Дочь понтифика - Дарио Фо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что король?
– По первости, как мне показалось, он слегка сомневался, но ход событий убедил его в моей правоте, и он пожелал, чтобы в открывшиеся ворота мы вошли рука об руку, поровну деля плоды победы. Как мы с тобой сегодня – отец и сын.
Понтифик хмыкает и говорит:
– Не отвлекайся. Итак, Милан пал. Пора вести армию в Романью. Продолжай!
– Для начала мы направились к городам Имола и Форли. Там нашим войскам неожиданно оказали сопротивление и пришлось отбить контратаку местных отрядов под предводительством Катерины Сфорца, женщины, наделенной необычайной храбростью и способностью воодушевлять. Представь: ей удалось разбудить в подданных отвагу, достойную истинных воинов. Нелегко было заставить их сдаться, а ее взять в плен…
Знаки свыше
26 июня, в самом разгаре лета, Александр VI получил некий неблагоприятный знак свыше. Свыше – в самом прямом смысле этого слова: огромная люстра, освещавшая гостиную, сорвалась с потолка и рухнула вниз, прямо на стул понтифика[24], с которого тот только что встал, чтобы поднять с пола золотую монетку, выпавшую из руки. Святой отец был встревожен: как-никак он находился всего в нескольких сантиметрах от смерти. Остался жив благодаря монетке.
Это было только первое предупреждение. На следующий день (Чезаре был в отъезде), едва Александр VI начал в зале понтификов аудиенцию с кардиналами, небо озарилось молниями, загрохотал гром; потом – минутное затишье, сменившееся страшной бурей: судный день, да и только. С треском стали ломаться балки, поддерживающие кровлю, и она обрушилась. Понтифик в это время сидел в своем кресле. Нависавший над ним балдахин упал, погребая под собой святого отца. Два кардинала в поисках спасения выпрыгнули в окно[25].
От них весть о беде распространилась по городу. Там и тут слышится: «Погиб! Раздавлен обвалившейся крышей!» Бросились разбирать завалы, чтобы извлечь драгоценные останки, и обнаружили папу под сломанными дугами свалившегося балдахина. И горе и радость: без сознания, но живой.
Александр VI в постели, с ним – только дочь. Придя в чувство, он попросил, чтобы она переехала к нему, больше никого не пожелал видеть.
15 июля 1500 года. Тишь да гладь, божья благодать. Базилика святого Петра. По лестнице у входа в портик поднимается Альфонсо Арагонский. Почти доходит доверху, как вдруг на него набрасываются, размахивая внушительными кинжалами, какие-то люди в масках. Альфонсо, ловко уворачиваясь, отскакивает в сторону, но один из клинков рассекает ему руку. Двенадцатый час ночи, тусклые светильники, закрепленные на арочном своде, не позволяют ясно разглядеть всю картину. Кто-то из злоумышленников подбирается к жертве со спины, наносит кинжалом удар в шею и бросается прочь. Все происходит в полном молчании.
Но что это? Кажется, за происшествием тайно следят! В нескольких шагах от основного места событий виднеется некая фигура. Наблюдатель осторожен, не вмешивается и не поднимает тревогу. Просто исчезает. Альфонсо тоже, придя в чувство, спешит уйти. Но оказывается, еще не все кончено: в темноте он вновь наталкивается на противников, получает глубокую рану в ногу и падает. На счастье, слышатся шаги случайного патрульного отряда, заставляющие злодеев (их трое) кинуться наутек. Стражи порядка обнаруживают лежащего Альфонсо и, убедившись, что он еще дышит, вчетвером поднимают несчастного и несут внутрь портика, где у входа в базилику стоит постоянный караул. Капитан узнает потерпевшего: «Боже праведный, да это зять понтифика!» Те же четверо спешно, чуть ли не бегом, относят раненого в папский дворец, где теперь по желанию святого отца обитает и Лукреция. Она выходит к спасителям мужа, видит, что он истекает кровью, и падает в обморок. Срочно является папский медик, обрабатывает раны Альфонсо, удовлетворенно бормочет, что жизненно важные органы не задеты, а потеря крови, хоть и значительная, не страшна для молодого организма, и говорит: «Займемся теперь дамой». Нюхательная соль приводит Лукрецию в чувство. Врач щупает ей пульс: «Ого-го! Какой сильный испуг!»
На следующий день Лукреция, выходя из своих апартаментов с ребенком на руках, видит у двери двух вооруженных охранников – теперь они будут дежурить в коридоре постоянно. Из комнаты раненого Альфонсо появляется вчерашний врач.
– Ваш малыш – просто чудо. Он похож на одного из ангелочков, которых изображают вокруг Мадонны на церковных сводах. Здоров ли он?
Лукреция, целуя младенца, отвечает:
– Да – единственный из всей нашей семьи.
– Сколько ему уже? – спрашивает врач.
– Девять месяцев.
– Вот это да! А выглядит как годовалый. Извините, если сую нос не в свое дело: не подозреваете ли вы кого-нибудь в причастности к нападению на мужа?
– Буквально такой же вопрос среди прочих – а их было не счесть – мне уже задавали с утра два дознавателя, назначенные отцом. Следствие, сказали, идет вовсю. Впрочем, у меня создалось впечатление, что дознаватели знают куда больше моего, а спрашивают так, для соблюдения формальностей.
– А ведь мы знакомы. Может, припомните: я пользовал вас, когда вы потеряли первого ребенка.
– Ох, не обессудьте! Я тогда была сама не своя.
– Еще бы! Свалиться с лестницы на четвертом месяце и… В таких обстоятельствах женщина не очень-то обращает внимание на окружающих, это естественно. Я был рад вскоре услышать, что всё в порядке: вы восстановились и вновь понесли. То-то полное счастье!
Лукреция вздохнула:
– Увы, полным оно было недолго: мой муж меня вынужденно покинул, ему пришлось бежать.
– До меня, как и до многих других, доходили слухи об этой загадочной истории. Но можно ли им верить? Не сочтите за праздное любопытство, очень хочется узнать об истинном ходе развития событий.
– Что ж, тут скрывать нечего – во всяком случае, мне. Один кардинал… Впрочем, если уж говорить, так говорить. Кардинал Асканио Сфорца пришел к Альфонсо и предупредил его: «Вы в серьезной опасности, мой юный друг. Кое-кто намерен вас устранить. Кажется, дело это, так сказать, семейное. Родственники со стороны жены… В общем, послушайтесь меня, укройтесь в каком-нибудь безопасном месте». Альфонсо отвечает: «Таких мест для меня нет». – «Или вы их просто
