Песня волка - Скотт Стоун

Дэйн отпил из кружки и ничего не сказал.

— Теперь расскажи, что произошло сегодня.

Поначалу медленно, а затем все больше воодушевляясь, Дэйн принялся рассказывать о движении вокруг высотки и о том, как ему удалось прикончить двух китайских к ом ми. Майор не прерывал его, но, когда Дэйн закончил говорить, наклонился вперед и тихонько присвистнул.

— Тебе повезло, что удалось оттуда ускользнуть.

Дэйн пожал плечами.

— Слушай, — сказал офицер, — это в принципе не моя забота, не моя компетенция, и, Бог тому свидетель, дел и так хватает, но мне бы хотелось поговорить с тобой… о тебе…

— Не понимаю.

— Дэйн, давай-ка выпьем и расслабимся чуток.

Дэйн медленно и осторожно поставил свою чашку на стол. Майор Кроули плеснул в нее еще виски, и Дэйн без слов поднял ее. В палатке было уютно, а от виски в теле разливалась приятная истома. Зелье было не таким крепким, как самогон, который он пил вместе с Таводи, но все-таки хорошим, на самом деле хорошим.

— Расскажи о своих краях, Дэйн, — попросил майор.

Дэйн откинулся на спинку, прикрыл глаза и увидел мгновенно промелькнувшие образы Старлайт, Таводи и, под конец, Натана Берда.

Это непохоже ни на что вам известное, ибо край мой беспределен, дик и неосвоен. Народ мой бродит по нему всю свою жизнь, а когда умирает, становится его частицей, и потому их жизни — считают аниюнвийя — сливаются с жизнью леса и земли, ветра и озер. Души наши соединяются с духами скал и деревьев. Мы — Настоящий Народ. Наши жизни — истинны, потому что мы никогда не лжем. Моя мать Старлайт — известная красавица — убила мужчину, а до этого имела смелость полюбить иностранца. Отец мой погиб в бою. Мой дед наполовину ястреб, наполовину дух. Я же — брат всем волкам. Хотя наша земля свободна, почти все аниюнвийя заперты по резервациям. Но моя семья к ним не относится.

Дэйн осекся, внезапно вспомнив, где находится.

— Какой во всем этот смысл?

— Смысл есть, — ответил майор, — продолжай.

Летом земля становится мягкой и зеленой, и слышится смех, и народ веселится. Мы играем в очень жесткие игры. Столкновения, как правило, неизбежны, и частенько случаются раны всех видов тяжести. Но они наносятся не со зла. Сейчас мы миролюбивый народ, но когда-то были одним из наиболее агрессивных племен Северной Америки. Священным символом у нас является орел. Лишь нечестивцы станут охотиться и убивать орлов: их перья также священны и используются в особых церемониях.

Есть у нас еще город, шахтеры и высокие стройные конструкции, возвышающиеся над шахтами. Шахтеры на тысячу футов уходят в землю — ищут медь. Город уродлив, а вокруг шахт на тысячи футов земля выжжена и убиты все растения. Но, несмотря на это, в нем есть какая-то суровая красота.

В этой части мира растут настоящие мужчины.

Зимой выпадает глубокий и чистый снег. Таводи — мой дед. Он любит снег, я — тоже. Обычно мы охотимся по глубокому снегу. Зимой лучше всего бродить по лесу и разбивать стоянки — лучшего времени года для этого не придумать… если, конечно знаешь, что делаешь. Там, в горах, — чистый, кристальный мир, когда идет снег. Где именно? Ну, это там, где Теннесси, Северная Каролина и Джорджия сходятся вместе, — где-то в Аппалачах, видимо. Местами это дикая страна. Кустарник столь густ, что иногда сквозь него просто не пробиться. Много-много озер, оставленных ТВА, но еще больше стремнин и рек. По Окоуии мы перевозим товары. А я рассказывал вам о Таводи?

— Ты заснул, — сказал майор.

Дэйн вскинул голову.

— Прошу прощения. Это все из-за тепла. Так зачем вам все-таки это знать?

— Наконец-то мы получили на тебя полное досье, Дэйн. Немудрено, что тебя отправляют на самые опасные задания, не то, что других.

— Что вы хотите этим сказать?

— Думаю, что ты это прекрасненько знаешь и сам. Тот факт, что ты убил человека, не даст тебе возможности продвинуться по службе.

Дэйн встал.

— Я ничего не скрыл от пехотинцев, командующих офицеров и даже вас. Вы просматривали то, что идет после этого в досье?

— Да, разумеется. И должен признать, что результаты впечатляют. Они даже потрясают. И они убедили меня в том, что я был прав, начав делать то, что я начал, до того, как твое досье добралось досюда.

— А что вы начали делать, сэр?

— Ты слишком долго в Корее. И слишком долго занимаешься тем, чем занимаешься. Я хочу, чтобы ты съездил отдохнуть в Токио, а когда вернешься, мы нацепим на тебя еще одну нашивку, сержант.

— Что же. Благодарю вас, майор.

— Приказ получишь утром. И начиная с сегодняшнего дня я не хочу тебя видеть в течение шести полных суток. И будь поаккуратнее с огненной водой.

Токийский район Гинза захватил его врасплох: он оказался намного больше, шумнее и люднее, чем Дэйн ожидал. Везде были неоновые вывески всех цветов и оттенков, и музыка вырывалась из помещенных на высокие шесты громкоговорителей. Музыка необычных звуковых сочетаний или же кантри «мэйд ин Америка». Ему не нравилась ни та ни другая. Дэйн решил, что картинка довольно экзотична, но с ненавистью шагал по мокрым, слезящимся дождем: улицам, прикрывая одной рукой глаза и возвышаясь над морем разноцветных зонтиков.

В форме он чувствовал себя неуютно, привыкнув за долгое время пребывания на арене военных действий к полевой одежде. Но дождевик ему нравился. Дэйн старался держаться ближе к тротуарам, но на проезжей части, чтобы избежать прямого соприкосновения с толпой, однако проносящиеся пулей такси заставили в конце концов его перебежать на тротуар и идти ближе к зданиям. Только он пошел рядом с домами, как зазывалы из мириадов ночных клубов принялись затягивать его за полы плаща в свои заведения, крича, чтобы он посмотрел на стриптизерок. Дэйн ощущал полную отстраненность и отчужденность от этого мира. Перейдя на другую сторону улицы, он понял, что здесь везде одно и то же. Запах горящих углей. Где-то готовилась в странном соусе рыба. Из баров доносились голоса европейцев и американцев — Дэйн узнавал их по смеху, намного более громкому, чем у японцев. И ему захотелось вновь оказаться в Корее, где меньше толчеи и где истинные ценности вновь доказывали свою истинность. Там ему было хорошо. Дэйн подумал о том, что бы сказал по поводу льющегося потока людей Таводи. Наверно, старик испугался бы и побежал — от этой мысли Дэйн усмехнулся.

Завернув за угол, он увидел парк, возле входа в который висели вывески на японском и английском «ПАРК ХИБИЙЯ». Он чуть не побежал по направлению к нему — оазису зеленых деревьев, кустов и травы в круговороте людных улиц. Даже ночью он видел его красоту и соразмерность, и, сев на скамейку и накинув плащ на голову, Дэйн принялся любоваться видом мокрых мостовых и отражающихся в них огнях фонарей.

— Привет.

Он поднял голову, поразившись тому, как ей удалось так незаметно подобраться к нему.

— Привет, — повторила она.

В падающих на нее огнях фонарей она показалась ему безвкусной и размалеванной: небольшого росточка и разодетая в нелепые тряпки, с линялым розовым кашне. Улыбнувшись, она показала золотые зубы; в армии такие постоянно вызывали смех у рядовых.

Она присела рядом с ним на скамью и тут же принялась тараторить. Дэйн с огромным трудом понимал ее сильно искаженный акцентом английский. Потом он понял, что она приглашает его к себе домой. Она была шлюхой, а по возрасту годилась ему в матери.

У Дэйна в мозгу промелькнул образ Старлайт, занимающейся подобным ремеслом.

— Где ты живешь? — спросил он.

— Ехать близко, ехать близко, — проговорила женщина.

Повинуясь возникшему внутри импульсу, Дэйн встал и взял женщину за руку, а она прижалась к нему, и они пошли прочь из парка. Пришлось постоять несколько минут под дождем, пока одно из нескольких тысяч крошечных такси не соблаговолило с плюхом остановиться рядом. Женщина резко затараторила по-японски, и машина, взревев, рискованно выскочила на проезжую часть, ввинтившись в беспросветный, как казалось, поток автомобилей. С заднего сиденья Дэйн не видел ничего, кроме сплошной световой реки.

Ехать пришлось минут двадцать, но наконец машина остановилась. Женщина делала бесплодные попытки завязать разговор, но Дэйна это мало интересовало, поэтому он просто в очередной раз промолчал, и все. Пока он расплачивался с водителем, она прошла в низенькие воротца.

С проезжей части дом казался маленьким. Заперев ворота, женщина быстро пробежала под навес над идущим по периметру крыльцом, но Дэйн остановился, чтобы оглядеться. С одной стороны кто-то попытался соорудить некое подобие сада камней. Сам домик оказался невыкрашенным, но Дэйну понравился его вид с загнутыми вверх краями крыши и темно-прожаренной черепицей наверху. Он пошел следом за женщиной, она обернулась, улыбнулась и нагнулась, помогая Дэйну снять ботинки.