Окопная правда войны. О чем принято молчать - Олег Смыслов

Мы грузились в уже прогретые и готовые к старту “дугласы” в сером предрассветном полумраке. В первый – командир с полувзводом, во второй – я со своими восемнадцатью бойцами. И не успели как следует рассесться на узких боковых скамьях, как самолеты пошли на взлет.

В “дугласах” было тесно и холодно. Кажется, мы молчали, не помню. Помню, что я только собрался заговорить, покопавшись в памяти и подобрав что-то смешное, как зажглась лампочка над кабиной пилотов, а возле дверей появились рослые фигуры выбрасывающих. (…)

Внизу дул резкий ветер, и я, упав на бок, сразу же отстегнул парашют, чтоб меня не уволокло. Тут же вскочил на ноги и оглянулся.

До сих пор мне снится эта точка моего первого боевого приземления. Низменный заледенелый берег какой-то речки, на котором дугами торчали еще не вытаявшие вершинками лозы, и я крикнул ребятам, чтобы смотрели под ноги. Чуть левее горел то ли город, то ли большое село, откуда доносилась редкая стрельба орудий.

Никого из моих подчиненных никуда не отнесло, и, хотя солнце еще не показалось, ледяная поверхность отсвечивала достаточно, чтобы всех пересчитать и не прибегать к свистку. А когда они собрались, трижды коротко свистнул командир: “Все ко мне!”

Но я уже знал, как нам бежать. Противоположный берег был обрывист, и под этим обрывом я и решил провести своих бойцов к командиру.

Сказал:

– За мной. Тихо и не отставать.

Это было последнее, что я тогда сказал. Я бежал впереди под обрывом и только завернул за поворот, как перед глазами сверкнула яркая вспышка.

И больше я ничего не помню. Ничего…»

Бориса Львовича тяжело оглушило. Он оглох, ничего не видел и не мог ходить. Его голова все время болела. В себя он пришел в Костромском эвакогоспитале…

Знаменитый диктор Центрального телевидения Виктор Иванович Балашов на фронт ушел в конце лета 1941-го. Совсем недавно он закончил десять классов. А чтобы никого не смущали его неполные 17, прибавил себе три года.

Прямо из Москвы он попал под Брянск на войну.

Виктор Иванович вспоминает: «Мы захватили вражеский окоп. Я бегу, а на пути мертвый немец лежит. Совсем юный: огромный, светловолосый. Помню, я ему на живот наступил, потому как перепрыгнуть было невозможно. Мчусь, и мысль мелькнула: вот ведь парень, как я. Погиб во цвете лет. За что? Вдруг прямо над пилоткой пуля просвистела и вошла в подушку, лежавшую на бруствере. Так мне повезло в первый раз.

Я вернулся с ночного задания, пришел в сарай, где мы жили, стал раздеваться, скинул шинель и вдруг обнаружил, что левый рукав гимнастерки прострелен. А меня пуля даже не задела. Так я остался жить во второй раз.

У села Поныри нас бросили в атаку. Мы шли во весь рост. Но прорыв наш был жестоко подавлен немцами. Обстрел фашисты вели очень плотный, идти вперед невозможно. Тут мой товарищ, сержант-узбек, говорит: “Прыгай в воронку”. Потому что есть закон: снаряд в одну воронку дважды не попадает. Нырнули мы в яму, лежим – друг от друга в полуметре. И вдруг что-то между нами как шлепнет и зажужжало в песке. Поворачиваем головы, а это крутится огромный осколок от снаряда».

Так солдат Балашов ушел от смерти в третий раз.

Чемпион Москвы по самбо, он воевал в разведке почти три года. Два ордена Красной Звезды – серьезные награды для солдата! Именно их и заслужил Виктор Иванович на фронте. И все же первое легкое ранение он получил. В ногу. Второе оказалось гораздо тяжелее. И тоже в ногу.

«Это случилось под Орлом, за пять дней до начала битвы на Курской дуге. Разведгруппа Балашова отправилась на задание за линию фронту. Ночь. Подползли к колючей проволоке, аккуратно ее разрезали… Вдруг сработала сигнализация. Тут же немцы засветили ночное небо сигнальными ракетами. А у разведчиков инструкция: если засекут – в бой не вступать, а возвращаться на свои позиции. Поползли – немцы открыли стрельбу, ранило всех пятерых. Лежат наши солдатики окровавленные в чистом поле. С одной стороны за ними фрицы ползут, а с другой – наши санитарочки.

Девочки первыми успели, положили ребят на салазки – к своим».

Осколок попал в бедро. Сначала была сложная операция в полевом госпитале. Затем отправка в тыл на санитарном самолете «По-2». Затем санитарный поезд. Эвакуация в Рязань, в Свердловск, в Красноярск. И в каждом городе – операция. А в конце 1944 г. война для Балашова закончилась.

Для величайшего актера Иннокентия Михайловича Смоктуновского путь на войну начался в январе 1943 г. Сначала было военное училище. Но там, за то, что курсант Смоктуновский собирал оставшуюся картошку, его отправили на фронт.

Потом он воевал на Курской дуге, участвовал в форсировании Днепра и освобождении Киева.

«Не верьте, что на войне не страшно, это страшно всегда. А храбрость состоит в том, что тебе страшно, а ты должен преодолеть животный ужас и идти вперед, и ты это делаешь», – говорил Иннокентий Михайлович.

В первых числах декабря 1943 г. в бою под Житомиром Смоктуновский, находясь в окружении, был захвачен в плен.

Но нечеловеческие условия не смогли сломать Иннокентия Михайловича: «Был и другой выход – желающим предлагали службу в РОА… Но меня он не устроил…»

Однажды колонну советских военнопленных гнали в Германию. Смоктуновскому стало плохо с желудком. «И когда он уже был не в силах терпеть, ему и еще одному пленному разрешили по нужде выйти из строя. Смоктуновский до конца жизни с благодарностью вспоминал этого солдата, который жестом показал ему оставаться под мостом, а сам взял и скатился на спине по снегу, смазав их следы. Так отсутствия Смоктуновского никто и не заметил. А он чуть ли не сутки просидел в сугробе, а потом пробрался в близлежащую деревеньку», – рассказывает о своем друге Римма Маркова.

Несколько недель Иннокентий Михайлович скитался по лесам, скрываясь от немцев. «То и дело впадая в полузабытье от голода, он пробирался через чащи, пока наконец не выбрался к деревушке Дмитровка. Здесь его, умирающего от истощения, подобрала старушка-украинка». «У Шевчуков Смоктуновский прожил около месяца, а в феврале 1944-го случай помог ему добраться к партизанам. Несколько месяцев он воевал в партизанском отряде им. Ленина Каменец-Подольского соединения. В мае 1944-го произошло соединение партизанского отряда с регулярными частями Красной Армии».

Закончил войну старший сержант Смоктуновский в Германии с медалью «За отвагу». А вторая медаль «За отвагу» нашла его почти через 50 лет (с 1943 г.) на мхатовском спектакле «Кабала святош».

Весной 1941 г. Юрий Владимирович Никулин начал готовиться к демобилизации. Подходила к концу срочная служба в Красной Армии. Ему было двадцать. Но все изменила начавшаяся война. Уже в первые дни его зенитная батарея открыла огонь по самолетам противника, которые прорывались к Ленинграду.

Воевал Юрий Владимирович до весны 1943 г. Затем дважды находился на излечении в госпитале – с воспалением легких и после контузии. После излечения был направлен в 72-й отдельный зенитный артиллерийский Пушкинский дивизион резерва Главного командования, что базировался под Колпином. Старший сержант Никулин исполнял должность помощника командира взвода.

«Не могу сказать, что я отношусь к храбрым людям, – вспоминал актер. – Нет, мне бывало страшно. Все дело в том, как тот страх проявляется. С одними случались истерики – они плакали, кричали, убегали. Другие переносили внешне спокойно…

Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком оторвало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идет из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто…»

Победу Юрий Никулин встретил в Прибалтике. А 18 июля 1945 г. Приказом по артиллерии Ленинградского фронта № 081/Н его наградят самой уважаемой в солдатской среде медалью – «За отвагу».

Любимейший советский актер Анатолий Дмитриевич Папанов на фронт ушел в 1941-м.

«Разве можно забыть, как после двух с половиной часов боя из сорока двух человек осталось тринадцать?» – не раз вспоминал он спустя годы.

В начале 1942 г. Папанова тяжело ранило в ногу на Юго-Западном фронте. Почти полгода он лечился в госпитале и был комиссован по инвалидности осенью же 1942-го.

Для инвалида третьей группы война закончилась рано. Но всю оставшуюся жизнь она напоминала Анатолию Ивановичу этим ранением: косточки на ступне периодически отторгались организмом.

«Немец мне полпятки срезал», – как всегда с долей иронии говорил Папанов о своем серьезном ранении.

7 июля 1941 г. Михаил Иванович Пуговкин ушел на фронт, прибавив себе всего один год.

«Нас, ополченцев, в срочном порядке посадили на 90 автобусов и повезли в сторону Смоленска, – рассказывает Михаил Иванович журналисту Д. Мельману. – Оружия не выдали. Даже в военное обмундирование не успели переодеть: ехали в майках и белых тапочках, которые чистили зубным порошком… По дороге мы попали под обстрел немецких бомбардировщиков, и из всей нашей колонны уцелело всего 3–4 автобуса, не больше. Мне повезло: со своим товарищем, художником Борисом Бариновым, мы выжили в этом кромешном аду.