Опанасовы бриллианты - Марк Ланской

Изотов и Чтецов засмеялись. Они любили Шумского за горячность, умение в серьезный разговор внести шутку.

— Ладно, хвост я вам достану, так и быть, — в тон сказал Чтецов.

— Мне кажется, что здесь умышленное убийство, — произнес Изотов. — Вряд ли Потапенко убил его из-за портновских дел.

— Конечно, — откликнулся Шумский, немного остынув. — Портняжничанье только ширма, а общее дело у них какое-то было. Не исключена возможность, что спекуляция. Но чем, кто в ней замешан, пока неизвестно. Думаю, через день-два мы узнаем.

Несколько дней с утра до позднего вечера Шумский и Изотов принимали посетителей — клиентов Потапенко. Каждый что-нибудь шил у Аркадия Игоревича. Брал он умеренно, исполнял быстро и аккуратно в назначенный срок, с деньгами не торопил. А главное, он брался переделывать ношеные вещи — пиджаки, брюки, что не каждое ателье принимало.

Шумский по обыкновению не торопился закончить беседу. Он давал волю наговориться собеседнику, если он оказывался болтливым, и забрасывал вопросами молчаливого посетителя. Дубенский, бухгалтер артели «Металл», был именно таким. Говорил он медленно. Казалось, что он все время что-то подсчитывает в уме.

— Кроме того, что вы у него шили, были еще какие-нибудь цели вашего прихода к Потапенко? — спросил Шумский.

— Нет… Хотя… один раз он предложил мне купить у него рубашку. Я ходил за деньгами домой, а потом вернулся к нему.

— Рубашку? Она была новая или ношеная?

— Новая, — помолчав, ответил свидетель.

— Какая рубашка — шелковая, полотняная, верхняя, нижняя? Не стесняйтесь, рассказывайте, — подталкивал бухгалтера Шумский, теряя терпение, но оставаясь корректным.

— Шелковый трикотаж, — мигая ресницами, произнес после паузы Дубенский.

— За сколько вы ее купили? Когда?

— Месяца четыре назад, за сорок рублей.

— Он объяснил вам, почему он продает ее? Может быть, у него было несколько рубашек?

— Нет, у него была одна. Он сказал, что она ему мала…

Закончив писать протокол допроса свидетеля, Шумский попросил бухгалтера принести ему на следующий день рубашку, купленную у Потапенко. Один из свидетелей, которых допрашивал Изотов, тоже купил у Потапенко рубашку из шелкового трикотажа за сорок рублей. И тоже она была маловата аккордеонисту-портному. Изотов не придал значения продаже, мало ли бывает, купил и не подходит. Он мельком сказал об этом Шумскому.

— Последняя, говоришь, была у него? — усмехнулся Шумский.

— А ну-ка вызови свидетеля завтра еще раз, пускай придет со своей покупкой.

Обе рубашки Шумский положил на стол. Это были сестры-близнецы. Правда, бухгалтерская чуть полиняла — он успел ее уже изрядно поизносить. Однако у той и у другой были одинаковые полоски: желтая, цвета беж, коричневая, затем белый просвет и опять полоски. Покрой, обшлага, полированные пуговицы — все говорило о том, что рубашки родились в одном месте, на одной фабрике, но какой?

Изотов вызвал эксперта из «Красного знамени». Седовласый крупный мужчина с очками на кончике носа исследовал изделия скрупулезно, через лупу: сначала лицевую сторону, потом изнанку, швы…

— Наш, отечественный трикотаж. Шелковая нить, сорт первый… — сказал он, взвешивая каждое слово. — Но должен вам сказать, что они сделаны не в Ленинграде. Машин, дающих такую вязку, у нас нет. По всей вероятности, это рижская продукция. И я не ошибусь, если скажу, что фабрики «Блонда». — Эксперт потер руки, как профессор, удачно выполнивший сложную операцию, потом аккуратно спрятал лупу в кожаный футляр. — Но для полной точности последнее я проверю и позвоню вам.

— Скажите, пожалуйста, какова продажная цена такой рубашки?

— 67 рублей 35 копеек, — услужливо ответил старик.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Вечером Чтецову, который уже находился в Риге, была послана шифрованная телеграмма. Ему предлагалось немедленно произвести негласный обыск рижских приятелей Потапенко.

— Так в чем же дело? — спросил Изотов, зажигая спичку, чтобы дать прикурить Шумскому. — Спекуляция?

— Угу, — затягиваясь, прогудел Шумский. — Хороша спекуляция! Хотел бы я найти дельца, который покупал бы за 67 рублей, а продавал за 40. Нет, брат, здесь «Указ».

— Связь с Ригой?

— Безусловно, я в этом ни на минуту не сомневаюсь. Здесь, конечно, шайка, а Потапенко — звено. Сейчас нам очень важно получить сведения от Сергея — что-то он сумеет там сделать?

Допросы свидетелей продолжались. В общей сложности уже нашлось шесть человек, которые покупали у Потапенко его «последние» шелковые рубашки. Свидетели приносили их — они отличались расцветкой, но были одного покроя. Работники уголовного розыска уже сами, без эксперта, узнавали ту особую вязку, которую производила только одна фабрика в Союзе — рижская «Блонда». И цена почти у всех покупателей совпадала — она колебалась от 40 до 50 рублей.

Но ни Шумского, ни Изотова рубашки больше не интересовали. Все материалы, которые касались этой стороны деятельности Потапенко, они отдали в отдел борьбы с хищениями и спекуляцией, где продолжалось расследование.

Теперь работники милиции стремились узнать, каким образом с Потапенко был связан Кордов, из-за чего могло произойти убийство.

Во время беседы с заказчиками Потапенко и Шумский и Изотов, которые принимали в разных комнатах, показывали свидетелям фотографию Кордова.

— Знали вы этого человека? Видели его у Потапенко?

Ответы следовали одни и те же. Нет, Кордова они не знали…

Шумский, быстрый, вспыльчивый, терял терпение. Спокойный при посетителях, он метался по комнате с папиросой в зубах, когда оставался вдвоем с Изотовым.

— Чорт знает что, — гудел он. — Неужели мы напали на шайку воров и потеряли нить, которая вот-вот уже натянулась?

— Подожди, Алеша, — убеждал его более уравновешенный Виктор. — Не все же еще прошли, что ты нервничаешь? Помада есть, записка есть…

— В том-то и дело, что я голову отдам на отсечение — он подлец, здесь замешан. Но не можем же мы строить обвинение так, как нам хочется. То, что у нас есть, еще не доказательство!

— Будет, Леша, будет! Не мне учить тебя терпению!..

И снова приходили все новые и новые свидетели, а результат оставался один и тот же. — Нет, Кордова они не знали… «Что за притча? — думал Изотов. — Неужели ошибка?»

Свидетель Кравцов взял фотографию и долго смотрел, прищуривая глаз, приближая ее и отодвигая.

— Нет, — сказал он, наконец, но не вполне определенно. — Хотя позвольте, как вы сказали, Кордов? Да, да он однажды был… Только тогда он был без шляпы… Георгий, что ли?

— Правильно, Георгий, — сердце Изотова стучало, как будто допрашивали его самого. — Вы помните, при каких обстоятельствах вы его видели?

— Да, это он, — совсем твердо сказал Кравцов. — Он еще тогда ругался, что Потапенко долго не принимался за его пиджак. Я спросил Аркадия, когда он ушел, кто это такой? Он мне ответил, что, мол, ходит тут один, всякую дрянь носит…

А потом, примерно, через месяц, я напомнил Потапенко еще раз о нем (я не знал, что его фамилия Кордов), потому что увидел пиджак на том же самом месте, — старенький, такой, рыжеватый. Аркадий отмахнулся: «Ну, его, надоел, что-то давно не появляется, я и не говорю»… Я спросил, куда он девался. Аркадий промолчал, не ответил…

— Когда у вас был этот последний разговор? — прервал Изотов Кравцова.

Кравцов потер переносицу, черную от черных бровей, поморщился и ответил:

— Трудно сказать, в июне или июле…

— А может быть раньше, в мае?

— Нет, только не в мае. В июне я приехал из командировки, а этот разговор был после того, как я вернулся. Это точно.

— Так, продолжайте.

— Ну, и все… Да, я его еще спросил: «А почему ты так от него, то есть Кордова, отмахиваешься?» Аркадий засмеялся и сказал как-то нехотя: «Не надежный он какой-то. У меня патента ведь нет, так шью, а он донести может».

— Почему у Потапенко сложилось такое мнение о Кордове?

— Вот, право, не спросил. А может и спросил, но не помню, сочинять не буду, — подписывая протокол допроса, сказал Кравцов и облегченно вздохнул: ему неприятен был этот разговор.

После второго допроса Потапенко Шумский пришел к себе в кабинет, бросил на стол бумаги и сел на кожаный диван.

— Уф, устал, — потер ладонью лицо Шумский и взглянул на Изотова. — Ну, кажется появилась ниточка.

Оба склонились над протоколами. Алексей взял в руки красный карандаш.

— Надо отметить кое-что. Смотри, — сказал он. — Сначала о записке. Первый раз он говорил, что Кордова он не знает и записки никакой ему не писал.

— Точно, Лешенька, — согласился Изотов. — Ты ему предъявил ее сегодня?

— Да, вместе с заявлением в домохозяйство. Вижу, ерзает на стуле…

— И что же он?..