Дорога на Царьград - Ненад Илич

– Ты совсем умом тронулся! Неужели нельзя было подождать до утра!.. У меня не работает лампа…

– Похоже, попали в электростанцию. Света нет во всем городе.

Чеда выругался.

– Ладно… Ну и? Что ты мне должен сказать посреди ночи?

– Я открыл коробку. Не знаю, как и сказать. Это действительно ценность. И не только ценность, но и… Чудо. Объяснить его нельзя.

Чеда глубоко вздохнул.

– А ты попробуй, Мики. Я на тебя надеюсь.

– Ну, в общем… Это записи, своего рода дневник или путевые заметки, что ли.

– И?

– Они все написаны одинаковым почерком.

– Да?.. – Выражением своего голоса Чеда напомнил Мики терпеливого отца, разговаривающего со своим недужным ребенком.

– Ты не понимаешь… Не понимаешь, о чем идет речь! Он путешествует во времени!

На том конце провода ничего не происходило.

– Ты меня слышишь?.. Чеда?

Чеда опять тяжело вздохнул.

– Я тебя слышу. Кто путешествует во времени?

– Не знаю. Я уверен только в одном: он путешествует во времени! Ты понимаешь, что это значит?

Еще один глубокий вздох на другом конце.

– А может, оставим этот разговор до завтра? Ты мне спокойно все расскажешь. А то меня сейчас клонит в сон. Да и тебе не мешало бы отдохнуть.

– Я не сошел с ума, божий человек! Ты вообще не понимаешь, о чем я тебе говорю!

– Признаю. Не понимаю.

– Это неоценимо! Как власть над временем!

Чеда опять немного помолчал:

– Намекаешь на какое-нибудь тайное оружие, как у Теслы?

Из-за иронии Чеды Мики разнервничался. Тайное оружие Теслы было той темой, что в годы кризиса в Сербии появлялась лишь в желтой прессе.

– Да, тайное оружие Теслы! И оно у меня здесь, в квартире. В старой коробке из-под рубашки! Загребской фирмы по пошиву одежды. И я не знаю, что с этим делать. И потому звоню другу, чтобы посоветоваться, а он… стебется!

Отец Михаило никогда не ругался, и это в общем-то обычное новое сербское слово прозвучало и для него, и для его друга весьма драматично. Оба задумались. Первым пришел в себя Чеда:

– Хорошо. Поутру сразу приду к тебе, и мы вместе посмотрим. Ладно?

И Мики немножко успокоился.

– Не знаю, уместно ли здесь. Я не знаю, стоит ли держать это дома. Я боюсь за детей! Понимаю, что это звучит параноидально, но Драги мне сказал, что из-за этого станет мишенью. И вчера вечером его действительно убили! В больнице. Ты слышал?

– Что? И он там пострадал?

Мики уже с превеликим трудом контролировал свои сумбурные мысли.

– Да. Вот скажи, откуда он мог это знать? Спросишь, где тут логика? И откуда они знали, что он там?.. Наверняка Драги узнал что-нибудь важное. Он лишь сказал мне, что нужно установить сеть. И еще говорил что-то о том, что время и пространство не ограничены, а являются только задачей. А я сам, прости меня грешного, Господи, подумал, что старик не в себе. Драги Джавол… Можешь себе представить… А хуже всего то, что я это сейчас никому не могут отдать. Все еще не могу… Понимаешь?

– Не знаю… Ну и что ты предлагаешь?

– Я и сам не знаю… А, да! Завтра его похороны.

– Во сколько?

– В час. Но Новом кладбище.

– Хорошо. Давай так. Сейчас на часах… ничего не вижу в этой темноте. Ага. Двадцать минут шестого. Лучшее для нас сейчас – это выспаться. Когда закончишь с отпеванием, позвони мне, и мы встретимся. Можно у меня. Или в церкви… как захочешь. И тогда посмотрим.

Внезапно Мики почувствовал огромную усталость.

– А если сегодня ночью?

– Что – ночью?

– Если ночью что-нибудь случится?

– Мики! Отче!.. Выспись. Все будет в порядке. Завтра увидимся.

Держа трубку в руке, священник смотрел в открытое окно на небо, становившееся все светлее. Ему было тяжело продолжать разговор.

– Хорошо. Я тебе позвоню.

Положив трубку, Мики аккуратно сложил в коробку все документы и записи Дорогого Дьявола в том порядке, в каком они прежде лежали. В конце он положил в коробку и половинки дощечки. Затем закрыл коробку и перевязал ее. Некоторое время он размышлял, в какое бы надежное место ее спрятать, но мозг отказывался работать как нужно. В итоге Мики убрал коробку туда, где она находилась раньше. Высоко на книжную полку. А потом закрыл окно.

С тех пор, как начались бомбардировки, Мики даже после бессонных ночей, ложась спать перед самым рассветом, не только быстро засыпал, но и, проговаривая краткую молитву, наслаждался Божией вездесущностью – как наслаждается дитя, убаюкиваемое на руках матери. И подушка ему казалась мягче, чем в детстве.

Но в то утро у отца Михаила, улегшегося под одеялом подле теплой жены, заснуть сразу не получилось.

Он был слишком уставшим, а тяжелые мысли, которые буравили ему в полусне голову, никак не хотели его отпускать.

«А что, если турки нападут именно сегодня ночью? Если нас сегодня ночью тяжелыми пушками сровняют с землей? Пришло ли время, сделал ли я все, что следовало, все, что мне Господь отрядил?» Мики широко открыл глаза и в полумраке увидел на стене вставленную в рамку туристическую версию раскрашенного египетского папируса, которую его родители привезли из поездки, оплаченной в кредит в более счастливые времена. «Турки… Какие турки? Не нападают на нас турки! Или они тоже на нас нападают! Кто на нас вообще не нападает?.. Немцы сейчас… нет – американцы! Они главные! Но и англичане, и французы. А они-то что? Да это не важно. Не пушками, а ракетами нас истребляют. Прямо с неба. Н-да», – довольно хмыкнул Мики и с облегчением прикрыл глаза.

Но стоило ему зажмуриться, как одна устрашающая мысль заставила его снова открыть глаза.

«Но у меня ведь дети! Как я могу вот так просто спать?»

Страх, который Мики ощутил впервые с начала бомбежек, заставил его распрямиться в постели.

«А что, если ракета попадет в половину квартиры? И разделит нас. Это самое страшное! Если кто-то погибнет, а кто-то выживет. Не страшно, если мы все обратимся в прах. Или на нас сбросят атомную бомбу, и все сербы в один миг… Смерть не страшна, Христос победил смерть. И всех нас ждет всеобщее воскресение при Его втором пришествии! Но почему до этого нам суждено быть разделенными? – полемизировал сам с собою сонный священник. – Опять же, а что, если мы не сумеем преодолеть разделение. Тогда – ад! Настоящий ад. Вечное разделение».

Почти совсем потерявший сон, Мики спустил ноги с кровати на ковер. Он сосредоточенно старался постичь невидимого Творца и Бога.

«Не то что я не верю Тебе, Господи! Я себе не верю – такому слабому. Боже дорогой! Боже милый… Но и Ты! Зачем меня таким слабым создал? Чтобы я ничего не напортил? Да, Боже? Но что я до сих пор сделал? Я так мало сделал, Боже. Прости меня. Опять же, нельзя сказать, что я совсем ничего не сделал. Довольно ли этого?..» – Мики опасливо покосился на керамических охотничьих псов на тумбочке. Как будто ожидал ответа именно от них – как уполномоченных Господа. Только все указывало на то, что псы подадут голос не скоро.

«Довольно черного!»

Обессилевший, Мики снова прилег на кровать. И глубоко вздохнул.

«Мне надо хотя бы установить сеть… как сказал мне Драги Джавол. Чтобы знать, что будет… И тогда я буду знать, что мне надлежит сделать. Помоги мне, Господи, направь шаги мои, спотыкающиеся и неуверенные. Научи меня, Господи…»

Долго еще отец Михаило переговаривался так и с Богом, и с самим собой, и только совсем изморившись, он, наконец, заснул.

VI. Чомбе

Сосед попа Мики, Зоран Стошич, по прозвищу Чомбе, готов был умереть от муки, когда его телевизор погас.

Ветеран театра военных действий в Хорватии, на котором он в основном бродил по опустевшим селам, выполняя то один, то другой, прямо противоположный приказ, и в конце концов обморозился и с одним отрезанным яичком вернулся домой на заслуженную инвалидность, Чомбе сразу понял, что злодеи ударили по электростанции. А то, что его лишили возможности досмотреть фильм о каком-то американском декаденте, решившемся на операцию ради того, чтобы стать женщиной, он воспринял как личную обиду. Тем не менее Чомбе быстро сориентировался в ситуации. Он зажег свечу и включил старый потрепанный и поцарапанный транзистор, заготовленный как раз на такие случаи.

В ожидании новостей Чомбе выглянул в окно, чтобы немного поработать над повышением морального духа соседей. Он объяснил растерянному попу, что происходит в действительности, и оживил улицу патриотическими выкриками. Дождавшись, когда откроется несколько темных окон и из них вынырнут нечесаные головы, Чомбе еще раз выразил огорчение из-за варварских действий врагов и вернулся в комнату. Новостей об отключении электричества все еще не было. Жена Чомбе, Милка, которую злые языки в округе называли не иначе, как «бедняжкой», вынужденной работать в лучших домах, чтобы содержать и троих детей, и Чомбе (мужниной инвалидности не хватало даже на хлеб), спала на своей половине разложенной софы. Уставшая от работы, которой, правда, во время бомбардировок было меньше, чем в обычные времена, и привыкшая к шуму, устраиваемому по ночам Чомбе, Милка не просыпалась ни от взрывов, ни от бормотания мужа. Чомбе набрал несколько телефонных номеров. Поскольку взрыв был не в самом городе, его агенты в основном либо спали, либо сонно бормотали, как и сам Чомбе, но достоверно ничего не знали о том, что приключилось с электричеством.