Окопная правда войны. О чем принято молчать - Олег Смыслов

Потом попали на фронт. Где меня ранило весьма прозаически. Из крупнокалиберного пулемета, с самолета. “Рама” летала и постреливала. Случайно какая-то пуля раздробила кость и застряла в бедре. Я долго ее потом носил на веревочке…»

В общем, толком повоевать у Булата Шалвовича не получилось. «Месяца полтора, – рассказывал он Юрию Росту, – я вообще в чистом виде на фронте очень мало воевал. В основном скитался из части в часть. А потом – запасной полк, там мариновали. Но запасной полк – это просто лагерь. Кормили бурдой какой-то. Заставляли работать. Жутко было. Там уже содержались бывшие фронтовики, которые были доставлены с фронта. Они ненавидели это все.

Осенью 43-го г. – опять баня, опять новая одежда. Эшелон. И повезли. Слух пошел, что под Новороссийск нас везут. По пути шел грабеж полей, к тому же к поезду выходили крестьяне. Со жратвой. (…)

Мы им американские ботинки рыжие, они взамен тоже ботинки, но разбитые, и еще в придачу кусок хлеба и сала кусок. Поэтому мы приехали к месту назначения грязные, рваные, похожие на обезьян, спившиеся. И командиры, и солдаты. И нас велели отправить в Батуми, в какую-то воинскую часть, приводить в чувство. Там казармы, на полу солома, прямо на соломе мы спали. Ничего не делали. Я запомнил только то, что повели нас на экскурсию: почему-то дачу Берия смотреть». А дальше: «Погрузили на баржу и повезли под Новороссийск. У нас почему-то много вина всякого: пьем и плывем, пьем и плывем. Потом стали слышать уже выстрелы. Потом долго стояли, нас не выпускали. Однажды ранним утром нас построили на палубе. Пришел какой-то фронтовой начальник. Он посмотрел на нас и ушел. Мы еще день простояли, и нас отправили обратно.

Меня вновь отправили в запасной полк, где я опять мучился, пока не пришли вербовщики. Выбирать. Я уже на фронте побывал, я уже землянки порыл, я уже наелся всем этим. Я стараюсь сачковать, куда-нибудь полегче. Никакого романтизма. Пожрать, поспать и ничего не делать – это главное. Один офицер набирает в артиллерию большой мощности, Резерв Главного командования. Стоит где-то в Закавказье, в горах. Не воевала с первого дня. И не предполагается, что будет воевать. Подумал: что там-то может быть трудного? Снаряды подносить – эта работа мне не страшна. А что еще? Думаю: такая лафа. И я завербовался».

Однако в Степанакерте Окуджаву перевербовали в пехотное училище.

«Я посчитал: через полгода буду младшим лейтенантом, хромовые сапожки… Там никто ничего не спрашивал, а у меня к тому же высокое девятиклассное образование. Зачислили меня, и началась муштра невыносимая. Такая муштра началась, что не дай Бог. Полгода ждать – умру. Я человек нетерпеливый».

Через три месяца Булат Шалвович обратился к замполиту и доложил о том, что его отец – враг народа. А на следующий день получил назначение в артиллерийскую часть. При установке гаубицы у Окуджавы открылась рана. Отправили в госпиталь. Затем отпуск по ранению на три месяца и демобилизация.

Он так и останется в истории отечественного кино самым смешным персонажем фильма «Операция “Ы” и другие приключения Шурика» – Федей. Заслуженный артист РСФСР Алексей Макарович Смирнов был призван в ряды Красной Армии 25 февраля 1940 г. ненадолго, но прослужил в ней до 27 мая 1946-го. Всю его жизнь, как и многих других, изменила война. В двадцать один год он встретил ее в артиллерии рядовым.

Первую свою боевую награду – медаль «За отвагу» – Алексей Макарович заслужил 22 июля 1943 г. Приказом по 169-му минометному полку за № 8.

Вторую – орден Красной Звезды – заслужил 28 апреля 1944 г. Приказом по 3-й артиллерийской дивизии прорыва РГК за № 015/Н.

Третью – медаль «За боевые заслуги» – 16 июня 1944 г. Приказом по 3-й артиллерийской дивизии прорыва за № 019/Н.

Следующими боевыми наградами всенародного любимца стали два ордена Славы.

Орденом III степени он был награжден Приказом по 3-й артиллерийской Житомирской дивизии за № 026/Н от 15 сентября 1944 года. В наградном листе на А.М. Смирнова написано: «20 июля 1944 г. в районе высоты 293 противник силою до 40 гитлеровцев атаковал батарею. Товарищ Смирнов, воодушевляя бойцов, бросился в бой и отбил нападение немцев. Сам лично взял в плен 7 гитлеровцев. 27 июля в районе деревни Журавка, выходя из окружения, взял в плен 5 гитлеровцев. Товарищ Смирнов А.М. достоин правительственной награды – ордена Славы III степени. Командир 169 минометного полка Сальцын».

Орденом III степени Смирнова наградили Приказом по войскам 5-й Гвардейской армии за № 035/Н от 27 апреля 1945 г. за то что: «17.01.45 г. в д. Посташевице группа немецких автоматчиков с засады обстреляла автомашины батареи и закрыла путь вперед. Тов. Смирнов с тремя красноармейцами, бросился на немцев и лично из автомата убил 3 гитлеровцев и 2 взял в плен. Батарея получила возможность двигаться вперед.

22.01.45 г., несмотря на интенсивный ружейно-пулеметный и артиллерийско-минометный обстрел противника, с расчетом на себе переправили миномет на левый берег реки Одер, вместе с 36-м Гвардейским стрелковым полком, откуда огнем из миномета уничтожил 2 пулеметных точки в д. Эйхенрид и до 20 гитлеровцев.

36-й Гвардейский стрелковый полк овладел д. Эйнхенрид – плацдарм на левом берегу реки Одер.

Тов. Смирнов А.М. достоин правительственной награды ордена Славы II степени…»

Старшина Смирнов был командиром миномета 169-го минометного полка.

Войну закончил командиром огневого взвода – младшим лейтенантом.

После демобилизации скромный человек, совершенно никогда не бравировавший своими боевыми наградами, вернулся в Ленинград в Театр музыки, где работал артистом…

Филипп Тимофеевич Петров в отличие от своих предшественников солдат никому неизвестный. Тем не менее его фронтовая биография по-своему уникальна. С 1938 г. до войны он проходил срочную службу на Камчатке в составе 60-го морского погранотряда. Не успел демобилизоваться, как через месяц снова повестка. Но уже на войну. С Барнаула в составе вновь сформированной 42-й краснознаменной бригады, разведчиком, попал под Москву. Филипп Тимофеевич рассказывает: «Зиму 1941–1942 гг. мы ни разу не были в помещении! Строили шалашики, грелись у костров. Действующая армия получала на человека в день по сто граммов сухарей. Помню, нам так плохо стало однажды, что мы лошадь подстрелили и наелись конины без соли. Потом у всех животы поскрутило, не до войны стало…»

Много раз Петров ходил в составе разведгруппы на задание: «Однажды летом пошли в разведку в нейтральную зону. Смотрим, немцы проверяют передний край, а один дурак по нужде поплелся в нашу сторону. Сел в кусты, а мы его тут же и посадили на пятую точку. Фельдфебелем оказался. Видели бы вы его глаза!

На войне чего только не бывает: то мы их, то они нас. Был случай, когда нас обнаружили: моего товарища ранили, а я рукавицы потерял. Помню жалко было рукавицы и странно: как-то мы тогда особо не задумывались, что можно было на войне жизнь потерять так же легко, как варежки. (…) На какое-то время мы забывали, что была у нас когда-то мирная жизнь, что теперь война и через секунду человек, с которым ты только что разговаривал, погибнет. Не верилось до самого конца, не хотелось в это верить. А когда всерьез о том задумывались – мурашки бегали по коже.

Помню, как в начале войны немцы “подшучивали” над нами – сбрасывали пустые дырявые бочки с самолетов, которые летели с гулом и этим шумом всех пугали. Нам казалось, что летит на нас что-то очень страшное. Издевались, сволочи: русские летчики в ту пору только тоску на нас навевали. Фрицы называли их “рус-фанер”. Даже немецкие транспортные самолеты летали низко и глушили наших ребят гранатами. Смотрим в бинокль, а они улыбаются».

За защиту Сталинграда Филипп Петров был удостоен ордена Красной Звезды. Там же, под городом на Волге, его тяжело контузило: «Три месяца пришлось проваляться на больничной койке. Глухонемым. Не могу без слез это вспоминать. Я, наверное, столько в детстве не плакал. Думаю: неужели таким чуркой навсегда останусь?.. Но как-то пришла уборщица и бросила на пол дрова – в этот самый момент у меня что-то треснуло в ухе. Подзываю ее, бормочу невнятно. Она меня все никак не поймет, и я ее тоже. Постепенно слух вернулся, а позже разговаривать научился. После контузии меня хотели комиссовать, но я отказался – решил остаться в оздоровительном батальоне, откуда снова был направлен на передовую. Не мог я по-другому: надо было отомстить за двух моих погибших братьев, и я мстил как мог. Я вам скажу, считались мы с ними за всех погибших ребят. Пусть в холоде, в голоде, но – до Победы…»

Конец ознакомительного фрагмента.