствие, которое она получит, находясь далеко от семьи, развеет ее печаль. Несколько прекрасных месяцев, когда она не будет ничем подавлена и связана, позволят ей посвятить себя заботам о здоровье, столь ей необходимом.

Я познала цену Вашего отношения и спешу выразить пожелание, чтобы Вы поступали так почаще. Вы очарованы Н. и К. Прошу Вас принять во внимание, что тот, кто способен на большие дела и вдруг совершает ничтожные поступки, может быть обманутым (хотя бы самим собою) и оказаться очень близко к падению. Вот почему, господин граф, я бесконечно люблю заурядное. Я не позволяю себе скучать, чтобы не распускаться. Такое поведение, если оно не содержит в себе ничего грубого, имеет нечто солидное, то есть то, что для меня является самым лучшим.

Мы имеем честь сообщить Вам, что у Вас есть друзья, на которых Вы можете рассчитывать. После этих уверений мне остается только назвать себя Вашей очень любящей Марией»{28}.

Одно из писем начинается так: «Сегодня утром проснулась и полчаса вспоминала бал… Нежная привязанность, которую Вы испытываете ко мне, вызывает ответные чувства…» Это письмо заканчивается словами: «Восхищающийся Вами Ваш друг Мария»{29}.

Эпистолярное наследие Румянцева, несмотря на пробелы и утраты, содержит и свидетельства особо теплых чувств, которые испытывали к нему дети Марии Федоровны. Письма дочерей Марии и Екатерины датированы годами, когда их отца, Павла I, уже не было в живых. Создается впечатление, что Румянцев по-отечески был им близок. Трудно, например, комментировать письмо от 11—23 июля 1810 года из Веймара: «Г-н граф, я так долго затягивала с ответом на Ваше письмо от 25 мая, потому что мне пришлось преодолевать одно крупное препятствие. Благодарю Вас за заботу о том, чтобы доставить мне письмо, которое Вы адресуете мне. Будучи убежденной в интересе, который Вы проявляете ко мне, я совершенно не сомневаюсь, что Вы разделите удовлетворение, узнав, что моя дочь поправилась от испугавшей нас серьезной болезни. Ведь эта болезнь причиняет серьезные последствия, и это, в частности, заставило меня просить Вас приехать сюда. Герцог, герцогиня и наследный принц просят меня передать Вам наилучшие пожелания. Прошу Вас между тем принять заверение в глубоком почтении к Вам, г-н граф, и всегда верьте Вашей очень любящей и преданной Мари.

Прошу Вас напомнить обо мне Вашей тетушке, г-же Нарышкиной»{30}.

«Потаенная любовь канцлера Румянцева», о которой так убежденно пишет Т.А. Соловьева, кажется нам недоказанной и неразгаданной. Сведения, которыми располагает исследовательница, с гораздо большим основанием позволяют говорить о потаенной любви Марии Федоровны, поскольку не сохранилось никаких, за исключением коротких полуофициальных записок, других документальных свидетельств, проливающих свет на чувства Румянцева. Личный архив после смерти императрицы во вдовстве по ее завещанию был уничтожен Николаем I. Возможно, там хранились, если они действительно сушествовали, подлинные подтверждения особых чувств, какие питал граф Румянцев к высокопоставленной особе. Теперь вряд ли стоит пытаться приоткрыть завесу тайны. Разноречивые суждения, основанные на слухах и домыслах, — не повод делать далеко идущие выводы. Они, видимо, были неравнодушны друг к другу. Возможно, даже близки. История их отношений и того, что происходило внутри треугольника — Павел, Мария, Николай, — хранит немало белых пятен. Некоторые исследователи высказывают предположение, что у Марии Федоровны и Николая Румянцева могли быть внебрачные дети. Между тем по-разному толковалось то обстоятельство, что Румянцеву не довелось до конца дней создать семью. Он остался бобылем. Ясно одно: две незаурядные личности, разделенные государственным протоколом, условностями, нравами и обычаями высшего света, наконец, расхождениями в политических взглядах, сумели пронести сквозь десятилетия чистосердечную, глубокую и возвышенную дружбу. Их духовная связь не прервется и далее. Мария Федоровна будет стараться всячески поддерживать Румянцева в период его трудного вхождения в руководство ключевыми отраслями экономики — Департаментом водных коммуникаций, Министерством коммерции. Ей первой министр иностранных дел Румянцев сообщал об успехах на внешнеполитическом поприще. Первые экземпляры научных изданий, которые выходили в свет под его покровительством, направлялись Марии Федоровне. Используя деньги благотворительного фонда, возглавляемого Марией Федоровной, Румянцеву удалось проложить водные пути Мариинской водной системы, названной так в честь императрицы.